Дьюан не мог оторвать ее от себя. Он поддавался ее губам и рукам, смотрел на нее, невольно возвращая ей ее ласку, уверенный теперь в ее стремлениях, очарованный ее прелестью, ошеломленный, почти пропавший. Так вот что значило быть любимым женщиной! Годы его изгнания перечеркнули всякую мальчишескую любовь, которую он мог бы испытать. Так вот от чего он должен был отказаться — от этого чуда нежности и ласки, от этого странного пламени, которого он боялся и в то же время любил, от этого доброго друга, которого встретила его мрачная и измученная душа! Никогда еще до сих пор ему не открывалось значение женщины для мужчины. Значение физическое, поскольку он познал, что такое красота, какие чары таятся в прикосновении к трепещущей плоти, и духовное, поскольку он понял, что при более благоприятных обстоятельствах его могла бы ожидать другая жизнь, полная добрых и благородных дел, прожитая для такой женщины.
— Не уходи! Не уходи! — воскликнула она в ответ на его резкую попытку освободиться.
— Я должен. Дорогая, прощай. Помни, я любил тебя!
Он оторвал ее руки от себя и отступил назад.
— Рей, дорогая… я верю… верю, что я вернусь! — прошептал он.
Последние слова были ложью.
Он подошел к двери и бросил на девушку прощальный пристальный взгляд, чтобы запечатлеть в памяти навсегда это бледное лицо с широко раскрытыми темными трагическими глазами.
— Дьюан!..
Он бежал, унося с собой этот стон, который громом, гибелью, вечными муками звучал в его ушах.
Чтобы забыть о ней, привести нервы в порядок, он заставил себя припомнить образ Поггина — рыжеволосого Поггина, желтоглазого, как ягуар, с выпирающими из-под одежды мускулами. Он вернул себя ощущение, будто бандит чудесным образом постоянно присутствует где-то рядом, вернул себе необъяснимый страх и ненависть к нему. Да, при мысли о Поггине ледяной озноб страха пронизывал его до мозга костей. Почему, коль скоро он так ненавидел свою жизнь? Поггин был его главным испытанием. И этот неестественный, всеподавляющий инстинкт соперничество, буйный, губительный, глубокий, как сама основа его жизни, настойчива требовал выхода. Дьюана охватила жуткая радость от неожиданной мысли, что Поггин точно так же дрожит от страха перед ним.
Мрачное половодье чувств захлестнуло Дьюана, и он вышел из комнаты, порабощенный своей чудовищной страстью, — яростный, неумолимый, готовый к любому исходу, быстрый, как пантера, угрюмый, как сама смерть.
На улице было все спокойно. Дьюан пересек улицу и подошел к зданию банка. Стрелка на циферблате часов внутри стояла на цифре два. Дьюан вошел в вестибюль, огляделся и по широким ступеням поднялся в банковский зал.
Клерки сидели за конторками, внешне занятые своими будничными делами. Однако в их поведении чувствовалась нервозность. Кассир побледнел при виде Дьюана. Несколько человек — рейнджеров — присев на корточки, прятались за низкой перегородкой. Из зарешеченных окошек перед конторками были вынуты все стекла. Сейфы закрыты. Деньги нигде не лежали на виду. Вошел посетитель, поговорил с кассиром, и тот предложил ему зайти завтра.
Дьюан вернулся к двери. Отсюда ему была видна вся улица, до самого конца, и еще дальше, где она сливалась с проселком. Он ждал. Минуты казались ему вечностью. Он не видел ни одного человека рядом, не слышал ни звука. Он замкнулся в своем сверхъестественном напряжении.
За несколько минут перед половиной третьего вдалеке показалась темная группа всадников, свернувших на дорогу. Они приближались быстрой рысью, — группа, которая привлекла бы к себе внимание во всякое время и в любом месте. Въехав в город, они прибавили ходу, затем еще; теперь они находились в четырех кварталах от банка… в трех… в двух… Дьюан отступил вглубь вестибюля, поднялся вверх по ступеням и остановился в центре широкого дверного проема.
Сквозь глухой шум крови в ушах проникал резкий звенящий цокот стальных подков. Отсюда ему был виден только угол улицы. Внезапно в поле его зрения ворвалось несколько поджарых и запыленных гнедых лошадей. Послышался беспорядочный топот копыт, когда всадники резко осадили разгоряченных животных.
Дьюан увидел, как рыжий Поггин сказал что-то своими компаньонами и быстро спрыгнул с седла. Другие последовали его примеру. В их манерах не было ничего, что отличало бы их от обычных фермеров, приехавших оформить какую-нибудь сделку. Оружия не было видно. Поггин ленивой походкой направился к входу в банк, понемногу ускоряя шаг. Остальные тесной группой двигались вслед за ним. Блоссом Кейн нес в левой руке большой чемодан. Джим Флетчер оставался с лошадьми у обочины; он уже успел разобрать поводья.
Поггин вошел первым, с Кейном и Больдтом, идущими на шаг сзади, по сторонам.
Очутившись в вестибюле, Погги увидел Дьюана.
— Силы ада! — воскликнул он.
Что-то оборвалось внутри у Дьюана, пронизав все его тело холодом. Был ли это тот самый страх?
— Бак Дьюан! — эхом отозвался Кейн.
Одно мгновение Поггин смотрел снизу вверх на Дьюана, а Дьюан сверху вниз на него.
Поггин рванулся, словно прыгнувший ягуар. Почти столь же быстро взметнулась рука Дьюана.
Выстрелы обоих револьверов раздались почти одновременно.
Дьюан почувствовал удар перед тем, как нажал на спусковой крючок. Мысли странным пунктиром мгновенно пронеслись перед его глазами. Поднятый револьвер заколебался в его ослабевшей руке. Поггин выстрелил первым! Рвущая боль охватила грудь Дьюана. Он нажимал… нажимал… все без толку! Грохот оглушительных выстрелов вокруг! Красные вспышки, струи порохового дыма, пронзительные крики! Он медленно погружался в беспамятство. Конец; да, конец! Угасающим взглядом он заметил, как упал Кейн, за ним Больдт. Но высшей мукой, страшнее, чем сама смерть было видеть, как Поггин стоит с окровавленным лицом и рыжей львиной гривой, прижавшись спиной к стене, великолепный, непобедимый, с револьвером, извергающим красное пламя выстрелов!
Все затягивалось туманом, тускнело. Грохот ослабевал. Дьюан упал; быстрое течение подхватило его и понесло куда-то во мрак. Вот из темноты выплыло милое лицо Рей Лонгстрет… бледное, с темными печальными глазами… меркнущее перед его невидящим взором… расплывающееся… исчезающее…
Глава 25
Свет забрезжил перед глазами Дьюана, — тусклый, странный свет, который то пропадал, то возникал вновь. Долгое время все в мире заполняли монотонные гулкие звуки, проносившиеся мимо его сознания. Это был сон без сновидений; бесцельное плавание по течению с тяжелым грузом; мрак, свет, звук, движение; и неясное, туманное ощущение времени, — времени, казавшегося бесконечностью. И был огонь — исподволь, незаметно подползающий всепоглощающий огонь. Ослепительное облако жгучего пламени окутывало Дьюана и уносило прочь в небытие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94