Он ругал себя за то, что не следил более внимательно за горизонтом, чтобы вовремя увидеть приближающиеся корабли.
Она каким-то образом провела на корабль своего брата! Хитрая бестия.
При мысли о Бренне его сердце пронзила острая боль. Это любовь, понял он. Как он мог одновременно и любить, и ненавидеть эту женщину? Она слишком плохо на него действует. Так же, как много лет назад на него действовало вино.
Он начал считать шаги, чтобы отвлечься. Кандалы оттягивали ноги. Он чувствовал себя беззащитным. Его немного пугала его дальнейшая судьба. Возможно, именно так чувствовала себя Бренна все те недели, когда он надевал на нее цепи? Он был виноват в том, что она сбежала. Неужели не было других способов удержать ее от побега, кроме как денно и нощно держать ее в кандалах? Надо было наладить отношения, попытаться лучше ее узнать. Может, тогда она не предала бы его и не сбежала.
Что с его ребенком? С тех пор как он видел ее в последний раз на корабле, прошло несколько месяцев.
Дверь внезапно открылась, прервав его мысли.
На пороге стояла полная женщина в накрахмаленном чепце и белом фартуке. На руках она держала сверток из белого шелка.
– Ваш сын, милорд, – сказала она, улыбаясь и протягивая ему сверток.
– Мой… сын? – смутился он.
Он взял сверток, который почти ничего не весил. Цепи звякнули.
На него смотрели немного косящие глаза самого прекрасного существа, которое он когда-либо видел в своей жизни. У младенца было крошечное сморщенное красное личико и редкие темные волосики.
Его сердце сделало кульбит. Они перевели его сюда из тюрьмы, чтобы отдать ему ребенка. Неужели это очередной трюк Эдуарда, чтобы сломить его? Неужели они хотят опять отвести его в камеру вместе с ребенком, где он не сможет его кормить?
Его обуял ужас при мысли, что ему придется видеть, как ребенок плачет и умирает от голода, а он ничего не может сделать. Кандалы показались ему еще более тяжелыми. Он поправил шелк, чтобы железо не коснулось лица новорожденного.
– Что все это значит? – потребовал он.
– Это ваш ребенок. Идемте со мной.
Женщина повернулась и пошла по коридору. Она даже мельком не взглянула на кандалы. Может, это обычное дело – заковывать аристократов, чтобы держать их во дворце?
Он шел за женщиной, прижимая к себе ребенка. Неужели это действительно его сын? Он начал осторожно разворачивать сверток, чтобы увидеть тельце ребенка и по какому-либо знаку – родимому пятну или родинке – определить, что это на самом деле его сын.
Женщина остановилась и повернулась к нему.
– Не надо этого делать, милорд. Пожалуйста, идите за мной.
Его вдруг захлестнула волна отчаяния – схватить младенца и бежать. Он поплывет на край земли, только бы защитить сына. Один его ребенок уже умер. Этот будет жить.
Он посмотрел на женщину с подозрением:
– Это что, новый обман?
Уперев руку в бок, она сказала:
– Никакого обмана, милорд. Вас ждет ваша жена.
– Моя жена?
– Да, она только что родила этого малютку.
Женщина смотрела на него так, словно он не в своем уме. Впрочем, он не был вполне уверен, что это не так.
– Почему она в Лондоне?
Женщина что-то пробурчала себе под нос. Похоже, ругала аристократов.
– Идите же за мной, – сурово бросила она. Немного сгорбившись от неуверенности, Джеймс шел за женщиной, подмечая по дороге выходы и возможные пути бегства. Кандалы этому очень мешали.
Вскоре они вошли в большую светлую спальню, стены которой были обиты богатыми гобеленами. Посередине на восточном ковре валялась куча мокрых пеленок. Дворцовую спальню, видимо, превратили в родильную. В зажженном камине в большом котле кипела вода.
Бренна лежала на кровати и, по-видимому, спала.
Почему она в Лондоне? Неужели для того, чтобы снова его предать?
Он прижал к себе сына и посмотрел на окна, чтобы определить, удастся ли ему сбежать из дворца до того, как его схватит королевская стража. Вряд ли. Особенно если принять во внимание кандалы.
Одна из служанок тронула Бренну за плечо:
– Миледи, пришел ваш муж.
Она пошевелилась и медленно открыла глаза.
– Джеймс. Всемогущий Боже, благодарю тебя!
На этой широченной кровати она выглядела маленькой и слабой, и это напомнило ему, какой она была, когда он вернулся после того, как больше месяца разыскивал ее отца. Неужели она вскочит и накинется на него, как тогда?
– Что ты здесь делаешь? – спросил он, крепко прижимая к себе новорожденного сына и пытаясь понять, что же произошло.
– Мы можем это объяснить, лорд Монтгомери.
В комнату стремительно вошел король Эдуард в своей развевающейся мантии.
Ярость охватила Джеймса при виде этого человека, который бросил его в тюрьму, не пожелав даже выслушать, но он смиренно встал на одно колено. Если бы у него на руках не было ребенка, он, возможно, мог бы позволить себе излить свой гнев, но его положение сейчас было слишком сомнительным, и к тому же ему надо думать не только о своей жизни.
Вслед за королем: вошли Годрик и Мейриона. На бедре у его невестки сидел малыш с большими голубыми глазами и пушистыми рыжими волосами. В отличие от других придворных дам, оставлявших на целый день своих детей с кормилицами и няньками, Мейриона так не поступала. Вид у нее был немного взъерошенный, но счастливый.
Эдуард протянул руку, чтобы Джеймс поцеловал королевский перстень.
– Монсеньор, – довольно сухо сказал Джеймс. Неужели Бренна теперь в сговоре с королем и хочет видеть, как ее муж будет унижен? Переложив ребенка на другую руку, он поцеловал перстень.
– Дай взглянуть на моего племянника, – пробасил Годрик, как обычно, пренебрегая условностями. Его присутствие во дворце вообще казалось странным.
Эдуард кивнул, давая Джеймсу разрешение встать.
Джеймса переполнила гордость, когда он отвернул уголок пеленки, чтобы показать сына своему брату. Ком подкатил к горлу, когда он увидел, как брат нежно коснулся щеки младенца своей огромной рукой в шрамах. Малыш открыл глаза и посмотрел на них.
– Будьте понежнее, – предупредила служанка, глядя с подозрением на двух великанов с их шрамами – уже побелевшими у Годрика и все еще красными у Джеймса.
– Да, будь понежнее с моим племянником, – насмешливо заявил Годрик. – Я не хочу, чтобы он был весь в шрамах и таким же уродом, как ты.
Джеймс перевел взгляд с брата на жену. У всех троих теперь были на лице шрамы – свидетельства тех опасных событий, которые они пережили.
– Просто я хочу сказать, чтобы вы были поосторожнее, – добавила служанка. – Не для того мы родили младенца, чтобы какой-нибудь неуклюжий медведь его уронил.
– Ради Бога, – вступилась Мейриона, поудобнее устроив рыжеволосого малыша на своем бедре, – дома у нас их трое. Думаю, что мои муж и шурин знают, как держать на руках ребенка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Она каким-то образом провела на корабль своего брата! Хитрая бестия.
При мысли о Бренне его сердце пронзила острая боль. Это любовь, понял он. Как он мог одновременно и любить, и ненавидеть эту женщину? Она слишком плохо на него действует. Так же, как много лет назад на него действовало вино.
Он начал считать шаги, чтобы отвлечься. Кандалы оттягивали ноги. Он чувствовал себя беззащитным. Его немного пугала его дальнейшая судьба. Возможно, именно так чувствовала себя Бренна все те недели, когда он надевал на нее цепи? Он был виноват в том, что она сбежала. Неужели не было других способов удержать ее от побега, кроме как денно и нощно держать ее в кандалах? Надо было наладить отношения, попытаться лучше ее узнать. Может, тогда она не предала бы его и не сбежала.
Что с его ребенком? С тех пор как он видел ее в последний раз на корабле, прошло несколько месяцев.
Дверь внезапно открылась, прервав его мысли.
На пороге стояла полная женщина в накрахмаленном чепце и белом фартуке. На руках она держала сверток из белого шелка.
– Ваш сын, милорд, – сказала она, улыбаясь и протягивая ему сверток.
– Мой… сын? – смутился он.
Он взял сверток, который почти ничего не весил. Цепи звякнули.
На него смотрели немного косящие глаза самого прекрасного существа, которое он когда-либо видел в своей жизни. У младенца было крошечное сморщенное красное личико и редкие темные волосики.
Его сердце сделало кульбит. Они перевели его сюда из тюрьмы, чтобы отдать ему ребенка. Неужели это очередной трюк Эдуарда, чтобы сломить его? Неужели они хотят опять отвести его в камеру вместе с ребенком, где он не сможет его кормить?
Его обуял ужас при мысли, что ему придется видеть, как ребенок плачет и умирает от голода, а он ничего не может сделать. Кандалы показались ему еще более тяжелыми. Он поправил шелк, чтобы железо не коснулось лица новорожденного.
– Что все это значит? – потребовал он.
– Это ваш ребенок. Идемте со мной.
Женщина повернулась и пошла по коридору. Она даже мельком не взглянула на кандалы. Может, это обычное дело – заковывать аристократов, чтобы держать их во дворце?
Он шел за женщиной, прижимая к себе ребенка. Неужели это действительно его сын? Он начал осторожно разворачивать сверток, чтобы увидеть тельце ребенка и по какому-либо знаку – родимому пятну или родинке – определить, что это на самом деле его сын.
Женщина остановилась и повернулась к нему.
– Не надо этого делать, милорд. Пожалуйста, идите за мной.
Его вдруг захлестнула волна отчаяния – схватить младенца и бежать. Он поплывет на край земли, только бы защитить сына. Один его ребенок уже умер. Этот будет жить.
Он посмотрел на женщину с подозрением:
– Это что, новый обман?
Уперев руку в бок, она сказала:
– Никакого обмана, милорд. Вас ждет ваша жена.
– Моя жена?
– Да, она только что родила этого малютку.
Женщина смотрела на него так, словно он не в своем уме. Впрочем, он не был вполне уверен, что это не так.
– Почему она в Лондоне?
Женщина что-то пробурчала себе под нос. Похоже, ругала аристократов.
– Идите же за мной, – сурово бросила она. Немного сгорбившись от неуверенности, Джеймс шел за женщиной, подмечая по дороге выходы и возможные пути бегства. Кандалы этому очень мешали.
Вскоре они вошли в большую светлую спальню, стены которой были обиты богатыми гобеленами. Посередине на восточном ковре валялась куча мокрых пеленок. Дворцовую спальню, видимо, превратили в родильную. В зажженном камине в большом котле кипела вода.
Бренна лежала на кровати и, по-видимому, спала.
Почему она в Лондоне? Неужели для того, чтобы снова его предать?
Он прижал к себе сына и посмотрел на окна, чтобы определить, удастся ли ему сбежать из дворца до того, как его схватит королевская стража. Вряд ли. Особенно если принять во внимание кандалы.
Одна из служанок тронула Бренну за плечо:
– Миледи, пришел ваш муж.
Она пошевелилась и медленно открыла глаза.
– Джеймс. Всемогущий Боже, благодарю тебя!
На этой широченной кровати она выглядела маленькой и слабой, и это напомнило ему, какой она была, когда он вернулся после того, как больше месяца разыскивал ее отца. Неужели она вскочит и накинется на него, как тогда?
– Что ты здесь делаешь? – спросил он, крепко прижимая к себе новорожденного сына и пытаясь понять, что же произошло.
– Мы можем это объяснить, лорд Монтгомери.
В комнату стремительно вошел король Эдуард в своей развевающейся мантии.
Ярость охватила Джеймса при виде этого человека, который бросил его в тюрьму, не пожелав даже выслушать, но он смиренно встал на одно колено. Если бы у него на руках не было ребенка, он, возможно, мог бы позволить себе излить свой гнев, но его положение сейчас было слишком сомнительным, и к тому же ему надо думать не только о своей жизни.
Вслед за королем: вошли Годрик и Мейриона. На бедре у его невестки сидел малыш с большими голубыми глазами и пушистыми рыжими волосами. В отличие от других придворных дам, оставлявших на целый день своих детей с кормилицами и няньками, Мейриона так не поступала. Вид у нее был немного взъерошенный, но счастливый.
Эдуард протянул руку, чтобы Джеймс поцеловал королевский перстень.
– Монсеньор, – довольно сухо сказал Джеймс. Неужели Бренна теперь в сговоре с королем и хочет видеть, как ее муж будет унижен? Переложив ребенка на другую руку, он поцеловал перстень.
– Дай взглянуть на моего племянника, – пробасил Годрик, как обычно, пренебрегая условностями. Его присутствие во дворце вообще казалось странным.
Эдуард кивнул, давая Джеймсу разрешение встать.
Джеймса переполнила гордость, когда он отвернул уголок пеленки, чтобы показать сына своему брату. Ком подкатил к горлу, когда он увидел, как брат нежно коснулся щеки младенца своей огромной рукой в шрамах. Малыш открыл глаза и посмотрел на них.
– Будьте понежнее, – предупредила служанка, глядя с подозрением на двух великанов с их шрамами – уже побелевшими у Годрика и все еще красными у Джеймса.
– Да, будь понежнее с моим племянником, – насмешливо заявил Годрик. – Я не хочу, чтобы он был весь в шрамах и таким же уродом, как ты.
Джеймс перевел взгляд с брата на жену. У всех троих теперь были на лице шрамы – свидетельства тех опасных событий, которые они пережили.
– Просто я хочу сказать, чтобы вы были поосторожнее, – добавила служанка. – Не для того мы родили младенца, чтобы какой-нибудь неуклюжий медведь его уронил.
– Ради Бога, – вступилась Мейриона, поудобнее устроив рыжеволосого малыша на своем бедре, – дома у нас их трое. Думаю, что мои муж и шурин знают, как держать на руках ребенка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68