Да, именно об этом я и думал.
— Но в любом случае мне он оказал любезность, — усмехнулся Ринти, — я получил его лошадь на Больших национальных здесь. — Он чуть распахнул дубленку, чтобы показать мне цвета владельца на его жокейской форме. — Владелец, парень по имени Торп, вообще не очень доволен Бобом. По его расчетам, лошадь должна была выиграть в тот последний день, когда Боб был здесь. Он говорит, что Боб засиделся на старте, потом слишком рано рванул вперед, не нашел места на внешней стороне скаковой дорожки, не правильно взял препятствие с водой, ну, сами понимаете, в общем, во всем виноват Боб.
— Но все же он опять нанял английского жокея.
— О, конечно. Знаете, сколько наших жокеев-стиплеров здесь? Человек пятнадцать. И конюхи в основном англичане или ирландцы. Не так уж много парней, которые, как мы, свободны и могут сами предлагать себя. Но для постоянной работы здесь мало скачек. Некоторые по субботам ездят в Швецию. Там скачки в субботу, а здесь по четвергам и воскресеньям. Тогда все нормально.
— Вы часто приезжали сюда вместе с Бобом?
— По-моему, в этом году три или четыре раза, но я приезжал и в прошлом году, а он нет.
— На сколько дней?
— Обычно только на один день. — Мой вопрос удивил его. — В Англии у нас скачки в субботу в полдень. В шесть тридцать вечера самолет. И в воскресенье мы здесь. Вечером последним рейсом домой или в крайнем случае в понедельник в восемь пятнадцать утра. Иногда мы прилетаем сюда в воскресенье утром. Но тогда приезжаешь весь взвинченный, потому что боишься любой задержки.
— Вы хорошо узнали людей за это время?
— А почему вы спрашиваете?
— Как вы считаете, мог ли Боб тут с кем-то подружиться?
— Господи боже мой, нет. Насколько я знаю, нет. Если он с кем и подружился, то мне это неизвестно. Конечно, он знаком с тренерами, владельцами. Вы имеете в виду девушек?
— В частности, тоже. А были у него девушки?
— Не думаю. Он любит свою миссис.
— Вы не будете возражать, если я попрошу вас вспомнить, с кем Боб был особенно близок?
— Если хотите, пожалуйста. — Его опять удивил мой вопрос.
Ринти задумался и по-настоящему сосредоточился. Я ждал, не торопя его, а сам рассматривал зрителей. По британским стандартам, в основном молодежь, лет до тридцати, половина из них блондины, все в ярких куртках, голубых, красных, оранжевых, желтых — своего рода бессистемная униформа, будто дизайнер придумал ее для хора на сцене.
Ринти поднял голову, и его взгляд словно бы вернулся из прошлого в нынешний день.
— Не могу вам точно сказать... Он останавливался раза два у мистера Сэндвика и говорил, что ему легче с сыном хозяина, чем с самим хозяином... Я видел однажды сына... Они с Бобом стояли рядом и болтали. В перерыве между заездами. Но я бы не сказал, что они были большими друзьями или что-нибудь в таком роде.
— Сколько сыну примерно лет?
— Сыну? Шестнадцать-семнадцать. Может, восемнадцать.
— Кто-то еще?
— Ну... Один из конюхов Гуннара Холта. Ирландец. Падди О'Флагерти. Боб хорошо его знал, потому что Падди работал у старого Тэскера Мейсона, где Боб учился. Когда-то они даже вместе были конюхами, понимаете? По-моему, Боб любил останавливаться у Гуннара Холта из-за Падди.
— А вы не знаете, у Падди есть машина?
— Понятия не имею. А почему бы вам не спросить у него? Он где-то здесь сегодня.
— Вы были тут в тот день, когда Боб исчез?
— Нет.
— Ну... М-м-м... Не можете ли вы вспомнить чего-то такого, что вас поразило?
— Какой чертовски хитрый вопрос! Дайте подумать... Вроде бы ничего такого... разве что... он оставил здесь свое седло.
— Боб?
— Да. В раздевалке. И шлем. Он, должно быть, знал, несчастный идиот, что больше нигде в мире ему не разрешат участвовать в скачках. Иначе бы он никогда не оставил седло и шлем.
Спускаясь по лестнице, я размышлял о том, что Ринти не много мне добавил, но, если бы было достаточно фактов, полиция этой или другой страны уже давно нашла бы Боба Шермана. Рэнджер проводил меня вниз, и я пожелал ему удачи в Больших национальных скачках.
— Спасибо, — поблагодарил он. — Но не могу пожелать вам того же. Оставьте несчастного подонка в покое.
Внизу Арне беседовал с Пером Бьорном Сэндвиком, они с улыбкой повернулись ко мне, приглашая включиться в их разговор. Мне предстояло задать обидный вопрос, и я постарался сформулировать его как можно тактичнее:
— Мистер Сэндвик, ваш сын Миккель... как вы думаете, он мог отвезти Боба Шермана после скачек? Разумеется, не зная, что у того с собой деньги?
Реакция Пера Бьорна была не такой возмущенной, как могла бы быть у многих отцов, когда их сыновей впутывают в некрасивую историю: связь с вором, хотя бы и невольную. Но Сэндвик остался таким же невозмутимым, только легкая тень пробежала по лицу.
— Миккель еще не может водить машину, — спокойно ответил он. — Семнадцать ему исполнилось шесть недель назад. Он еще школьник.
— Хорошо, — извиняющимся тоном проговорил я и подумал, что это и вправду хорошо.
Пер Бьорн извинился и без заметного раздражения отошел. Арне яростно поморгал и потом спросил, куда я хочу пойти теперь. Я сказал, что хочу встретиться с Падди О'Флагерти. Мы нашли Падди возле конюшен, когда он выводил готового к участию в Больших национальных скачках скакуна Гуннара Холта. Падди, парень в вязаной шапке с помпоном, прежде всего сообщил нам свое нелицеприятное мнение о кобылах вообще и потом представил себя как главного конюха Гунни.
— Что я делаю после скачек? — повторил он мой вопрос. — Что я обычно делаю? Отвожу скакунов домой, привожу их в порядок, смотрю, чтобы они хорошо поели.
— И потом?
— Потом, как всегда, иду в деревню в местный паб. Понимаете, там есть хорошенькая маленькая птичка.
— А машина у вас есть? — спросил я.
— Вообще-то есть, конечно. Но шины у нее стерлись, как зубы у старой лошади. На ней нельзя ездить. Да и зима скоро. Так что сейчас моя машина стоит на кирпичах, понимаете?
— Давно?
— Из-за этих шин меня даже полиция останавливала... Они совсем лысые, если ближе приглядеться... Ну, значит, шесть недель назад я и поставил ее на кирпичи.
Потом мы немного походили, чтобы я получил общее представление об ипподроме, затем направились к башне. Высотой в два этажа с застекленной площадкой на крыше, она чуть-чуть напоминала контрольный пункт для диспетчеров на аэродроме. Здесь сидели двое служащих и, не отрывая глаз от больших полевых биноклей, следили за происходившим на скаковых дорожках. Своеобразный контроль, от которого не ускользало ни одно движение жокея.
Арне представил меня. Чувствуйте себя как дома и приходите когда хотите, улыбаясь предложили они. Я поблагодарил и решил посмотреть следующий заезд отсюда. Прямо внизу открывался овал ипподрома, сейчас двухлетки начинали скачки на тысячу шестьсот метров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55