— Сид, мы не видели тебя здесь целую вечность.
— Виноват, — с улыбкой ответил я.
— Почему бы тебе не приехать и не покататься для меня? Когда будешь здесь в следующий раз, позвони мне, и мы выберем время.
— Вы это серьезно?
— Конечно, серьезно. Если тебе это по-прежнему нравится.
— С удовольствием. Вам известно, как я люблю ездить.
— Ну и отлично. Потрясающе. Не забудь. — Он повернулся, помахал мне рукой и принялся кричать на молодого жокея, заслужившего его гнев тем, что трясся в седле, словно студень. — Черт возьми, ты еще ждешь, чтобы лошадь обращала внимание, как ей ехать, асам под носом ничего не видишь.
Через двадцать секунд жокей сидел уже вполне достойно. Он далеко пойдет, подумал я, и Ньюмаркет для него лишь начало.
В среду утром лошади скакали галопом во весь опор, и на ипподроме собралось немало зрителей, владельцев, журналистов и букмекеров. Бинокли казались непонятно откуда возникшими вторыми глазами, и по рядам то и дело передавали записки. Утро было холодным, однако страсти в новом сезоне уже разгорелись. Чувства собравшихся устремлялись к одной-единственной цели, и все предвкушали захватывающее зрелище. Империя конного спорта расправляла мускулы.
Деньги, прибыль и налоги совершали свой привычный круговорот под небесами-Суффолка. Я по-прежнему оставался частью этого мира, пусть даже мое положение стало иным, не похожим на старое. Да, Дженни была права, я бы умер в конторе.
— Доброе утро, Сид.
Я оглянулся. Джордж Каспар верхом на лошади, не отрывая глаз, смотрел на табун, бегущий к Хефу из конюшни на Бьюри-роуд.
— Доброе утро, Джордж.
— Ты решил здесь остановиться?
— На пару деньков.
— Ты должен был дать нам знать. Мы сейчас постоянно дома. Отдыхаем, отлеживаемся. Позвони Розмари.
Взгляд Джорджа был прикован к табуну. Его приглашение не более чем простая вежливость, и я вовсе не обязан его принимать. Розмари сделалось бы дурно, услышь она эти слова, подумал я.
— Три-Нитро тоже там? — поинтересовался я, кивнув в сторону табуна.
— Да. Он шестой в первом ряду. — Он оглянулся на зрителей, которые с жадным любопытством следили за бегущими лошадьми. — Ты не видел Тревора Динсгейта? Он обещал приехать из Лондона. Его нетрудно узнать.
— Нет, не видел. — Я покачал головой.
— Он купил двух лошадей из этого табуна. И когда был здесь, убедился, что они первоклассные. Но он может их лишиться, если опоздает.
Я чуть заметно улыбнулся. Некоторые тренеры любят прохлаждаться до приезда владельцев, но Джордж был не из их числа. Владельцы выстраивались в очередь, чтобы услышать его похвалы, и высоко ценили каждое его слово, а Тревор Динсгейт при всем его могуществе ничем не отличался от других. Я взял бинокль и начал следить за табуном — сорока сильными жеребцами. Они приблизились и помчались по кругу, предвкушая, как после поворота пустятся в галоп. Лошади из другой конюшни уже заканчивали разминку, и следующим шел выводок Джорджа.
У парня, ехавшего на Три-Нитро, был красный шарф, полыхавший, как пламя, на фоне оливковой куртки. Я опустил бинокль и впился в него взглядом, когда он сделал круг. Он с любопытством посмотрел на лошадь. Так поступали все жокеи.
Хороший, гнедой жеребец, рослый и крепкий, с широкой грудью, но ничего выдающегося я в нем не обнаружил. При виде такой лошади никто не закричит с трибун, не скажет, что это — несомненный фаворит зимних скачек в Гинеях и Дерби. Как они любят выражаться, если вас не знают, то не узнают и впредь.
— Джордж, вы не возражаете, если я его сфотографирую?
— Сколько угодно.
— Спасибо.
В последнее время я почти не расставался с фотоаппаратом. Он лежал у меня в кармане. Шестнадцать миллиметров, автоматический экспонометр и расходы, связанные только с пленкой. Я достал его и показал Джорджу. Он кивнул: «Делай что хочешь».
Джордж закашлялся и с озабоченным видом отправился навстречу своему выводку. Парни, выезжающие из конюшен, — не те, что скачут по дорожкам, и обычно на полпути команда жокеев меняется, на поле попадают лишь лучшие наездники. Парень в красном шарфе спешился с Три-Нитро и взял его под уздцы, а другой жокей, гораздо старше его, сел на лошадь.
Я приблизился к табуну и сделал три или четыре снимка замечательной лошади, а потом быстренько заснял жокея.
— Инки Пул? — обратился к нему я, когда он уже отъехал на шесть футов.
— Он самый, — отозвался тот. — Отойдите. Вы мне мешаете.
Ну что ж, это был откровенный и грубый выпад. Если бы он не видел, как я разговаривал с Джорджем, то попросту выгнал бы меня отсюда. Я принялся гадать, с чем связана его грубость — результат ли она того, что он не стал жокеем, или его забраковали как раз из-за этой бесцеремонности, и почему-то почувствовал к нему симпатию.
Джордж начал советовать своим парням, обступившим его плотным кольцом, как им одновременно пустить лошадей галопом, а я вернулся на место и решил немного понаблюдать.
Машина подъехала очень быстро и резко затормозила, вспугнув находившихся поблизости лошадей. Они пустились вскачь, а жокеи возмущенно вскрикнули.
Тревор Динсгейт выбрался из своего «Ягуара» и со всего размаха захлопнул дверцу. В отличие от собравшихся он был одет по-городскому и выглядел так, словно явился на официальный прием. Аккуратно причесанные черные волосы, гладко выбритое лицо, вычищенные до блеска ботинки. Мне не хотелось бы дружить с таким человеком. Я отнюдь не стремился к контактам с сильными мира сего и не преклонялся перед ними. С нервным смешком подбирать любые, невзначай брошенные ими крохи — этого я просто терпеть не мог. Хотя прекрасно понимал, что в мире скачек с ними нельзя не считаться.
Букмекеры подобного масштаба могли повлиять на исход какого-нибудь запутанного дела, и зачастую их влияние шло нам на пользу. Я с иронией подумал, что положение позволяло им протолкнуть дело и обеспечить выживание лобби, знавшего, что монополисты тотализатора на скачках вернут назад все, что забрали букмекеры. Тревор Динсгейт представлял уже новое поколение: сугубо городских людей, мечтающих стать членами элитарных клубов, украшением Лондона и льстящих аристократам.
— Хэлло, — сказал он, увидев меня. — Я встречался с вами в Кемптоне. Вы знаете, где сейчас лошади Джорджа?
— Они только что вышли на дорожки, — указал я. — Вы приехали как раз вовремя. — Это все чертовы пробки на шоссе.
Он двинулся по траве навстречу Джорджу, держа в руке бинокль. Джордж торопливо поздоровался с ним и, видимо, посоветовал ему понаблюдать за скачками вместе со мной, потому что Динсгейт вскоре вернулся и с важным видом уселся рядом.
— Джордж говорит, что два моих скакуна побегут в первой связке. Он попросил вас прокомментировать, как у них это получится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
— Виноват, — с улыбкой ответил я.
— Почему бы тебе не приехать и не покататься для меня? Когда будешь здесь в следующий раз, позвони мне, и мы выберем время.
— Вы это серьезно?
— Конечно, серьезно. Если тебе это по-прежнему нравится.
— С удовольствием. Вам известно, как я люблю ездить.
— Ну и отлично. Потрясающе. Не забудь. — Он повернулся, помахал мне рукой и принялся кричать на молодого жокея, заслужившего его гнев тем, что трясся в седле, словно студень. — Черт возьми, ты еще ждешь, чтобы лошадь обращала внимание, как ей ехать, асам под носом ничего не видишь.
Через двадцать секунд жокей сидел уже вполне достойно. Он далеко пойдет, подумал я, и Ньюмаркет для него лишь начало.
В среду утром лошади скакали галопом во весь опор, и на ипподроме собралось немало зрителей, владельцев, журналистов и букмекеров. Бинокли казались непонятно откуда возникшими вторыми глазами, и по рядам то и дело передавали записки. Утро было холодным, однако страсти в новом сезоне уже разгорелись. Чувства собравшихся устремлялись к одной-единственной цели, и все предвкушали захватывающее зрелище. Империя конного спорта расправляла мускулы.
Деньги, прибыль и налоги совершали свой привычный круговорот под небесами-Суффолка. Я по-прежнему оставался частью этого мира, пусть даже мое положение стало иным, не похожим на старое. Да, Дженни была права, я бы умер в конторе.
— Доброе утро, Сид.
Я оглянулся. Джордж Каспар верхом на лошади, не отрывая глаз, смотрел на табун, бегущий к Хефу из конюшни на Бьюри-роуд.
— Доброе утро, Джордж.
— Ты решил здесь остановиться?
— На пару деньков.
— Ты должен был дать нам знать. Мы сейчас постоянно дома. Отдыхаем, отлеживаемся. Позвони Розмари.
Взгляд Джорджа был прикован к табуну. Его приглашение не более чем простая вежливость, и я вовсе не обязан его принимать. Розмари сделалось бы дурно, услышь она эти слова, подумал я.
— Три-Нитро тоже там? — поинтересовался я, кивнув в сторону табуна.
— Да. Он шестой в первом ряду. — Он оглянулся на зрителей, которые с жадным любопытством следили за бегущими лошадьми. — Ты не видел Тревора Динсгейта? Он обещал приехать из Лондона. Его нетрудно узнать.
— Нет, не видел. — Я покачал головой.
— Он купил двух лошадей из этого табуна. И когда был здесь, убедился, что они первоклассные. Но он может их лишиться, если опоздает.
Я чуть заметно улыбнулся. Некоторые тренеры любят прохлаждаться до приезда владельцев, но Джордж был не из их числа. Владельцы выстраивались в очередь, чтобы услышать его похвалы, и высоко ценили каждое его слово, а Тревор Динсгейт при всем его могуществе ничем не отличался от других. Я взял бинокль и начал следить за табуном — сорока сильными жеребцами. Они приблизились и помчались по кругу, предвкушая, как после поворота пустятся в галоп. Лошади из другой конюшни уже заканчивали разминку, и следующим шел выводок Джорджа.
У парня, ехавшего на Три-Нитро, был красный шарф, полыхавший, как пламя, на фоне оливковой куртки. Я опустил бинокль и впился в него взглядом, когда он сделал круг. Он с любопытством посмотрел на лошадь. Так поступали все жокеи.
Хороший, гнедой жеребец, рослый и крепкий, с широкой грудью, но ничего выдающегося я в нем не обнаружил. При виде такой лошади никто не закричит с трибун, не скажет, что это — несомненный фаворит зимних скачек в Гинеях и Дерби. Как они любят выражаться, если вас не знают, то не узнают и впредь.
— Джордж, вы не возражаете, если я его сфотографирую?
— Сколько угодно.
— Спасибо.
В последнее время я почти не расставался с фотоаппаратом. Он лежал у меня в кармане. Шестнадцать миллиметров, автоматический экспонометр и расходы, связанные только с пленкой. Я достал его и показал Джорджу. Он кивнул: «Делай что хочешь».
Джордж закашлялся и с озабоченным видом отправился навстречу своему выводку. Парни, выезжающие из конюшен, — не те, что скачут по дорожкам, и обычно на полпути команда жокеев меняется, на поле попадают лишь лучшие наездники. Парень в красном шарфе спешился с Три-Нитро и взял его под уздцы, а другой жокей, гораздо старше его, сел на лошадь.
Я приблизился к табуну и сделал три или четыре снимка замечательной лошади, а потом быстренько заснял жокея.
— Инки Пул? — обратился к нему я, когда он уже отъехал на шесть футов.
— Он самый, — отозвался тот. — Отойдите. Вы мне мешаете.
Ну что ж, это был откровенный и грубый выпад. Если бы он не видел, как я разговаривал с Джорджем, то попросту выгнал бы меня отсюда. Я принялся гадать, с чем связана его грубость — результат ли она того, что он не стал жокеем, или его забраковали как раз из-за этой бесцеремонности, и почему-то почувствовал к нему симпатию.
Джордж начал советовать своим парням, обступившим его плотным кольцом, как им одновременно пустить лошадей галопом, а я вернулся на место и решил немного понаблюдать.
Машина подъехала очень быстро и резко затормозила, вспугнув находившихся поблизости лошадей. Они пустились вскачь, а жокеи возмущенно вскрикнули.
Тревор Динсгейт выбрался из своего «Ягуара» и со всего размаха захлопнул дверцу. В отличие от собравшихся он был одет по-городскому и выглядел так, словно явился на официальный прием. Аккуратно причесанные черные волосы, гладко выбритое лицо, вычищенные до блеска ботинки. Мне не хотелось бы дружить с таким человеком. Я отнюдь не стремился к контактам с сильными мира сего и не преклонялся перед ними. С нервным смешком подбирать любые, невзначай брошенные ими крохи — этого я просто терпеть не мог. Хотя прекрасно понимал, что в мире скачек с ними нельзя не считаться.
Букмекеры подобного масштаба могли повлиять на исход какого-нибудь запутанного дела, и зачастую их влияние шло нам на пользу. Я с иронией подумал, что положение позволяло им протолкнуть дело и обеспечить выживание лобби, знавшего, что монополисты тотализатора на скачках вернут назад все, что забрали букмекеры. Тревор Динсгейт представлял уже новое поколение: сугубо городских людей, мечтающих стать членами элитарных клубов, украшением Лондона и льстящих аристократам.
— Хэлло, — сказал он, увидев меня. — Я встречался с вами в Кемптоне. Вы знаете, где сейчас лошади Джорджа?
— Они только что вышли на дорожки, — указал я. — Вы приехали как раз вовремя. — Это все чертовы пробки на шоссе.
Он двинулся по траве навстречу Джорджу, держа в руке бинокль. Джордж торопливо поздоровался с ним и, видимо, посоветовал ему понаблюдать за скачками вместе со мной, потому что Динсгейт вскоре вернулся и с важным видом уселся рядом.
— Джордж говорит, что два моих скакуна побегут в первой связке. Он попросил вас прокомментировать, как у них это получится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74