– Позавтракала здесь. Хладнокровная тварь, все время пытается одурачить нас. Она еще наделает дел.
Граф зашагал вперед по тропе, пробитой самкой.
Женевьева взглянула на Бальфуса, и проводник отвернулся. Она знала: на него рассчитывать нечего, но надеялась, что ей и не придется.
– Взгляните, – Рудигер указал в ложбинку, – замечаете силуэт?
На усыпанной листвой земле виднелся тонкий слой праха и мелкие остатки костей.
– Это твоя вчерашняя добыча, сын, – пояснил Рудигер. – Твой подранок, должно быть, отыскал ее и рассказал про нас. Это, разумеется, война. Мы должны убить самку, Доремус, пока она не убила нас. Именно это и значит быть мужчиной.
Даже бредни лунатиков и то бывают разумнее.
Рудигер прошел вперед, вернулся и позвал их, понуждая перейти на бег.
У нее было ощущение, что Доремус из последних сил терпит выходки отца. Его нетрудно будет отвлечь.
– Идем, идем, – торопил Рудигер. Женевьева поняла наконец, что смущает ее.
– Я помню эту тропу, – сказала она.
– Да, да, – согласился Рудигер. – Тропа к дому. Самка сдвоила след, чтобы напасть снова. Очень умно, но нас не проведешь.
Она ужаснулась.
– Но, граф…
– Старая охотничья уловка, моя дорогая. Оставить подранка для приманки. Магнус научил меня ей еще в детстве.
Рудигер рассмеялся, и Женевьева готова была броситься на него. Ее ногти удлинились, заостряясь, она полыхала гневом.
Но граф уже исчез, умчался вперед, отбросив в азарте погони всякую осторожность.
Бальфус встретился с ней взглядом и кивнул на раздваивающийся след. Он может увести Доремуса по ложному пути, а она покончит с графом.
Она покачала головой.
– Надо возвращаться домой, – объяснила она. – Граф Магнус в опасности.
– Дядя… – начал было Доремус. – Почему?
– Единорог знает его запах, его кровь, – объяснил Бальфус. – И захочет прикончить его.
– И мой отец…
– Знал? – докончила Женевьева. – Конечно знал. Пошли.
Выведя Доремуса из полудремы, она побежала вслед за Рудигером, за единорогом.
Лес поредел, и они были уже около замка.
Даже отсюда она услышала вопль. Мужской вопль, исполненный горя и ярости.
Опередив Доремуса и Бальфуса, она бежала, огибая деревья, с силой отталкиваясь от земли. Когда было нужно, она становилась быстрой, как леопард.
И все-таки недостаточно быстрой.
Дверь дома была открыта, перед ней, все еще крича от ярости, стоял Рудигер.
Женевьева протиснулась мимо него и увидела, что опоздала.
Анулка валялась у входа с зияющей раной под подбородком, подергиваясь, погруженная в свою последнюю грезу. Дальше, возле перевернутого разбитого стола, лежал граф Магнус Шеллеруп. Он был смят, как старое одеяло, сквозь глубокие дыры в груди виднелись ребра и внутренности. Должно быть, самка подбрасывала и ловила его рогом, будто ребенок, играющий в бильбоке.
Женевьева поскользнулась в крови и упала на колени.
Запах крови разливался в воздухе вокруг нее, и рот Женевьевы наполнился слюной. Кровь мертвецов была ей омерзительна, как протухшая еда. Она слишком много раз вынуждена была пить ее, но при этом в желудке у нее всегда все переворачивалось. Кровь Магнуса, растворенная в ее крови, взывала к ней.
Задохнувшись, Доремус упал рядом с ней.
– Дядя…
Слишком поздно.
За ее спиной Рудигер, широко шагая, уходил в лес, исполненный решимости отомстить.
Женевьева взяла подушку и подложила под окровавленную голову Магнуса, прикрыв его шрам. Она смотрела на неизувеченную половину его лица и на Доремуса. Потом она содрогнулась, мир вокруг перевернулся и, тошнотворно перекошенный, сложился в новую картину.
Она поняла. И знала, что должна сделать.
Оставив Магнуса и проскочив мимо Доремуса и Бальфуса, она кинулась следом за Рудигером в лес.
Ее клыки выскользнули из ножен.
10
Сердце Доремуса рыдало, но слезы не шли.
Дядя Магнус мертв, и ему уже ничем не помочь. Он смотрел на лицо старика, его шрам, с неожиданной нежностью прикрытый девушкой-вампиром. На протяжении всей его жизни Магнус был с ним, старина Непобедимый, добрый, когда его отец бывал холоден, понимающий, когда отец был безразличен, ободряющий там, где отец требовал. Непобедимый, в конце концов, оказался побежден. Но он умер быстро, от смертельных и почетных ран, не угасал от какой-нибудь болезни, истекая вонючей жидкостью из всех дыр, с затуманенным рассудком и усохшим телом.
«Это не такая уж плохая смерть», – сказал себе Доремус. Потом посмотрел на кровь, на рваные раны и понял, что хорошей смерти не бывает.
Бальфус ждал в сторонке. Теперь вокруг собрались все слуги, судачили, восклицали. Где они были, когда единорог убивал графа? Попрятались, спасая свои шкуры?
Доремус последовал за отцом и вампиршей. Бальфус трусил рядом.
«Что бы я ни думал об отце, об охоте, об убийствах, – поклялся Доремус, – я найду ту тварь, что убила моего дядю, и прикончу ее».
Он отыщет единорога раньше Рудигера, и на этот раз это будет чистый выстрел. Потом он сожжет свой лук.
Лес поглотил их.
11
Идущая по следу Женевьева охотилась на охотника.
И Тибальт тут был ни при чем.
Это ее охота.
Она представляла, как рог самки единорога ударяется в ребра Магнуса, вонзается ему в живот, выпуская наружу кишки.
И ей вспомнилось холодное бешенство графа Рудигера фон Унхеймлиха.
В этот миг не нашлось бы в лесу существа более опасного, чем вампирша.
Она всегда отделяла себя от Истинно Мертвых, тех вампиров, что убивали живых просто ради удовольствия. Она слушала, как они похваляются своими подвигами, и ощущала превосходство над этими выходцами из могил, с их гнилостным дыханием и красными глазами, со звериным оскалом на лицах, цепляющимися днем за свои гробы и подземелья, а по ночам скользящими по воле ветра в поисках нежных шей, наслаждаясь страхом, окутывающим их, будто саван.
Она вспоминала своих знакомых: царица Каттарина, кровавый тиран, правившая столетия, ликовавшая, когда по ее телу струилась кровь ее подданных; Вьетзак с Края Мира, с полным ртом зубов, похожих на гальку с острыми как бритва краями, жующий мясо крестьянского ребенка; даже ее темный отец, щеголь Шанданьяк, утирающий с губ кровь кружевным платочком, старый и одинокий, несмотря на очаровательные внешность и манеры.
Впервые за без малого семьсот лет Женевьева Дьедонне почувствовала справедливость красной жажды.
Она жалела, что пощадила остальных: Тибальта, Бальфуса, Анулку, Ото. Надо было выпотрошить их и пить свежую кровь прямо из их брюха. Надо было высосать из них целое море крови.
Рудигер бежал быстро и опережал ее.
Она сшибала ногами попадавшиеся на пути молодые деревца, наслаждаясь треском ломающихся стволов. Птицы разлетались из своих падающих гнезд, мелкая живность кидалась врассыпную, прочь с ее дороги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Граф зашагал вперед по тропе, пробитой самкой.
Женевьева взглянула на Бальфуса, и проводник отвернулся. Она знала: на него рассчитывать нечего, но надеялась, что ей и не придется.
– Взгляните, – Рудигер указал в ложбинку, – замечаете силуэт?
На усыпанной листвой земле виднелся тонкий слой праха и мелкие остатки костей.
– Это твоя вчерашняя добыча, сын, – пояснил Рудигер. – Твой подранок, должно быть, отыскал ее и рассказал про нас. Это, разумеется, война. Мы должны убить самку, Доремус, пока она не убила нас. Именно это и значит быть мужчиной.
Даже бредни лунатиков и то бывают разумнее.
Рудигер прошел вперед, вернулся и позвал их, понуждая перейти на бег.
У нее было ощущение, что Доремус из последних сил терпит выходки отца. Его нетрудно будет отвлечь.
– Идем, идем, – торопил Рудигер. Женевьева поняла наконец, что смущает ее.
– Я помню эту тропу, – сказала она.
– Да, да, – согласился Рудигер. – Тропа к дому. Самка сдвоила след, чтобы напасть снова. Очень умно, но нас не проведешь.
Она ужаснулась.
– Но, граф…
– Старая охотничья уловка, моя дорогая. Оставить подранка для приманки. Магнус научил меня ей еще в детстве.
Рудигер рассмеялся, и Женевьева готова была броситься на него. Ее ногти удлинились, заостряясь, она полыхала гневом.
Но граф уже исчез, умчался вперед, отбросив в азарте погони всякую осторожность.
Бальфус встретился с ней взглядом и кивнул на раздваивающийся след. Он может увести Доремуса по ложному пути, а она покончит с графом.
Она покачала головой.
– Надо возвращаться домой, – объяснила она. – Граф Магнус в опасности.
– Дядя… – начал было Доремус. – Почему?
– Единорог знает его запах, его кровь, – объяснил Бальфус. – И захочет прикончить его.
– И мой отец…
– Знал? – докончила Женевьева. – Конечно знал. Пошли.
Выведя Доремуса из полудремы, она побежала вслед за Рудигером, за единорогом.
Лес поредел, и они были уже около замка.
Даже отсюда она услышала вопль. Мужской вопль, исполненный горя и ярости.
Опередив Доремуса и Бальфуса, она бежала, огибая деревья, с силой отталкиваясь от земли. Когда было нужно, она становилась быстрой, как леопард.
И все-таки недостаточно быстрой.
Дверь дома была открыта, перед ней, все еще крича от ярости, стоял Рудигер.
Женевьева протиснулась мимо него и увидела, что опоздала.
Анулка валялась у входа с зияющей раной под подбородком, подергиваясь, погруженная в свою последнюю грезу. Дальше, возле перевернутого разбитого стола, лежал граф Магнус Шеллеруп. Он был смят, как старое одеяло, сквозь глубокие дыры в груди виднелись ребра и внутренности. Должно быть, самка подбрасывала и ловила его рогом, будто ребенок, играющий в бильбоке.
Женевьева поскользнулась в крови и упала на колени.
Запах крови разливался в воздухе вокруг нее, и рот Женевьевы наполнился слюной. Кровь мертвецов была ей омерзительна, как протухшая еда. Она слишком много раз вынуждена была пить ее, но при этом в желудке у нее всегда все переворачивалось. Кровь Магнуса, растворенная в ее крови, взывала к ней.
Задохнувшись, Доремус упал рядом с ней.
– Дядя…
Слишком поздно.
За ее спиной Рудигер, широко шагая, уходил в лес, исполненный решимости отомстить.
Женевьева взяла подушку и подложила под окровавленную голову Магнуса, прикрыв его шрам. Она смотрела на неизувеченную половину его лица и на Доремуса. Потом она содрогнулась, мир вокруг перевернулся и, тошнотворно перекошенный, сложился в новую картину.
Она поняла. И знала, что должна сделать.
Оставив Магнуса и проскочив мимо Доремуса и Бальфуса, она кинулась следом за Рудигером в лес.
Ее клыки выскользнули из ножен.
10
Сердце Доремуса рыдало, но слезы не шли.
Дядя Магнус мертв, и ему уже ничем не помочь. Он смотрел на лицо старика, его шрам, с неожиданной нежностью прикрытый девушкой-вампиром. На протяжении всей его жизни Магнус был с ним, старина Непобедимый, добрый, когда его отец бывал холоден, понимающий, когда отец был безразличен, ободряющий там, где отец требовал. Непобедимый, в конце концов, оказался побежден. Но он умер быстро, от смертельных и почетных ран, не угасал от какой-нибудь болезни, истекая вонючей жидкостью из всех дыр, с затуманенным рассудком и усохшим телом.
«Это не такая уж плохая смерть», – сказал себе Доремус. Потом посмотрел на кровь, на рваные раны и понял, что хорошей смерти не бывает.
Бальфус ждал в сторонке. Теперь вокруг собрались все слуги, судачили, восклицали. Где они были, когда единорог убивал графа? Попрятались, спасая свои шкуры?
Доремус последовал за отцом и вампиршей. Бальфус трусил рядом.
«Что бы я ни думал об отце, об охоте, об убийствах, – поклялся Доремус, – я найду ту тварь, что убила моего дядю, и прикончу ее».
Он отыщет единорога раньше Рудигера, и на этот раз это будет чистый выстрел. Потом он сожжет свой лук.
Лес поглотил их.
11
Идущая по следу Женевьева охотилась на охотника.
И Тибальт тут был ни при чем.
Это ее охота.
Она представляла, как рог самки единорога ударяется в ребра Магнуса, вонзается ему в живот, выпуская наружу кишки.
И ей вспомнилось холодное бешенство графа Рудигера фон Унхеймлиха.
В этот миг не нашлось бы в лесу существа более опасного, чем вампирша.
Она всегда отделяла себя от Истинно Мертвых, тех вампиров, что убивали живых просто ради удовольствия. Она слушала, как они похваляются своими подвигами, и ощущала превосходство над этими выходцами из могил, с их гнилостным дыханием и красными глазами, со звериным оскалом на лицах, цепляющимися днем за свои гробы и подземелья, а по ночам скользящими по воле ветра в поисках нежных шей, наслаждаясь страхом, окутывающим их, будто саван.
Она вспоминала своих знакомых: царица Каттарина, кровавый тиран, правившая столетия, ликовавшая, когда по ее телу струилась кровь ее подданных; Вьетзак с Края Мира, с полным ртом зубов, похожих на гальку с острыми как бритва краями, жующий мясо крестьянского ребенка; даже ее темный отец, щеголь Шанданьяк, утирающий с губ кровь кружевным платочком, старый и одинокий, несмотря на очаровательные внешность и манеры.
Впервые за без малого семьсот лет Женевьева Дьедонне почувствовала справедливость красной жажды.
Она жалела, что пощадила остальных: Тибальта, Бальфуса, Анулку, Ото. Надо было выпотрошить их и пить свежую кровь прямо из их брюха. Надо было высосать из них целое море крови.
Рудигер бежал быстро и опережал ее.
Она сшибала ногами попадавшиеся на пути молодые деревца, наслаждаясь треском ломающихся стволов. Птицы разлетались из своих падающих гнезд, мелкая живность кидалась врассыпную, прочь с ее дороги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62