Другое дело — самопалы.
— А вы, похоже, специалист по части автомобильных антенн, да? — спросил Большой Дом.
— Сынок, меня ты уже ничем не удивишь. И все ваши уловки мы видели-перевидели. Дом пожал плечами.
— Но дело в том, — устало проговорил он, — что этот Рафаэль Моррес тоже не был святым.
— Значит, ты утверждаешь, что однажды он выступил в роли оруженосца? — уточнил Хэнк.
— Однажды? Да Господь с вами, мистер! Я утверждаю, что он был членом этой чертовой банды!
* * *
Она знала все признаки его беспокойства.
Она сидела напротив, делая вид, будто увлечена разгадыванием кроссворда из воскресной газеты за прошлую неделю, а сама незаметно поглядывала на Хэнка, занятого чтением аккуратно перепечатанных записей, и вскоре у нее уже не осталось ни малейших сомнений в том, что у него что-то случилось.
Вот уже три раза он вставал из-за стола и отправлялся в кухню, чтобы принести оттуда стакан воды. Два раза выходил в ванную. Отточил четыре и без того остро отточенных карандаша, а потом минут через десять зачем-то принялся точить их снова. А просматривая записи, приготовленные для суда, беспокойно ерзал в кресле.
— Хэнк? — не выдержала она наконец.
— М-м-м? — вопросительно промычал он, оборачиваясь к ней и снимая очки.
У него были воспаленные глаза, и она поняла, что он устал. В этот момент он казался совсем юным и беззащитным. Губы его тронула грустная улыбка, и ее сердце сжалось от жалости, ей захотелось броситься к нему, прижать его голову к своей груди.
— Ты себя хорошо чувствуешь?
— Да. Все в порядке. — Он снова улыбнулся.
— Нервничаешь перед судом?
— Обычный мандраж, — ответил он. И вздохнул. — Пожалуй, на сегодня хватит. У меня впереди еще целых два дня. Вполне достаточно для того, чтобы еще раз перечитать все это.
— Так в чем же дело?
— Просто нужно ознакомиться еще с отчетом из лаборатории, — проговорил он. — А еще… — Он пожал плечами. — Кэрин…
— Что?
— Убийство — это… Ведь это же убийство, правда?
— Да что с тобой, милый?
— Ничего, не обращай внимания. Просто… Нет, ничего. — Он снова надел очки и, покопавшись в портфеле, достал голубую папку с отчетом. Она внимательно наблюдала за тем, как он читал. Вот он замер, затем выпрямился в кресле, а потом склонился над листком бумаги и принялся заново перечитывать его, медленно водя пальцем по строчкам, словно ученик из группы для умственно неполноценных детей. Закончив читать, покачал головой, рывком отодвинул кресло и принялся расхаживать по комнате, а она все сидела, беспомощно глядя на него.
— Давай выйдем на улицу, — предложил он в конце концов. — Прогуляемся. Ведь Дженни-то еще нескоро вернется, да?
— Она пошла на вечеринку. Похоже, кто-то из соседей все же осмелился нарушить объявленный нам бойкот.
— Тогда идем. Пожалуйста, Кэрин, идем. Мне необходимо выйти на свежий воздух. Я должен подумать.
Они вышли из дома и отправились вниз, к реке. Стояла теплая летняя ночь, гонимые ветром, по небу плыли темные облака, то и дело закрывающие собой рогатый полумесяц. Они прошли через заросли и затем расположились на ровном каменном выступе, с которого была видна уходящая вдаль железная дорога и река. Закурили. Она увидела его лицо, выхваченное из темноты крохотным огоньком спички, — лицо молодого человека, такого неопытного и беззащитного. И ей снова безотчетно захотелось обнять его.
— Что у тебя стряслось, Хэнк? — осторожно поинтересовалась она.
— В понедельник начинается суд, — ответил он.
— Ну и что?
— Убийство первой степени. Мои позиции обвинителя прочны как никогда. Целый месяц я корпел над этим делом, собирал доказательства, отслеживал все возможные связи, просчитывал все варианты. И вот сегодня, сегодня я… сегодня вечером я перечитал свои записи, все эти пометки, подготовленные мной с таким тщанием и представляющие позицию обвинения, и усомнился в незыблемости своей правоты. Сейчас я уже больше не уверен ни в чем. Я просто не знаю, что делать.
— Но ведь в твоем распоряжении все факты. Разве они не доказывают твою правоту?
— Да. То есть нет. Короче, не знаю. Нет, ничего они не доказывают, черт возьми! Ничего. Вся работа — псу под хвост! Просто сегодня я узнал, что пострадавший тоже состоял в банде! Сначала я никак не мог в это поверить. Разве может бедный, слепой паренек водить дружбу с ворами и хулиганами? Но потом по моей просьбе в участок доставили нескольких участников из банды так называемых Всадников, там же я их и допросил, и они все подтвердили. Рафаэль Моррес и в самом деле был членом их банды. И, как оказалось, весьма ценным ее членом. Слепота гарантировала ему надежный иммунитет от полиции.
— И что из того?
— Так где же предел, Кэрин? Как, черт возьми, тут отделишь одно от другого? Ведь дело даже не в том, что он состоял в банде, а в том, что двое из совершивших убийство подростков видели его и раньше, и как минимум, однажды. А значит, они узнали его и в вечер убийства. А если так, то, лишая его жизни, они заранее знали о его слепоте.
— Значит, с одной стороны, ты имеешь хладнокровное убийство слепого подростка, а с другой стороны, потерпевшего, который и сам был далеко не безгрешен.
— Прошлое Морреса не имеет никакого значения. То есть я хочу сказать, что если где-то грохнут самого отъявленного негодяя и бандита, то мы все равно обязаны расследовать его убийство и наказать виновных. Дело в том… Кэрин, я уже просто не знаю, что хорошо, а что плохо. Из лаборатории мне наконец-то прислали отчет по экспертизе ножей. Отчет… Кэрин, я должен засудить тех детей! Я должен доказать, что они виновны в убийстве. Именно над этим я работал до сих пор. Взял это предположение за основу и выстроил на нем свою версию. Но теперь, когда я переговорил с ними, сам прочувствовал то, что чувствуют они, когда я знаю их, и их родителей, и структуру их чертовой банды, и улицы, эти длинные, погруженные во мрак улицы, будь они неладны… Кэрин, Кэрин.
— Дорогой, пожалуйста, не надо так!
— И все это внезапно перевернуло с ног на голову мою концепцию о том, где зло, а где добро.
— Но ведь убийство — это зло, не так ли? — напомнила Кэрин.
— Да, конечно, убийство — зло. Но кто совершил это убийство? Кто несет за него ответственность? Понимаешь, что я имею в виду?
— Не совсем.
— Трое подростков зарезали своего сверстника, это так. Но правомерно ли рассматривать этот финальный акт обособленно, отдельно от всего остального? Ведь причиной трагедии стала совокупность множества самых различных факторов. И уж коль скоро я обвиняю этих ребят, мне следует также возложить вину и на их родителей, и на полицию, и на весь город — и есть ли этому предел? Где я должен остановиться? — Он замолчал. — Кэрин, но я же не герой-одиночка.
— Закон подсказывает тебе, на чем остановиться, Хэнк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
— А вы, похоже, специалист по части автомобильных антенн, да? — спросил Большой Дом.
— Сынок, меня ты уже ничем не удивишь. И все ваши уловки мы видели-перевидели. Дом пожал плечами.
— Но дело в том, — устало проговорил он, — что этот Рафаэль Моррес тоже не был святым.
— Значит, ты утверждаешь, что однажды он выступил в роли оруженосца? — уточнил Хэнк.
— Однажды? Да Господь с вами, мистер! Я утверждаю, что он был членом этой чертовой банды!
* * *
Она знала все признаки его беспокойства.
Она сидела напротив, делая вид, будто увлечена разгадыванием кроссворда из воскресной газеты за прошлую неделю, а сама незаметно поглядывала на Хэнка, занятого чтением аккуратно перепечатанных записей, и вскоре у нее уже не осталось ни малейших сомнений в том, что у него что-то случилось.
Вот уже три раза он вставал из-за стола и отправлялся в кухню, чтобы принести оттуда стакан воды. Два раза выходил в ванную. Отточил четыре и без того остро отточенных карандаша, а потом минут через десять зачем-то принялся точить их снова. А просматривая записи, приготовленные для суда, беспокойно ерзал в кресле.
— Хэнк? — не выдержала она наконец.
— М-м-м? — вопросительно промычал он, оборачиваясь к ней и снимая очки.
У него были воспаленные глаза, и она поняла, что он устал. В этот момент он казался совсем юным и беззащитным. Губы его тронула грустная улыбка, и ее сердце сжалось от жалости, ей захотелось броситься к нему, прижать его голову к своей груди.
— Ты себя хорошо чувствуешь?
— Да. Все в порядке. — Он снова улыбнулся.
— Нервничаешь перед судом?
— Обычный мандраж, — ответил он. И вздохнул. — Пожалуй, на сегодня хватит. У меня впереди еще целых два дня. Вполне достаточно для того, чтобы еще раз перечитать все это.
— Так в чем же дело?
— Просто нужно ознакомиться еще с отчетом из лаборатории, — проговорил он. — А еще… — Он пожал плечами. — Кэрин…
— Что?
— Убийство — это… Ведь это же убийство, правда?
— Да что с тобой, милый?
— Ничего, не обращай внимания. Просто… Нет, ничего. — Он снова надел очки и, покопавшись в портфеле, достал голубую папку с отчетом. Она внимательно наблюдала за тем, как он читал. Вот он замер, затем выпрямился в кресле, а потом склонился над листком бумаги и принялся заново перечитывать его, медленно водя пальцем по строчкам, словно ученик из группы для умственно неполноценных детей. Закончив читать, покачал головой, рывком отодвинул кресло и принялся расхаживать по комнате, а она все сидела, беспомощно глядя на него.
— Давай выйдем на улицу, — предложил он в конце концов. — Прогуляемся. Ведь Дженни-то еще нескоро вернется, да?
— Она пошла на вечеринку. Похоже, кто-то из соседей все же осмелился нарушить объявленный нам бойкот.
— Тогда идем. Пожалуйста, Кэрин, идем. Мне необходимо выйти на свежий воздух. Я должен подумать.
Они вышли из дома и отправились вниз, к реке. Стояла теплая летняя ночь, гонимые ветром, по небу плыли темные облака, то и дело закрывающие собой рогатый полумесяц. Они прошли через заросли и затем расположились на ровном каменном выступе, с которого была видна уходящая вдаль железная дорога и река. Закурили. Она увидела его лицо, выхваченное из темноты крохотным огоньком спички, — лицо молодого человека, такого неопытного и беззащитного. И ей снова безотчетно захотелось обнять его.
— Что у тебя стряслось, Хэнк? — осторожно поинтересовалась она.
— В понедельник начинается суд, — ответил он.
— Ну и что?
— Убийство первой степени. Мои позиции обвинителя прочны как никогда. Целый месяц я корпел над этим делом, собирал доказательства, отслеживал все возможные связи, просчитывал все варианты. И вот сегодня, сегодня я… сегодня вечером я перечитал свои записи, все эти пометки, подготовленные мной с таким тщанием и представляющие позицию обвинения, и усомнился в незыблемости своей правоты. Сейчас я уже больше не уверен ни в чем. Я просто не знаю, что делать.
— Но ведь в твоем распоряжении все факты. Разве они не доказывают твою правоту?
— Да. То есть нет. Короче, не знаю. Нет, ничего они не доказывают, черт возьми! Ничего. Вся работа — псу под хвост! Просто сегодня я узнал, что пострадавший тоже состоял в банде! Сначала я никак не мог в это поверить. Разве может бедный, слепой паренек водить дружбу с ворами и хулиганами? Но потом по моей просьбе в участок доставили нескольких участников из банды так называемых Всадников, там же я их и допросил, и они все подтвердили. Рафаэль Моррес и в самом деле был членом их банды. И, как оказалось, весьма ценным ее членом. Слепота гарантировала ему надежный иммунитет от полиции.
— И что из того?
— Так где же предел, Кэрин? Как, черт возьми, тут отделишь одно от другого? Ведь дело даже не в том, что он состоял в банде, а в том, что двое из совершивших убийство подростков видели его и раньше, и как минимум, однажды. А значит, они узнали его и в вечер убийства. А если так, то, лишая его жизни, они заранее знали о его слепоте.
— Значит, с одной стороны, ты имеешь хладнокровное убийство слепого подростка, а с другой стороны, потерпевшего, который и сам был далеко не безгрешен.
— Прошлое Морреса не имеет никакого значения. То есть я хочу сказать, что если где-то грохнут самого отъявленного негодяя и бандита, то мы все равно обязаны расследовать его убийство и наказать виновных. Дело в том… Кэрин, я уже просто не знаю, что хорошо, а что плохо. Из лаборатории мне наконец-то прислали отчет по экспертизе ножей. Отчет… Кэрин, я должен засудить тех детей! Я должен доказать, что они виновны в убийстве. Именно над этим я работал до сих пор. Взял это предположение за основу и выстроил на нем свою версию. Но теперь, когда я переговорил с ними, сам прочувствовал то, что чувствуют они, когда я знаю их, и их родителей, и структуру их чертовой банды, и улицы, эти длинные, погруженные во мрак улицы, будь они неладны… Кэрин, Кэрин.
— Дорогой, пожалуйста, не надо так!
— И все это внезапно перевернуло с ног на голову мою концепцию о том, где зло, а где добро.
— Но ведь убийство — это зло, не так ли? — напомнила Кэрин.
— Да, конечно, убийство — зло. Но кто совершил это убийство? Кто несет за него ответственность? Понимаешь, что я имею в виду?
— Не совсем.
— Трое подростков зарезали своего сверстника, это так. Но правомерно ли рассматривать этот финальный акт обособленно, отдельно от всего остального? Ведь причиной трагедии стала совокупность множества самых различных факторов. И уж коль скоро я обвиняю этих ребят, мне следует также возложить вину и на их родителей, и на полицию, и на весь город — и есть ли этому предел? Где я должен остановиться? — Он замолчал. — Кэрин, но я же не герой-одиночка.
— Закон подсказывает тебе, на чем остановиться, Хэнк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66