Натали то рвалась куда-то, то пыталась забиться под одеяло, то кого-то бессвязно звала. В конце концов пришлось привязать ее за руки к спинке кровати.
— Выхода нет, — объяснял Кейн, обматывая ее запястья мягким от многочисленных стирок льняным полотенцем. — Главное, чтобы рана не открылась.
В течение следующих часов ему приходилось то ослаблять узел, чтобы не слишком давил, то снова затягивать.
Кромешная тьма снова и снова подступала к Натали, грозя поглотить, а когда наконец ей удалось выскользнуть из ее мертвенных объятий, она с ужасом поняла, что лежит обнаженная и связанная. И кто-то был рядом, кто-то склонялся над ней — судя по ширине плеч, мужчина. Она хотела крикнуть, но ей это не удалось.
— Тише, милая, успокойся! Я здесь, я тебя не покину…
Размытое лицо обрело четкость очертаний, Кейн Ковингтон? Нет, это невозможно. Тот никогда и ни за что не назвал бы ее милой. Значит, это просто сон.
Натали ощущала безмерную усталость и сама не заметила, как провалилась в сон, и тогда Кейн смог наконец вздохнуть с облегчением. Но это продлилось недолго: к ночи она горела в лихорадке. Бред возобновился.
Стремясь согреть свою подопечную, Кейн посильнее разжег пламя. Это не помогло. Не зная, как облегчить ее муки, он сидел рядом и беспомощно смотрел, как она тщетно пытается освободить руки. Льняные путы мешали ей свернуться клубочком. В жарко натопленной комнате Натали не могла согреться. Устав метаться, она впадала в оцепенение, но инстинктивный страх перед могильным холодом снова заставлял ее судорожно двигаться.
Наконец Кейн почувствовал, что дольше такого не вынесет. Дождавшись, когда Натали чуть утихла, он быстро сбросил с себя одежду, развязал руки Натали и лег с ней рядом, одной рукой сжимая оба ее запястья, а другой обняв за плечо пониже раны, чтобы не дать ей возможность перекатиться на спину и потревожить рубец. Почти сразу же Натали прижалась к нему в инстинктивном поиске тепла. Не сознавая, что происходит, она льнула к Кейну так отчаянно, словно хотела вплавиться в него, а он, здоровый и полный сил, реагировал на это самым неподходящим для данных обстоятельств образом. Они лежали в объятиях друг друга, дрожа всем телом и часто, неглубоко дыша. Оба были в лихорадке, причина которой у каждого была своя. Кейну не удавалось даже отодвинуться, чтобы затвердевшей плотью не упираться Натали в живот. Округлости ее груди терлись о его тело, а он мог только скрипеть зубами.
Никогда еще Кейн не презирал себя так за неспособность справиться со своими инстинктами. Он говорил себе, что это отвратительно — желать женщину, которая борется за свою жизнь. Это низко! Бесчеловечно! Единственное, что он старался делать, — это не прикасаться к Натали иначе чем по необходимости.
На рассвете, когда Кейн уже измучился сверх всякой меры, наконец наступил кризис. Натали затихла и стала дышать ровнее. Кейн позволил себе задремать, а потом и впасть в глубокий сон.
И это было ошибкой.
* * *
Где-то около полудня Натали начала приходить в себя. Полубессознательное состояние, в котором она находилась, сменилось просто сном. Затем постепенно наступило пробуждение.
Органы чувств оживали поочередно, и первым вернулся слух. Глухой шум в ушах уступил место реальному потрескиванию и шипению углей в камине, вою ветра за окном. Проснулось обоняние, и стало ясно, что в помещении пахнет дымком сосновых дров и кентуккийским виски. Был и еще какой-то запах, но его Натали никак не удавалось определить. Вкус подсказал, что во рту сухо и противно, а осязание — что рядом находится что-то теплое.
Приподняв необъяснимо тяжелые веки, Натали первым делом увидела лапу снежного барса. Запутавшись между прошлым и настоящим, она сразу подумала о старом шамане, улыбнулась и снова закрыла глаза, зная, что все в порядке, что ей нечего опасаться.
— Тахома…
— Он был здесь вчера, — сказал ей на ухо знакомый вкрадчивый голос, — но уехал.
Зеленые глаза Натали широко раскрылись. Перед ней было смуглое лицо Кейна Ковингтона. Это в его объятиях она так доверчиво покоилась. Они лежали рядом в постели.
Сознавая свою наготу, и без того пристыженная и возмущенная, Натали пришла в бешеную ярость, когда поняла, что и Кейн не обременен одеждой.
— Грязный ублюдок! — крикнула она и, собрав все силы, оттолкнула его.
Глава 29
Толчок оказался не так силен, как она ожидала, и принес боль, раскаленным железом полоснувшую плечо. Ни минуты не сомневаясь, что это дело рук Кейна, Натали бросила ему в лицо яростное обвинение. В ответ он поймал ее запястья, взял их в одну руку, а другой захватил и дернул назад волосы, полностью обездвижив ее.
— А теперь послушай, — сказал он ровным и холодным, как лед на озере, голосом. — Ты ранена и потому, будь добра, лежи спокойно. Будешь дергаться — рана откроется.
Боль была в плече, в руках, в каждой клеточке тела, в коже головы там, где тянуло волосы. Она вся была сплошной болью, от которой легко было впасть в беспамятство. Натали попробовала зарыться лицом в подушку. Пальцы на ее голове разжались, но лишь для того, чтобы схватить ее за подбородок и повернуть к себе.
— Что ты со мной сделал, Ковингтон?! Ты избил меня и надругался надо мной! Как ты мог, как ты мог?!
Пораженный тем, что Натали могла прийти к такому странному заключению, Кейн продолжал объясняться с ней все так же спокойно и примирительно, как говорят с человеком в невменяемом состоянии:
— Я спас тебе жизнь, глупышка. Уж не знаю, что тебе было нужно на моей земле, но ты оказалась здесь и получила пулю. Я принес тебя в дом и, как сумел, вынул пулю. Рана не была сквозной.
— Значит, в меня стреляли… — Натали вдруг забилась в его руках. — Скажи, это ведь ты стрелял?!
— Я? — опешил Кейн. — Зачем?
— Тебе лучше знать! Я хочу вернуться домой! Отпусти меня сейчас же!
— Нет.
— Ты не имеешь права меня удерживать! Я ухожу!
— Уйдешь, когда выздоровеешь.
— Нет, сейчас! Будь ты проклят, будь ты проклят! — Натали продолжала вырываться с отчаянием обреченной.
— Тебе не осилить дорогу, тем более что снаружи второй день буран. Ты заблудишься и замерзнешь.
— Тем лучше для тебя! — отрезала Натали, борясь с наплывающей слабостью. — Не делай вид, что станешь меня оплакивать! Тебе безразлично все на свете, кроме себя самого!
— Ты совершенно права, — невозмутимо подтвердил Кейн. — Как раз о себе я и забочусь, не желая в непогоду выпускать из дому женщину с едва поджившей огнестрельной раной. Моя репутация только-только восстановлена, и я легко погублю ее снова, если обреку на смерть миссис Валланс, настоящую леди и уважаемую судью.
Еще больше раздраженная этой тирадой, Натали прошипела ему в лицо:
— Ты ко мне прикасался! Это гнусно! Мужчина, который не постыдился…
Кейн придвинулся ближе, так что соски ее зарылись в волосы у него на груди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
— Выхода нет, — объяснял Кейн, обматывая ее запястья мягким от многочисленных стирок льняным полотенцем. — Главное, чтобы рана не открылась.
В течение следующих часов ему приходилось то ослаблять узел, чтобы не слишком давил, то снова затягивать.
Кромешная тьма снова и снова подступала к Натали, грозя поглотить, а когда наконец ей удалось выскользнуть из ее мертвенных объятий, она с ужасом поняла, что лежит обнаженная и связанная. И кто-то был рядом, кто-то склонялся над ней — судя по ширине плеч, мужчина. Она хотела крикнуть, но ей это не удалось.
— Тише, милая, успокойся! Я здесь, я тебя не покину…
Размытое лицо обрело четкость очертаний, Кейн Ковингтон? Нет, это невозможно. Тот никогда и ни за что не назвал бы ее милой. Значит, это просто сон.
Натали ощущала безмерную усталость и сама не заметила, как провалилась в сон, и тогда Кейн смог наконец вздохнуть с облегчением. Но это продлилось недолго: к ночи она горела в лихорадке. Бред возобновился.
Стремясь согреть свою подопечную, Кейн посильнее разжег пламя. Это не помогло. Не зная, как облегчить ее муки, он сидел рядом и беспомощно смотрел, как она тщетно пытается освободить руки. Льняные путы мешали ей свернуться клубочком. В жарко натопленной комнате Натали не могла согреться. Устав метаться, она впадала в оцепенение, но инстинктивный страх перед могильным холодом снова заставлял ее судорожно двигаться.
Наконец Кейн почувствовал, что дольше такого не вынесет. Дождавшись, когда Натали чуть утихла, он быстро сбросил с себя одежду, развязал руки Натали и лег с ней рядом, одной рукой сжимая оба ее запястья, а другой обняв за плечо пониже раны, чтобы не дать ей возможность перекатиться на спину и потревожить рубец. Почти сразу же Натали прижалась к нему в инстинктивном поиске тепла. Не сознавая, что происходит, она льнула к Кейну так отчаянно, словно хотела вплавиться в него, а он, здоровый и полный сил, реагировал на это самым неподходящим для данных обстоятельств образом. Они лежали в объятиях друг друга, дрожа всем телом и часто, неглубоко дыша. Оба были в лихорадке, причина которой у каждого была своя. Кейну не удавалось даже отодвинуться, чтобы затвердевшей плотью не упираться Натали в живот. Округлости ее груди терлись о его тело, а он мог только скрипеть зубами.
Никогда еще Кейн не презирал себя так за неспособность справиться со своими инстинктами. Он говорил себе, что это отвратительно — желать женщину, которая борется за свою жизнь. Это низко! Бесчеловечно! Единственное, что он старался делать, — это не прикасаться к Натали иначе чем по необходимости.
На рассвете, когда Кейн уже измучился сверх всякой меры, наконец наступил кризис. Натали затихла и стала дышать ровнее. Кейн позволил себе задремать, а потом и впасть в глубокий сон.
И это было ошибкой.
* * *
Где-то около полудня Натали начала приходить в себя. Полубессознательное состояние, в котором она находилась, сменилось просто сном. Затем постепенно наступило пробуждение.
Органы чувств оживали поочередно, и первым вернулся слух. Глухой шум в ушах уступил место реальному потрескиванию и шипению углей в камине, вою ветра за окном. Проснулось обоняние, и стало ясно, что в помещении пахнет дымком сосновых дров и кентуккийским виски. Был и еще какой-то запах, но его Натали никак не удавалось определить. Вкус подсказал, что во рту сухо и противно, а осязание — что рядом находится что-то теплое.
Приподняв необъяснимо тяжелые веки, Натали первым делом увидела лапу снежного барса. Запутавшись между прошлым и настоящим, она сразу подумала о старом шамане, улыбнулась и снова закрыла глаза, зная, что все в порядке, что ей нечего опасаться.
— Тахома…
— Он был здесь вчера, — сказал ей на ухо знакомый вкрадчивый голос, — но уехал.
Зеленые глаза Натали широко раскрылись. Перед ней было смуглое лицо Кейна Ковингтона. Это в его объятиях она так доверчиво покоилась. Они лежали рядом в постели.
Сознавая свою наготу, и без того пристыженная и возмущенная, Натали пришла в бешеную ярость, когда поняла, что и Кейн не обременен одеждой.
— Грязный ублюдок! — крикнула она и, собрав все силы, оттолкнула его.
Глава 29
Толчок оказался не так силен, как она ожидала, и принес боль, раскаленным железом полоснувшую плечо. Ни минуты не сомневаясь, что это дело рук Кейна, Натали бросила ему в лицо яростное обвинение. В ответ он поймал ее запястья, взял их в одну руку, а другой захватил и дернул назад волосы, полностью обездвижив ее.
— А теперь послушай, — сказал он ровным и холодным, как лед на озере, голосом. — Ты ранена и потому, будь добра, лежи спокойно. Будешь дергаться — рана откроется.
Боль была в плече, в руках, в каждой клеточке тела, в коже головы там, где тянуло волосы. Она вся была сплошной болью, от которой легко было впасть в беспамятство. Натали попробовала зарыться лицом в подушку. Пальцы на ее голове разжались, но лишь для того, чтобы схватить ее за подбородок и повернуть к себе.
— Что ты со мной сделал, Ковингтон?! Ты избил меня и надругался надо мной! Как ты мог, как ты мог?!
Пораженный тем, что Натали могла прийти к такому странному заключению, Кейн продолжал объясняться с ней все так же спокойно и примирительно, как говорят с человеком в невменяемом состоянии:
— Я спас тебе жизнь, глупышка. Уж не знаю, что тебе было нужно на моей земле, но ты оказалась здесь и получила пулю. Я принес тебя в дом и, как сумел, вынул пулю. Рана не была сквозной.
— Значит, в меня стреляли… — Натали вдруг забилась в его руках. — Скажи, это ведь ты стрелял?!
— Я? — опешил Кейн. — Зачем?
— Тебе лучше знать! Я хочу вернуться домой! Отпусти меня сейчас же!
— Нет.
— Ты не имеешь права меня удерживать! Я ухожу!
— Уйдешь, когда выздоровеешь.
— Нет, сейчас! Будь ты проклят, будь ты проклят! — Натали продолжала вырываться с отчаянием обреченной.
— Тебе не осилить дорогу, тем более что снаружи второй день буран. Ты заблудишься и замерзнешь.
— Тем лучше для тебя! — отрезала Натали, борясь с наплывающей слабостью. — Не делай вид, что станешь меня оплакивать! Тебе безразлично все на свете, кроме себя самого!
— Ты совершенно права, — невозмутимо подтвердил Кейн. — Как раз о себе я и забочусь, не желая в непогоду выпускать из дому женщину с едва поджившей огнестрельной раной. Моя репутация только-только восстановлена, и я легко погублю ее снова, если обреку на смерть миссис Валланс, настоящую леди и уважаемую судью.
Еще больше раздраженная этой тирадой, Натали прошипела ему в лицо:
— Ты ко мне прикасался! Это гнусно! Мужчина, который не постыдился…
Кейн придвинулся ближе, так что соски ее зарылись в волосы у него на груди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95