Постепенно у меня создавалось впечатление, что он, как и Иван, представитель какого-нибудь человеческого меньшинства. Это делало понятным вражду с оборотнем Вошиным, странное пленение и участие в его судьбе Ивана.
– А вы из каких будете? – задал я двусмысленный вопрос, который мог иметь много вариантов ответа.
Почему-то в этот раз мое любопытство нового знакомца совсем не смутило. Он приподнял голову и заговорил довольно свободно, перестав изображать умирающего:
– Наш род имеет византийские корни, – переглянувшись с Иваном, начал рассказывать Костюков. – Мой предок Марко приехал на Русь при Великом князе Василии Ивановиче по торговым делам. Происходил он из греческого рода, славного оракулами и врачевателями. Великий князь, имея большую нужду до людей, обремененных знаниями, оставил моего предка при своей особе. Марко слезно челобитствовал отпустить его к жене и детям, оставшимся в Царьграде, но на свою просьбу соизволения не получил. Сам Великий Султан, – не без гордости продолжал говорить Костюков, – посылал в Москву посольство для возвращения моего прославленного предка к семье и детям, но Василий Иванович отпустить его отказался, ссылаясь на то, что предок пошел на русскую службу добровольно. В конце концов, Марко смирился со своей судьбой и служил Великому князю не за страх, а за совесть. Узнав от приезжих купцов, что жена его в Царьграде скончалась, он женился на русской боярышне и основал род Костюковых. Так на русский лад звучала наша греческая фамилия Костаки.
– Стал быть, вы потомок турецкоподданного, – опять непонятно для присутствующих пошутил я.
Костюков утвердительно кивнул.
– Позвольте еще полюбопытствовать, чем вы занимаетесь, – продолжил я допрос, – служите в военной службе или по статской части?
Костюков отрицательно покачал головой:
– Все потомки Марко Костаки – волхвы.
– В каком смысле волхвы, гадаете, что ли?
– Многими действами владеем: предсказываем судьбу по звездам и птицам, знахарим, снимаем сглаз и порчу, знаем многие искусства, чародейства…
Честно говоря, ко всяким видам колдовства я отношусь, мягко говоря, слегка скептически. Как правило, если это не искусные фокусы, то прямое надувательство.
– А вы можете сказать, когда я родился? – задал я провокационный вопрос, можно сказать, на засыпку.
– Про то мне Иван и так говорил, а вот попроси вы меня сказать, что отдали лесному старичку, который вас к нам пропустил, я бы сказал, хотя то промеж вас двоих было.
– А вдруг вы того старичка знаете, и он вам сам рассказал?
– Не мог мне старик сказать, я в ту пору уже в узилище на цепи сидел.
Резон был серьезный, совпасть по времени мой приятель-лешак с волхвом никак не могли.
– Ну, и что я старику дал?
– Денег чужеродных, табак, в трубки бумажные всыпанный, и огниво, в котором болотный газ горит.
Меня ответ волхва ввел в смущение. Я не мог объяснить такого фокуса, а верить в чудеса был не готов, так сказать, морально.
– Поверил, али еще что рассказать про твою жизнь? – перешел на «ты» волхв.
– Расскажите.
– Когда тебе было тринадцать годков, ты весной провалился под лед и спас тебя случайный прохожий. Правда сие?
Я сглотнул слюну и молча кивнул.
Об этом случае я никогда никому не говорил, даже родителям.
– Бабку твою по матери звали Анна Ивановна, и было у нее трое детей, один из которых умер в младенчестве. Угадал?
Я опять молча кивнул.
– Как же вы с такими способностями Вошину в руки попались?
Илья Ефимович удивленно посмотрел на меня.
– Против его силы моя слабее была. Ты разве не знаешь, кем он был?
– Иван говорит, оборотнем.
– И чародеем, и колдуном, и чернокнижником. Не окажись у тебя сабельки заговоренной, быть бы нам всем сейчас на погосте…
– Моя сабля заговоренная?
– А ты и этого не знал? Вспомни, где и как она тебе в руки попала. Вот видишь, – резюмировал Илья Ефимович, – у темных сил ты ее добыл, вот она против них силу и имеет.
– А против обычных людей у нее сила есть? – спросил я, подумав, что, в этом случае, победы в дуэлях были чистым, с моей стороны, жульничеством.
– Против простых людей такой силы не надобно.
– Илья Ефимович, вы, может, мне объясните, что происходит? А то я как в темном лесу, все время кто-то против меня борется, а кто – не знаю.
– Нечего тебе про это знать, – угрюмо ответил Костюков.
Я решил не обижаться и попробовать выудить у волхва хоть какие-нибудь сведения.
– Да я и так уже много чего знаю. Только не пойму вашу систему. Как бы это проще объяснить… Кто из вас хороший, кто плохой, а то ненароком не того зашибу… Слишком разные вы все люди…
– Люди все обыкновенные, а которые не обыкновенные, те не люди.
– А кто тогда они?
– Не люди, и все. Про фигуры силлогизма знаешь? Логику и риторику изучал?
– Нет, не изучал.
– Тогда тебе проще не объяснить, – съехидничал Костюков, – все одно не поймешь. Вот в траве живут и муравьи, и цикады. Те и другие насекомые, да только разные, а птичка и тех, и других склевать может. Так и мы с вами, живем рядом, породы разные, а конец один. – Он надолго задумался. – Мы тоже разных пород бываем, кто к паукам ближе, как покойный Вошин, кто к светлячкам, как Иван, и между нами вражда идет, и между всеми. Только все равно, самые жестокие – это вы, люди. Вы и нас ненавидите за то, что на вас не похожи, и друг друга ненавидите.
– Вы очень хорошие и добрые, – сказал я, обидевшись за род людской, – ваш оборотень образец гуманности.
– Что оборотень. Таких среди нас мало, и они всем враги, а у вас, чем больше людей убил, тем больший герой.
– Вы войны имеете в виду? Так в них люди гибнут и убивают за родину.
– Какая такая родина у фельдмаршала Суворова в Швейцарских Альпах, где он сейчас войска через горы и пропасти ведет?
В принципе, волхв был прав. Однако я сумел подобрать контрдовод:
– В большой политике не сразу видна логика. Если французы победят австрийцев, они за русских примутся и тех же австрийцев против нас воевать заставят.
– А что, французы не люди? Все вы одинаковые, и дух зла в вас сильнее духа добра. Потому вас много, а нас мало. Много в твоем времени оборотней встречается?
– У нас не только оборотней, у нас волков почти не осталось, – вынужден был признать я, промолчав о том, что та же участь постигла и других животных, населяющих землю.
– Вы жестоки и легкомысленны, – продолжал обвинять человечество волхв, – потому вас так много и развелось, что детей рожаете, не думая, сможете ли их потом прокормить!
Я попал в забавную ситуацию, когда одного человека попрекают за все человечество. Обычно мы попрекаем и клеймим друг друга, а так, чтобы счет предъявлялся со стороны другого Аида и одному за всех, в этом была известная пикантность, но не было рационального зерна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80