Но этого так и не произошло.
Что касается Кейна, тут все и того очевиднее. Она возненавидела его в ту самую минуту, когда он отнял у нее часть земель. Ненависть усугублялась с каждой мелочью, с каждым незначительным событием, и наконец вспыхнула свечой. По прихоти судьбы этому бессердечному негодяю удается околдовывать ее и сбивать с пути истинного. Его поцелуи лишают ее воли, дают власть над ней, и именно это заставляет его презирать ее. Иначе почему он назвал ее потаскухой?
Облачившись в самое унылое платье, Натали спустилась вниз. Она решила, что будет притворяться всем довольной, чтобы не вызвать у дяди Шелби подозрений и не испортить ему впечатления от поездки. Эшлину она объявит о своем решении сразу после дядиного отъезда, а с Кейном больше не обменяется ни единым словом, как бы он ее ни провоцировал. Начнет же она с того, что прямо сейчас выскажет дяде все, что думает о несносном южанине.
— Наконец-то! — радостно воскликнул полковник, когда Натали переступила порог столовой.
Он поспешил запечатлеть у нее на лбу отеческий поцелуй, но когда вгляделся в бледное измученное лицо, встревожился:
— Что с тобой, дитя мое? На тебе лица нет!
— Мне не следовало так увлекаться шампанским. Натали устало опустилась на стул, глядя, как дядя заботливо наливает ей кофе.
— Это я виноват, — сокрушался он. — Нужно было убедить тебя хорошенько подкрепиться. Старый дурень! Болтал без умолку, не давая тебе проглотить ни крошки!
— Милый дядя, мне уже тридцать лет, — вяло возразила Натали. — Ты никак не можешь винить себя за промахи такого великовозрастного дитяти: плохой аппетит, злоупотребление алкоголем…
“…и, — добавила она мысленно, — непристойное поведение”.
— Великовозрастное или нет, для меня ты дитя, — настаивал полковник, с тревогой взирая на притихшую племянницу. — Нет, так не пойдет! У тебя нездоровый вид.
— Дядя, ради Бога! Давай сменим тему. Скажи, тебе в самом деле по душе этот Кейн Ковингтон?
— Почему бы и нет? Я о нем самого высокого мнения.
— Но он меня ограбил!
Дядя Шелби поставил перед Натали тарелку с жареной ветчиной, один вид которой вызвал у нее тошноту. Она поморщилась и отрицательно покачала головой.
— Никто тебя не грабил, — примирительно сказал дядя; убирая тарелку. — Он честно выиграл этот кусок земли у твоего мужа.
— И ты туда же!
— Как это понимать?
— Ты тоже на его стороне! Вы все как будто сговорились! Не понимаю, как ты, такой проницательный, не видишь, что этот человек… что он…
Заметив, насколько дядя озадачен столь гневной тирадой, Натали прикусила язык.
— Что значит “на его стороне”? Я всегда и во всем на твоей стороне, дорогая моя девочка. Я всего лишь взываю к твоему разуму.
— Да, конечно. — Она взяла в ладони крепкую загорелую руку дяди и ласково сжала. — Прости, меня немного занесло.
— Бывает. Не переживай насчет потерянных земель. Они ведь ни на что не годятся, разве что для охоты, а Кейн такой заядлый охотник, чтобы провести за этим занятием остаток жизни. Это бродяга по натуре, и я думаю, весной он отсюда уедет. Он никогда долго не засиживается на одном месте.
— Если бы только это было правдой! — вздохнула Натали. — И все-таки, дядя, я не могу понять твоей привязанности к этому человеку. Вы такие разные! Ты добрый, заботливый… ты храбрый, а Кейн Ковингтон — жалкий трус.
— Трус?! — Седые брови полковника взлетели вверх, выразив крайнее изумление. — Ты говоришь, трус?
— Он труслив как заяц! Позволил городскому хулигану выставить его из “Позолоченной клетки”! С тех пор над ним смеется весь город.
— Вот как, весь город? — Дядя со смешком придвинул к Натали блюдо с печеньем и масленку; — Но за спиной, верно? Смеяться ему в лицо не отваживается никто. Я прав?
— Да, но…
— Послушай, если Кейн и позволил кому-то выпроводить его из салуна, то никак не от недостатка храбрости. Просто он был тогда не настроен на драку. Ему абсолютно все равно, кто и что подумает о нем и будут ли над ним смеяться. Кейну безразлично почти все, но это не имеет ничего общего с трусостью. Кому знать, как не мне, я ведь сражался с ним бок о бок.
Заметив, что дядя принимает ее нелестное мнение о Кейне близко к сердцу, Натали сочла за лучшее не спорить с ним. Однако ей не хотелось упускать возможность побольше узнать о несносном южанине.
— Да, ты говорил об этом еще в казино. Вы служили в одном и том же подразделении?
— И весьма славном! — гордо заявил дядя, довольный тем, что нападки на его друга прекратились. — Кейн там считался доблестным воякой.
— В самом деле?
Этого вопроса оказалось достаточно, чтобы полковник углубился в рассказы о былом. Натали оставалось только молча пить кофе, пока он превозносил сумасшедшую храбрость Ковингтона. Наконец она поймала себя на том, что слушает дядю с большим интересом.
Оказывается, Кейн был сыном богатого плантатора, наследником огромного состояния и обширных земель. Его счастливое детство и юность прошли на Миссисипи, в доме любящих родителей. Образование он получил в Гарварде и в двадцать два года уже имел юридическую практику. Правда, это продлилось недолго — через год разразилась война, и Кейн Ковингтон, будущий землевладелец и хозяин сотен рабов, одним из первых записался добровольцем.
— Поначалу он служил у меня простым солдатом, — говорил дядя Шелби, — и выделялся своими хорошими манерами, но не только ими. Лично мне нравились в нем практическая сметка, расторопность, неизменно приветливый нрав, да и солдатом он был образцовым. Но по-настоящему я оценил Кейна только в сражении. О таком бойце мечтает каждый командир. Его отвага вызывала восхищение, и, надо сказать, он не раз был на волосок от гибели. Вот тут, — дядя завел руку назад и провел ею поперек спины, — у него три борозды. Один янки с седла трижды рубанул саблей по лежащему Кейну, когда у того подстрелили лошадь и, падая, она придавила ему крупом ногу. Уж не знаю, каким чудом он тогда выжил.
Натали склонилась над чашкой, чтобы скрыть предательский румянец. Она хорошо помнила три почти параллельных шрама у Кейна на спине.
— После этого он, конечно, был демобилизован и вернулся домой?
— Вовсе нет, моя девочка. Кейн неделю провалялся в горячке в полевом госпитале, потому что медикаменты подвозили под огнем, не регулярно, а лишь когда удавалось, и в тот раз все было на исходе. Он скрипел зубами, но не кричал, хотя боль, должно быть, была ужасная. Однажды мне удалось заглянуть туда между боями. Помнится, я сказал ему: “Держись! Нас не так-то просто взять!” Знаешь, что он тогда мне ответил? “Я выживу… выживу… ради Сюзанны…”
Дядя Шелби умолк. Молчала и Натали, не решаясь нарушить течение его мыслей, но когда пауза слишком затянулась, все-таки не выдержала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Что касается Кейна, тут все и того очевиднее. Она возненавидела его в ту самую минуту, когда он отнял у нее часть земель. Ненависть усугублялась с каждой мелочью, с каждым незначительным событием, и наконец вспыхнула свечой. По прихоти судьбы этому бессердечному негодяю удается околдовывать ее и сбивать с пути истинного. Его поцелуи лишают ее воли, дают власть над ней, и именно это заставляет его презирать ее. Иначе почему он назвал ее потаскухой?
Облачившись в самое унылое платье, Натали спустилась вниз. Она решила, что будет притворяться всем довольной, чтобы не вызвать у дяди Шелби подозрений и не испортить ему впечатления от поездки. Эшлину она объявит о своем решении сразу после дядиного отъезда, а с Кейном больше не обменяется ни единым словом, как бы он ее ни провоцировал. Начнет же она с того, что прямо сейчас выскажет дяде все, что думает о несносном южанине.
— Наконец-то! — радостно воскликнул полковник, когда Натали переступила порог столовой.
Он поспешил запечатлеть у нее на лбу отеческий поцелуй, но когда вгляделся в бледное измученное лицо, встревожился:
— Что с тобой, дитя мое? На тебе лица нет!
— Мне не следовало так увлекаться шампанским. Натали устало опустилась на стул, глядя, как дядя заботливо наливает ей кофе.
— Это я виноват, — сокрушался он. — Нужно было убедить тебя хорошенько подкрепиться. Старый дурень! Болтал без умолку, не давая тебе проглотить ни крошки!
— Милый дядя, мне уже тридцать лет, — вяло возразила Натали. — Ты никак не можешь винить себя за промахи такого великовозрастного дитяти: плохой аппетит, злоупотребление алкоголем…
“…и, — добавила она мысленно, — непристойное поведение”.
— Великовозрастное или нет, для меня ты дитя, — настаивал полковник, с тревогой взирая на притихшую племянницу. — Нет, так не пойдет! У тебя нездоровый вид.
— Дядя, ради Бога! Давай сменим тему. Скажи, тебе в самом деле по душе этот Кейн Ковингтон?
— Почему бы и нет? Я о нем самого высокого мнения.
— Но он меня ограбил!
Дядя Шелби поставил перед Натали тарелку с жареной ветчиной, один вид которой вызвал у нее тошноту. Она поморщилась и отрицательно покачала головой.
— Никто тебя не грабил, — примирительно сказал дядя; убирая тарелку. — Он честно выиграл этот кусок земли у твоего мужа.
— И ты туда же!
— Как это понимать?
— Ты тоже на его стороне! Вы все как будто сговорились! Не понимаю, как ты, такой проницательный, не видишь, что этот человек… что он…
Заметив, насколько дядя озадачен столь гневной тирадой, Натали прикусила язык.
— Что значит “на его стороне”? Я всегда и во всем на твоей стороне, дорогая моя девочка. Я всего лишь взываю к твоему разуму.
— Да, конечно. — Она взяла в ладони крепкую загорелую руку дяди и ласково сжала. — Прости, меня немного занесло.
— Бывает. Не переживай насчет потерянных земель. Они ведь ни на что не годятся, разве что для охоты, а Кейн такой заядлый охотник, чтобы провести за этим занятием остаток жизни. Это бродяга по натуре, и я думаю, весной он отсюда уедет. Он никогда долго не засиживается на одном месте.
— Если бы только это было правдой! — вздохнула Натали. — И все-таки, дядя, я не могу понять твоей привязанности к этому человеку. Вы такие разные! Ты добрый, заботливый… ты храбрый, а Кейн Ковингтон — жалкий трус.
— Трус?! — Седые брови полковника взлетели вверх, выразив крайнее изумление. — Ты говоришь, трус?
— Он труслив как заяц! Позволил городскому хулигану выставить его из “Позолоченной клетки”! С тех пор над ним смеется весь город.
— Вот как, весь город? — Дядя со смешком придвинул к Натали блюдо с печеньем и масленку; — Но за спиной, верно? Смеяться ему в лицо не отваживается никто. Я прав?
— Да, но…
— Послушай, если Кейн и позволил кому-то выпроводить его из салуна, то никак не от недостатка храбрости. Просто он был тогда не настроен на драку. Ему абсолютно все равно, кто и что подумает о нем и будут ли над ним смеяться. Кейну безразлично почти все, но это не имеет ничего общего с трусостью. Кому знать, как не мне, я ведь сражался с ним бок о бок.
Заметив, что дядя принимает ее нелестное мнение о Кейне близко к сердцу, Натали сочла за лучшее не спорить с ним. Однако ей не хотелось упускать возможность побольше узнать о несносном южанине.
— Да, ты говорил об этом еще в казино. Вы служили в одном и том же подразделении?
— И весьма славном! — гордо заявил дядя, довольный тем, что нападки на его друга прекратились. — Кейн там считался доблестным воякой.
— В самом деле?
Этого вопроса оказалось достаточно, чтобы полковник углубился в рассказы о былом. Натали оставалось только молча пить кофе, пока он превозносил сумасшедшую храбрость Ковингтона. Наконец она поймала себя на том, что слушает дядю с большим интересом.
Оказывается, Кейн был сыном богатого плантатора, наследником огромного состояния и обширных земель. Его счастливое детство и юность прошли на Миссисипи, в доме любящих родителей. Образование он получил в Гарварде и в двадцать два года уже имел юридическую практику. Правда, это продлилось недолго — через год разразилась война, и Кейн Ковингтон, будущий землевладелец и хозяин сотен рабов, одним из первых записался добровольцем.
— Поначалу он служил у меня простым солдатом, — говорил дядя Шелби, — и выделялся своими хорошими манерами, но не только ими. Лично мне нравились в нем практическая сметка, расторопность, неизменно приветливый нрав, да и солдатом он был образцовым. Но по-настоящему я оценил Кейна только в сражении. О таком бойце мечтает каждый командир. Его отвага вызывала восхищение, и, надо сказать, он не раз был на волосок от гибели. Вот тут, — дядя завел руку назад и провел ею поперек спины, — у него три борозды. Один янки с седла трижды рубанул саблей по лежащему Кейну, когда у того подстрелили лошадь и, падая, она придавила ему крупом ногу. Уж не знаю, каким чудом он тогда выжил.
Натали склонилась над чашкой, чтобы скрыть предательский румянец. Она хорошо помнила три почти параллельных шрама у Кейна на спине.
— После этого он, конечно, был демобилизован и вернулся домой?
— Вовсе нет, моя девочка. Кейн неделю провалялся в горячке в полевом госпитале, потому что медикаменты подвозили под огнем, не регулярно, а лишь когда удавалось, и в тот раз все было на исходе. Он скрипел зубами, но не кричал, хотя боль, должно быть, была ужасная. Однажды мне удалось заглянуть туда между боями. Помнится, я сказал ему: “Держись! Нас не так-то просто взять!” Знаешь, что он тогда мне ответил? “Я выживу… выживу… ради Сюзанны…”
Дядя Шелби умолк. Молчала и Натали, не решаясь нарушить течение его мыслей, но когда пауза слишком затянулась, все-таки не выдержала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95