Мэрилин выучила имена женщин, потому что они очень часто повторялись, но не понимала их язык и поэтому ни с кем не разговаривала. К ней никто не приходил. Она не могла купить ни конвертов, ни почтовой бумаги или марок, поскольку у нее не было денег. Девушка чувствовала себя в этой внутренней тюрьме еще более одинокой, чем все остальные, более одинокой, чем когда-либо в своей жизни. А затем как-то совершенно неожиданно она стала их понимать. Вчера все было непонятно, а сегодня — ясно, как Божий день.
— Я помню, — рассказывала Панчита, — как в Веракрус, где я родилась, праздновали день Мадонны Розарии. Это было во вторую неделю октября.
— А я никогда не была в Веракрус, — сказала Беатрис.
— Это красивый город, — заговорила Тереза. — Однажды мой муж возил меня туда.
— И они все шли в красивых костюмах...
— К церкви на Пласа Самора, — грустно вздохнула Энграсия.
— А потом в городе начинались танцы.
— Да, здесь в тюряге не потанцуешь, — покачала головой Беатрис.
— Но в Веракрус — ах, — воскликнула Панчита. «En Veracruz, todos los dias eran dorados, у rodas las noches vio-letas».
Панчита получила пожизненный срок за то, что утопила двоих своих детей в Рио де ла Бабиа. Белита и Энграссия были лесбиянками и спали вместе на нижней койке под Панчитой. Каждую ночь, прижавшись друг к другу, они доводили себя страстным шепотом до оргазма, не стесняясь соседок. Еще одна женщина находилась здесь уже больше двенадцати лет. Она никогда не разговаривала. Стояла у стены в дальней стороне камеры и смотрела сквозь решетку на освещенный солнцем двор. Сокамерницы называли ее «La Sordomuda». Беатрис, попавшая сюда за попытку вооруженного ограбления жилищной фирмы в Матеуле, страдала от астмы. Она платила за медицинскую помощь, которую оказывал ей еженедельно в тюремной больнице единственный работник — медсестра, бывшая тоже заключенной. Очень часто Беатрис начинала задыхаться по ночам, хватая воздух широко раскрытым ртом, ворочаясь на каменном полу и стеная: «Guieru movir, guiero movir, guiero movir». Время от времени она обращалась к охраннице в конце коридора: «Que hora es?», на что та отвечала неизменно: «Es tarde, callate!»
* * *
Если кого-нибудь надо было вызвать к начальнику тюрьмы, то через зарешеченные ворота во внутрь пропускался порученец из внешнего блока, он стучал в деревянную дверь и выкликал имя заключенной и жуткое слово «Alcaide!», что означало «к начальнику». El carce его, охранник, открывал внутреннюю дверь, и женщину под любопытными взглядами заключенных-мужчин проводили через двор, затем сквозь вторые ворота и усаживали на деревянную скамейку возле кабинета начальника тюрьмы, где та и ждала, пока он не соизволит дать аудиенцию.
Десятого октября Мэрилин услышала свое имя, затем «Alcaide!», затем отворилась дверь, и она прошла за порученцем через двор, и яркое солнце просвечивало через легкую размахайку, так что все мужчины во дворе могли всласть налюбоваться ее длинными ногами.
Она села на деревянную скамью и стала ждать.
По пустырю перед конторой и перед комнатой обыска на другой стороне сновали ящерки. Из-за двери выкрикнули ее имя, и посыльный — вольнонаемный парень, по имени Луис, который также приносил из кухни еду тем женщинам, которые могли это себе позволить, провел Мэрилин внутрь и вышел, закрыв за собой дверь.
Имя начальника тюрьмы было написано на небольшой деревянной табличке, сделанной в тюремной мастерской: «Эриберто Домингес». Это был невысокий, смуглый человек с тоненькими усиками под носом, в форме оливкового цвета, которую носили все охранники в этой тюрьме, однако воротник гимнастерки украшали несколько красных и зеленых полос, очевидно свидетельствующих о его высоком звании. На столе у правой руки лежал кнут. На другом конце стола стояла фотография женщины с двумя детьми.
— Садись, — приказал он по-испански.
Она села.
— У меня имеются некоторые твои вещи, которые представляют для тебя ценность.
Она не ответила.
— Твой паспорт — ведь он же тебе нужен, да?
— Да, — ответила она по-испански. — Мой паспорт мне очень нужен.
— И еще кое-какие украшения. Здесь в этой тюрьме мы не обкрадываем своих заключенных. Здесь не так, как в других мексиканских тюрьмах. Самая плохая — тюрьма в Сальтильо. Но здесь не так. Мы сохранили для тебя все эти вещи.
— Большое спасибо, — сказала Мэрилин.
— Ты хорошо говоришь по-испански, — похвалил он.
— Совсем немножко.
— Нет, нет, ты говоришь очень хорошо, — повторил он. — Эти безделушки... Они помогут тебе здесь в «Ла Форталеса». Как я понимаю, ты спишь на голом полу, и кроме этой штуки у тебя больше ничего из одежды нет.
— Это так, — подтвердила она.
— Ты бы хотела получить назад свои ценности? — спросил он.
— Да, конечно, хотела бы.
— Ну что ж, тогда я их тебе отдам, — он улыбнулся. — В обмен на другую ценность.
Она сначала не поняла.
— Твою самую большую ценность, — объяснил он.
— Нет, спасибо, — она встала и пошла к двери.
— Одну минутку, — остановил ее он. — Я не разрешал тебе уйти.
— Я хочу вернуться в свою камеру.
— Ты пойдешь, когда я позволю.
— Я хочу позвонить в американское консульство.
— Да, да, когда-то мы позволяли заключенным пользоваться телефоном. Но затем отменили эту льготу, один раз по телефону был организован побег. — Он пожал плечами. — Теперь мы больше этого не разрешаем.
— Но когда консул приедет сюда посетить меня...
— Да, да, раз в месяц ему положено посещать тебя. Но ведь Монтеррей находится так далеко. Он хоть раз приезжал сюда?
— Но когда он приедет...
— У нас как-то был здесь один американец. Консул приезжал к нему три-четыре раза в год...
— Когда он приедет, я скажу, что у вас мой паспорт.
— Так он это и так знает. Все личные вещи заключенного передаются администрации на хранение. Я, милочка, храню твой паспорт, чтобы с ним ничего не случилось. Я, знаешь ли, могу сжечь его, и тогда тебе будет очень трудно получить новый, потом, когда тебя, наконец, отсюда выпустят. Но во всяком случае, это все будет очень не скоро. А тем временем я буду хранить твой паспорт. И, если хочешь, отдам ценности. Они намного облегчат тебе жизнь здесь. Здесь не так уж ужасно, если иметь кое-какие средства. Эти ценности смогут облегчить твою жизнь. Я мог бы облегчить твою жизнь.
Он взял кнут, встал и обошел стол. Квадратный коротышка в бриджах и коричневых сапогах. С улыбкой на лице он приблизился к ней.
— Подними подол, — приказал он.
— Нет, — она повернулась и бросилась к двери.
Дверь была заперта снаружи.
Он подошел сзади и без предупреждения ударил ее кнутом по спине. Она резко обернулась, инстинктивно прикрываясь от удара, но он ударил ее снова, сначала по ключице, потом по груди. Она бросилась на него, затем, увернувшись, обежала его и кинулась к небольшому занавешенному окну, откинула занавески — окно было зарешечено.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58