«Дранг нах остен» написано на их знамёнах, потому что в Европе стало тесно.
— Где собираются уцелевшие после ледового разгрома рыцари? — помолчав, спросил Невский.
— В земле куршей.
— Совсем рядом с тобой, Миндовг, — улыбнулся Александр.
— Потому-то я и пригласил тебя на это свидание, — буркнул Миндовг, наливая пиво в кружки. — Перестань клевать меня в задницу, и я отточу свой клюв.
— Литовцы убили моего тестя, Полоцкого князя Брячислава.
— Каждый из нас, Невский, собирает в единое целое свои народы. Перед нами великая цель, которую нельзя разменивать на кровную месть. Недопустимо разменивать.
— Перед нами — великая цель, — задумчиво повторил Александр.
Он прихлёбывал густое чёрное пиво, неторопливо размышляя. Литовский князь открыто дал понять, что добьёт самых опытных рыцарей до подхода основных подкреплений из Европы, если Невский прекратит Литовскую войну. Это было выгодное предложение: выигрывалось время для того, чтобы передохнуть, восстановить собственную дружину, залечить раны. Миндовг все больше нравился ему, хотя его расчётливое, по сути торгашеское, отношение к религии досадно противоречило представлениям Александра. Кроме того, требовалось выяснить, почему столь важный договор великий князь Литовский решил провести с глазу на глаз, без хитроумных советников.
— Если ты поверишь в моё слово так, как я поверю в твоё, нам не понадобятся ни письменные обязательства, ни свидетели, — пояснил Миндовг, когда Александр прямо спросил его об этом. — У ливонцев много купленных языков и купленных ушей.
— Когда ты можешь выполнить свою долю наших условий?
— Через год после того, как ты прекратишь войну против меня. Нам невыгодно обманывать друг друга, Александр.
— Ты опять заговорил о выгоде, — с неудовольствием сказал Невский. — Вера для тебя — товар, военный договор — тоже товар. Неужели все продаётся и все покупается?
— Все, когда речь идёт о судьбе народа. О том, выживет он или будет растоптан, как растоптаны пруссы, курши, твои половцы. И ты тоже что-то продашь, что-то купишь, когда на кон будет поставлено само будущее русичей. Мы оба готовы к любым мукам в загробном мире, только бы народы наши избежали ада на земле. Или я ошибся в тебе, Александр?
— Не ошибся, Миндовг, — улыбнулся Невский и протянул через стол руку. — Вот тебе моё слово.
4
Из Каракорума вести приходили более или менее регулярно: перед бегством Ючень построил прочную цепочку из своих людей. Но вести были неутешительными. До курултая власть по законам Ясы принадлежала вдове Угедея Турачине, однако войском безраздельно распоряжался Гуюк. И, судя по всему, подтягивал к столице империи верные ему тумены, отодвигая подальше сторонников Бату-хана. Казней, правда, ещё не было, но как Ючень, так и Чогдар не сомневались, что, собрав надёжных сторонников, Гуюк начнёт устранять неугодных ему офицеров и чиновников.
Бату свято исполнял последнюю волю Субедей-багатура, повелев Чогдару находиться при нем в качестве главного советника. Однако пока обязанности последнего сводились к частым беседам с ханом, в которых особой надобности в советах не возникало. Для себя Чогдар объяснял это свойственной Бату недоверчивостью, старался быть кратким и точным в ответах, когда к нему обращались с вопросом, и — ждал, понимая, что иного ему сейчас просто не дано. Кроме того, существовал лукавый, умный и проницательный Ючень, своевременно подбросивший Бату-хану мысль о строительстве собственной столицы. В этом был резкий вызов Каракоруму и всей центральной власти, что особенно нравилось властителю Золотой Орды.
Степную столицу, заранее названную Сараем («Дворцом»), строили по плану Юченя, согласованному с Бату-ханом. План предусматривал центральную площадь с огромным ханским дворцом, от которой расходились прямые дороги по основным направлениям: в собственно Монголию, на Кавказ, в Крым, в Киев, Рязань и Владимиро-Суздальское княжество. Пленных и рабов хватало, кибиточный город рос со сказочной быстротой, дороги с обязательными ямскими поставами на каждом дневном перегоне протягивались, естественно, медленнее, но строительная лихорадка заменяла вынужденное отсутствие военных походов. Будущая столица оказалась главным занятием как для хана, так и для его окружения, вокруг неё были сосредоточены все ожидания, советы и споры, и главный строитель — а таковым, естественно, стал Ючень — мудро и неторопливо подбирал ключи ко всем сколько-нибудь значимым сердцам.
Это не ускользнуло от Чогдара, насторожило, но особенного беспокойства не вызвало. Во-первых, возведение города и прокладка дорог требовали денег, в которых надлежало отчитываться по окончании работ, а Бату отличался известной скупостью. А во-вторых, и это главное, наследник престола царевич Сартак не разделял общего восторга, относился к Юченю насторожённо и демонстративно предпочитал ему Чогдара.
— Даже приручённая лиса по ночам жрёт кур из хозяйского курятника, — громко говорил он, нимало не беспокоясь о том, что эти слова тут же повторят Юченю. — Поедем на охоту, Чогдар, у меня першит в горле от поднятой пыли.
Однако Ючень был опытным царедворцем, отлично понимал, что Золотая Орда есть его последнее прибежище, а её владыка не вечен. Он изо всех сил избегал споров, а уж тем паче прямых столкновений с любимым сыном властелина и был подчёркнуто почтителен с Чогдаром. Бату-хан все видел и все понимал, но ни во что не вмешивался, не давая перевеса ни одной из сторон в этой возне под войлоком. Чогдар нужен был ему не столько для грядущих войн, сколько ради упрощения отношений с северными русскими княжествами, Ючень — для той же роли на востоке, а потому преждевременно было кого-то выдвигать в первый ряд перед собственным троном. Наоборот, небольшой раскол среди вельмож сейчас выглядел предпочтительнее показного единодушия, поскольку достаточно ясно выявлял их настроения и надежды на будущее. Все зависело от завтрашнего дня, но сам завтрашний день от Бату уже не зависел. Все решали сто сорок тысяч монгольских воинов и неисчерпаемая казна Чингисхана. И — рука, которая получит на грядущем курултае право первой залезть в эту казну.
— Господин главный советник, могу ли я испросить разрешения уделить мне совсем немного вашего драгоценного времени?
Ючень умел быть на редкость медоточивым, сладким до приторности, но Чогдар терпел, не позволяя себе даже сдвинуть брови. Только улыбка — мягкая, вежливая, поощрительная — должна была служить отмычкой будущей беседы.
— Внимательно слушаю вас, господин старший советник. Не угодно ли присесть?
Ючень первым явился на беседу с глазу на глаз, доселе такого не случалось. Следовательно, возникли какие-то новые обстоятельства, грозящие пошатнуть неустойчивое равновесие под войлоком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
— Где собираются уцелевшие после ледового разгрома рыцари? — помолчав, спросил Невский.
— В земле куршей.
— Совсем рядом с тобой, Миндовг, — улыбнулся Александр.
— Потому-то я и пригласил тебя на это свидание, — буркнул Миндовг, наливая пиво в кружки. — Перестань клевать меня в задницу, и я отточу свой клюв.
— Литовцы убили моего тестя, Полоцкого князя Брячислава.
— Каждый из нас, Невский, собирает в единое целое свои народы. Перед нами великая цель, которую нельзя разменивать на кровную месть. Недопустимо разменивать.
— Перед нами — великая цель, — задумчиво повторил Александр.
Он прихлёбывал густое чёрное пиво, неторопливо размышляя. Литовский князь открыто дал понять, что добьёт самых опытных рыцарей до подхода основных подкреплений из Европы, если Невский прекратит Литовскую войну. Это было выгодное предложение: выигрывалось время для того, чтобы передохнуть, восстановить собственную дружину, залечить раны. Миндовг все больше нравился ему, хотя его расчётливое, по сути торгашеское, отношение к религии досадно противоречило представлениям Александра. Кроме того, требовалось выяснить, почему столь важный договор великий князь Литовский решил провести с глазу на глаз, без хитроумных советников.
— Если ты поверишь в моё слово так, как я поверю в твоё, нам не понадобятся ни письменные обязательства, ни свидетели, — пояснил Миндовг, когда Александр прямо спросил его об этом. — У ливонцев много купленных языков и купленных ушей.
— Когда ты можешь выполнить свою долю наших условий?
— Через год после того, как ты прекратишь войну против меня. Нам невыгодно обманывать друг друга, Александр.
— Ты опять заговорил о выгоде, — с неудовольствием сказал Невский. — Вера для тебя — товар, военный договор — тоже товар. Неужели все продаётся и все покупается?
— Все, когда речь идёт о судьбе народа. О том, выживет он или будет растоптан, как растоптаны пруссы, курши, твои половцы. И ты тоже что-то продашь, что-то купишь, когда на кон будет поставлено само будущее русичей. Мы оба готовы к любым мукам в загробном мире, только бы народы наши избежали ада на земле. Или я ошибся в тебе, Александр?
— Не ошибся, Миндовг, — улыбнулся Невский и протянул через стол руку. — Вот тебе моё слово.
4
Из Каракорума вести приходили более или менее регулярно: перед бегством Ючень построил прочную цепочку из своих людей. Но вести были неутешительными. До курултая власть по законам Ясы принадлежала вдове Угедея Турачине, однако войском безраздельно распоряжался Гуюк. И, судя по всему, подтягивал к столице империи верные ему тумены, отодвигая подальше сторонников Бату-хана. Казней, правда, ещё не было, но как Ючень, так и Чогдар не сомневались, что, собрав надёжных сторонников, Гуюк начнёт устранять неугодных ему офицеров и чиновников.
Бату свято исполнял последнюю волю Субедей-багатура, повелев Чогдару находиться при нем в качестве главного советника. Однако пока обязанности последнего сводились к частым беседам с ханом, в которых особой надобности в советах не возникало. Для себя Чогдар объяснял это свойственной Бату недоверчивостью, старался быть кратким и точным в ответах, когда к нему обращались с вопросом, и — ждал, понимая, что иного ему сейчас просто не дано. Кроме того, существовал лукавый, умный и проницательный Ючень, своевременно подбросивший Бату-хану мысль о строительстве собственной столицы. В этом был резкий вызов Каракоруму и всей центральной власти, что особенно нравилось властителю Золотой Орды.
Степную столицу, заранее названную Сараем («Дворцом»), строили по плану Юченя, согласованному с Бату-ханом. План предусматривал центральную площадь с огромным ханским дворцом, от которой расходились прямые дороги по основным направлениям: в собственно Монголию, на Кавказ, в Крым, в Киев, Рязань и Владимиро-Суздальское княжество. Пленных и рабов хватало, кибиточный город рос со сказочной быстротой, дороги с обязательными ямскими поставами на каждом дневном перегоне протягивались, естественно, медленнее, но строительная лихорадка заменяла вынужденное отсутствие военных походов. Будущая столица оказалась главным занятием как для хана, так и для его окружения, вокруг неё были сосредоточены все ожидания, советы и споры, и главный строитель — а таковым, естественно, стал Ючень — мудро и неторопливо подбирал ключи ко всем сколько-нибудь значимым сердцам.
Это не ускользнуло от Чогдара, насторожило, но особенного беспокойства не вызвало. Во-первых, возведение города и прокладка дорог требовали денег, в которых надлежало отчитываться по окончании работ, а Бату отличался известной скупостью. А во-вторых, и это главное, наследник престола царевич Сартак не разделял общего восторга, относился к Юченю насторожённо и демонстративно предпочитал ему Чогдара.
— Даже приручённая лиса по ночам жрёт кур из хозяйского курятника, — громко говорил он, нимало не беспокоясь о том, что эти слова тут же повторят Юченю. — Поедем на охоту, Чогдар, у меня першит в горле от поднятой пыли.
Однако Ючень был опытным царедворцем, отлично понимал, что Золотая Орда есть его последнее прибежище, а её владыка не вечен. Он изо всех сил избегал споров, а уж тем паче прямых столкновений с любимым сыном властелина и был подчёркнуто почтителен с Чогдаром. Бату-хан все видел и все понимал, но ни во что не вмешивался, не давая перевеса ни одной из сторон в этой возне под войлоком. Чогдар нужен был ему не столько для грядущих войн, сколько ради упрощения отношений с северными русскими княжествами, Ючень — для той же роли на востоке, а потому преждевременно было кого-то выдвигать в первый ряд перед собственным троном. Наоборот, небольшой раскол среди вельмож сейчас выглядел предпочтительнее показного единодушия, поскольку достаточно ясно выявлял их настроения и надежды на будущее. Все зависело от завтрашнего дня, но сам завтрашний день от Бату уже не зависел. Все решали сто сорок тысяч монгольских воинов и неисчерпаемая казна Чингисхана. И — рука, которая получит на грядущем курултае право первой залезть в эту казну.
— Господин главный советник, могу ли я испросить разрешения уделить мне совсем немного вашего драгоценного времени?
Ючень умел быть на редкость медоточивым, сладким до приторности, но Чогдар терпел, не позволяя себе даже сдвинуть брови. Только улыбка — мягкая, вежливая, поощрительная — должна была служить отмычкой будущей беседы.
— Внимательно слушаю вас, господин старший советник. Не угодно ли присесть?
Ючень первым явился на беседу с глазу на глаз, доселе такого не случалось. Следовательно, возникли какие-то новые обстоятельства, грозящие пошатнуть неустойчивое равновесие под войлоком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101