— Господин Великий Новгород принимает все твои условия, князь Александр Ярославич Невский, — торжественно произнёс Спиридон. — Приди и спаси землю Русскую.
Александр шагнул к нему, преклонил колено:
— Благослови, святой отец.
И резко склонил голову на грудь.
2
Обрадованное посольство во главе с владыкой после двухдневного отдыха поспешило в Новгород, но Домаша Твердиславича и Мишу Прушанина Александр оставил в Переяславле. За ними стояли новгородские дружины, без которых начало вооружённой борьбы с орденом было невозможно. Не теряя времени, Невский собрал всех своих думцев, советников и воевод, едва проводив за ворота посольство.
— Ливонцы ждут, что мы очертя голову Псков отбивать кинемся, — сказал он, открывая военный совет. — Говорите, не чинясь, что думаете. С чего лучше начинать, с чем обождать, а что и напоследок оставить.
Участники высокого совета переглядывались, мялись, но первым говорить никто не рвался. Александр усмехнулся:
— Горячие головы и в битве опасны, согласен. Тогда самых опытных спросим. Что скажете, советники мои?
Побратимы переглянулись. Ярун чуть наклонил голову, и Чогдар сразу же встал:
— Если главные силы в Пскове и вокруг него, то следует их растащить. Медведь в борть залез, значит, надо стать пчёлами.
— Жалить надо, Чогдар прав, — проворчал Гаврила Олексич.
— Было бы кому жалить, давно бы до смерти зажалили, — вздохнул Домаш.
— Неужто никто из Пскова не бежал? — спросил Ярун. — Неужто все под ливонцами так и остались?
— А ведь и верно! — встрепенулся Миша. — В Новгород псковичан понабежало много, говорил с ними. Злы!
— Вот ты, Миша, их ещё пуще и раззадорь, — улыбнулся Невский. — Сколоти да обучи добрую дружину. А свою отдай Домашу.
— Это как же так? Я их собирал, я их обучал, я их в битву водил, а теперь…
— А теперь отдашь, новую соберёшь и обучишь.
— А оружие да брони где взять? — не сдавался Миша. — Оружейники бесплатно и ножа-засапожника не дадут, а псковичи в одних портах к нам прибежали.
— Дадут, — сурово обронил князь. — А если кто не даст, волей своей отберу. Так им и скажи. Родину защищаем, не до барышей сейчас. Завтра же одвуконь в Новгород поскачешь, и моим именем… — Невский со стуком уронил на стол пудовый кулак. — Понял? Исполняй.
— Понял, Ярославич. — Миша встал. — Твоим именем!..
И тут же вышел. И все почему-то засмеялись.
— Горяч, — сказал Домаш.
— Оттого-то я его в Новгород и отправил, — отметил Александр. — У тебя, Домаш, голова похолоднее, а потому обе эти дружины ты должен в пчёл превратить.
— Лучше — в ос, — негромко уточнил Чогдар. — Пчела жало оставляет, а сама гибнет. Нам нужны осы. Ужалил и отлетел.
— Татарский бой, — усмехнулся Ярун. — Чогдар дело говорит, Ярославич.
— Ливонцы то ли шведам, то ли датчанам берега расчищают, — сказал князь. — Значит, первое дело — не дать им там высадиться. Это — на тебе, Домаш, на твоих новгородских дружинах. Сперва выведай все, потом соображай, где и как бить. Второе: надо народ поднимать, без рати не обойдёмся. Рать — твоя забота, дядька Ярун. Нажми на посадника, на владыку, но народ подними, обучи и вооружи.
— Чем? Ни мечей, ни брони не хватит.
— Копьями да баграми, — сказал Домаш. — Этому их долго учить не придётся, сызмальства приучены.
— Тебе, Чогдар, лучников готовить. Чтоб коней рыцарских со второй стрелы валили. Ты, Олексич, мою дружину готовь. Оружие раздай, брони, коней замени, кому требуется. Завтра в Новгород выедете, а я — дня через три. За это время разберётесь, ещё совет проведём и начнём ливонцев щекотать. Яков и Сбыслав, останьтесь, остальные — с Богом.
Все молча вышли. Сбыслав и Яков Полочанин тоже молчали, понимая, что их задания будут только для их ушей.
— Поедешь к князю Андрею, Сбыслав. Приглядывай, горяч он не в меру, но тебя слушать должен. Отцовскую дружину пока в новгородские земли не водите. Идите к границе кружной дорогой, станьте скрытно и ждите моего гонца. Никаких охот, никаких пиров, дозоры — вокруг всего стана, чтоб и мышь не проскочила. Выедешь завтра. Ступай, на прощальном пиру свидимся.
Сбыслав молча поклонился и вышел.
— Тебе, Яков, задание особое, — приглушённо сказал Александр, помолчав. — Я о немцах должен знать все, они обо мне — ничего. Людей для этого подбирай особо надёжных, сам понимаешь. Есть у тебя такие на примете?
— Найдутся.
— Хорошо бы пару-тройку к немцам заслать.
— Постараюсь, Александр Ярославич.
— Враг у нас сильный и опытный, да, кажется, воюет по старинке. И старинку эту я должен понять… — Князь вздохнул. — В Новгород мне надо, очень надо, а я — тяну.
— Что ж так? Ждёшь чего?
— Жду, Яков. — Невский неожиданно улыбнулся. — Княгинюшка моя вот-вот рожать собирается…
3
Едва войско Бату перевалило Карпаты, как впереди него карающей вороньей стаей понеслись страшные легенды, докатившись в конце концов до Франции. Легенды живописали не только монгольскую беспощадность, стремительность их ударов и тучи их стрел, закрывавших солнце, но и небывалые размеры самого татаро-монгольского войска. До ужаса напуганные не столько непривычным обликом врага, сколько необычными его действиями, ратники и рыцари, успевшие убежать правители и перепуганные монахи рассказывали о несметной татарской силе. Говорили, что само войско занимает пространство на двадцать дней пути в длину и пятнадцать в ширину, что за ними по доброй воле следуют несчётные табуны диких коней, а неугодившие в цель стрелы сами собой возвращаются в колчаны всадников. Казалось, Европа готова была без боя расступиться перед нашествием неведомых полчищ, если бы было куда расступаться. Казалось, ещё одно усилие, ещё рывок, ещё одна решающая битва…
Но как раз-то сил на последнюю решающую битву у Бату-хана уже не было. Растянутый тыл оказался пройденным, а не покорённым, разгромленные в трех сражениях поляки не считали себя побеждёнными, Германия странно отступала, Котян, поссорившись с венграми, ушёл в Болгарию, и Бату вдруг ощутил, что утрачивает цель. Ощущение было настолько тревожным, что он оставил армию на верных полководцев и вернулся за советом к Субедей-багатуру, который по тяжести лет уже не мог пересечь Карпаты, и даже юрту, из которой он почти не выходил, тащила дюжина особо выносливых волов.
— Ты чересчур перетянул тетиву, — сказал учитель, когда Бату объяснил ему сложившуюся обстановку. — А цель ушла. Так куда же полетит стрела, если больше нет цели?
— Моя цель — половцы. Я разобью их и вернусь в Венгрию. Там есть где пасти табуны.
— Моё сердце билось вместе с сердцем великого Чингисхана, — помолчав, сказал Субедей-багатур. — Не так точно, может быть отставая на один удар, оно билось и с его сыновьями. А сейчас оно точно замерло, и я уже не ощущаю ударов сердца великого хана Угедея.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101