Хватит, прекрати!..
Каллан прижал своего крепкого рыже-гнедого мерина к боку Кречета и схватился за его поводья.
– А теперь стоп, малец!
– Отпусти, – вне себя зашипел Давин, пытаясь вырвать поводья из железной хватки Каллана. Но Каллан сдаваться не желал.
– Давин… Ведь это не поможет! Она исчезла. Это худо, но тут уж ничего не поделаешь! Что пользы бушевать, скакать по всей округе, пока сам не упадешь и не сломаешь себе шею! Что пользы от этого! Разве мало того, что нам придется сказать твоей матери, что… что Дина утонула? Поехали домой, малец! Тогда у нее по крайней мере останешься ты.
«Утонула? – растерянно подумала я. – Неужто я утонула? Не потому ли моя голова наполнена темной водой? Не потому ли люди могут проходить прямо сквозь меня, словно я призрак?»
– Езжай домой сам! – горько и отчаянно воскликнул Давин. – Я назад не поеду!
– Никак ты спятил, малец? По-твоему, могу я явиться домой без тебя?
– По-твоему, могу я ехать домой ныне… и смотреть в глаза матери? Не могу я…
Каллан медленно, стараясь протянуть время, отпустил поводья.
– Что же ты собираешься делать? – спросил он.
– Искать! Надеяться! До тех пор, пока они не… не нашли ее мертвой, Каллан, я и подумать не смею, что она мертва.
Но даже если Давин пытался, чтобы голос его был полон веры и утешения, в нем звучали слабость и бессилие. Он казался таким бесконечно несчастным, что мне больше всего хотелось заплакать и обнять его.
Давин… Я не была уверена в том, что он пожелает выслушать меня.
Быть может, только Пробуждающая Совесть могла бы заставить его сделать это, а он ведь не унаследовал дар матери, как я. Но тут вдруг его словно бы затрясло, и он в отчаянии стал оглядываться вокруг.
– Дина?
Я хотела бы сказать ему: я не верю, будто утонула, а ему не надо впадать в такое отчаяние… Но что-то схватило меня за руку и снова втянуло в светящийся серый туман. И на этот раз я была там не одна.
– Риана! Я нашла тебя! Я нашла тебя!
Худющая женщина крепко вцепилась в мою руку холодными пальцами.
– Где ты была, дитятко мое? Матушка искала тебя, искала!..
Она заключила меня в свои объятия, столь же холодные, как и ее пальцы.
– Скверное дитя, так напугать меня!
Она была не только холодная. Она была еще и мокрая. Промокшая насквозь, до нитки, будто только что восстала из Мельничьей быстрины.
Мне внезапно послышался голос Тависа: «Она ищет свое утонувшее дитя». Старая Анюа, прапрабабушка Тависа, что сама утонула давно, давным-давно…
– Отпусти меня! – молила я, борясь, чтобы высвободиться из ее мокрых объятий. – Я не твое дитя!
– Скверное дитя, – сказала она, еще крепче сжимая меня. – Скверное дитя! Я ведь велела тебе остаться в саду. Я ведь велела!
– Отпусти меня! Отпусти меня!
– Нет! На этот раз не отпущу. На этот раз ты останешься здесь! – Коли останусь здесь, помру!
– Нет! Мать позаботится о тебе. Мать позаботится о своей маленькой девочке.
Она целовала меня в шею и щеки, а поцелуи ее были холодные и мокрые, словно жабья кожа.
– Отпусти меня! Я не твое дитя!
Она отпустила меня так резко и внезапно, будто я отрубила ей руку. Ее голодные, ищущие глаза встретились с моими. И точь-в-точь как все живые, она отвела их в сторону.
– Ведь это случилось не по моей воле, – жаловалась она. – Я отлучилась только на минутку! Где мне было знать, что она сама сможет отворить калитку! Это мне никак не могло прийти в голову.
Ее волосы промокли насквозь, как и вся она. Темные их пряди прилипли к ее щекам. Анюа плотнее закуталась в свою мокрую серую шаль, с которой капала вода, словно и сама заметив, как она холодна. Вокруг нее туман был не так густ, и я различала за ее спиной мельничье колесо и темные съежившиеся смутные очертания мельницы.
– Риана… – прошептала она. – Я хочу, чтоб моя малютка Риана снова вернулась ко мне. И она запричитала так, что сердце разрывалось ее слушать.
– Риана мертва, – как можно мягче сказала я. – Да и ты тоже. И тебе лучше не искать ее больше.
Она подняла голову, и глаза ее сверкнули от ярости.
– Я хочу, чтобы моя Риана вернулась ко мне! Что ты сделала с ней? Где она?
Она протянула свою тощую руку и снова схватила бы меня, но я, отпрянув, кинулась назад и пожелала оказаться подальше отсюда – далеко-далеко. Подобно вихрю сорвалась я с места и помчалась по этой серой стране привидений, сквозь этот призрачный мир и закрыла уши, чтобы не слышать все эти зовущие голоса.
Потом еще на какой-то миг я снова повисла в голубоватом воздухе, видя под собой повозки, и людей, и горное ущелье. На этот раз я не пыталась махать руками, как крыльями. Я лишь от всего сердца желала очутиться внизу, там – внизу, у этих повозок, чтобы тело мое обрело тяжесть и было обычным живым телом, которое могли бы видеть и другие живущие на земле люди.
– Идем, девчонка! Просыпайся! Сандор, черт тебя побери, неси сюда сейчас же воду!
«Не надо больше воды, – думала я. – Не хочу больше никогда мокнуть!»
Но никому не было дела до того, что думала я. Холодную мокрую тряпицу положили мне на лоб, и кто-то ужасно грубо похлопал меня по щеке. Это была почти пощечина.
– Положись на меня, господин! Я знаю, что делаю, – передразнивал кого-то голос. – Разумеется, ты ведь так и сказал, разве нет, Сандор?
– Да, готов поклясться!
– Если девчонка помрет, ты так и объяснишь Драканьему князю.
– Это ведь всего-навсего ведьмин корень, господин! От него ей не помереть! А дала мне его сама милостивая госпожа.
– Дала для ее матери, скотина ты этакая! Не для ребенка!
– Извини, господин, но он и для матери, и для ребенка. Госпожа говорила, будто нам лучше остерегаться и девчонки!
Я не желала помирать. Я не хотела обратно в Призрачную страну, не хотела странствовать вокруг и искать в туманах – холодная, неприкаянная, не ведающая покоя, как старая Анюа.
– Нечего колотить меня! – пробормотала я. Голова все-таки очень болела. Будто меня мучила страшная зубная боль.
Пощечины прекратились, и я медленно открыла глаза. Лже-Ивайн сидел на корточках рядом со мной с мокрой тряпицей в руке. Я была уже не в повозке, а лежала на боку в жесткой пожелтевшей траве. Я сморщила нос. Там пахло блевотиной, и я испугалась того, что, пожалуй, это вырвало меня.
Ивайн, что был вовсе не Ивайн, выпрямился и глянул вверх на кого-то стоявшего за моей спиной.
– Тебе повезло, Сандор, – вымолвил он. – Похоже, она надумала остаться в живых.
Вскоре мы покатили дальше. Я лежала на днище повозки, и на этот раз мне постелили два толстых плаща с каймой в черном и голубом цветах. «Цвета Скайа-клана», – подумала я, впервые оглядевшись в повозке, битком набитой толстыми грудами одежды с каймой частью в цветах Скайа-клана, а частью с зеленой и белой каймой Кенси-клана. Меж связками платья стоял продолговатый деревянный сундук, о который я все время ударялась, когда повозка подпрыгивала на кочке или камне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Каллан прижал своего крепкого рыже-гнедого мерина к боку Кречета и схватился за его поводья.
– А теперь стоп, малец!
– Отпусти, – вне себя зашипел Давин, пытаясь вырвать поводья из железной хватки Каллана. Но Каллан сдаваться не желал.
– Давин… Ведь это не поможет! Она исчезла. Это худо, но тут уж ничего не поделаешь! Что пользы бушевать, скакать по всей округе, пока сам не упадешь и не сломаешь себе шею! Что пользы от этого! Разве мало того, что нам придется сказать твоей матери, что… что Дина утонула? Поехали домой, малец! Тогда у нее по крайней мере останешься ты.
«Утонула? – растерянно подумала я. – Неужто я утонула? Не потому ли моя голова наполнена темной водой? Не потому ли люди могут проходить прямо сквозь меня, словно я призрак?»
– Езжай домой сам! – горько и отчаянно воскликнул Давин. – Я назад не поеду!
– Никак ты спятил, малец? По-твоему, могу я явиться домой без тебя?
– По-твоему, могу я ехать домой ныне… и смотреть в глаза матери? Не могу я…
Каллан медленно, стараясь протянуть время, отпустил поводья.
– Что же ты собираешься делать? – спросил он.
– Искать! Надеяться! До тех пор, пока они не… не нашли ее мертвой, Каллан, я и подумать не смею, что она мертва.
Но даже если Давин пытался, чтобы голос его был полон веры и утешения, в нем звучали слабость и бессилие. Он казался таким бесконечно несчастным, что мне больше всего хотелось заплакать и обнять его.
Давин… Я не была уверена в том, что он пожелает выслушать меня.
Быть может, только Пробуждающая Совесть могла бы заставить его сделать это, а он ведь не унаследовал дар матери, как я. Но тут вдруг его словно бы затрясло, и он в отчаянии стал оглядываться вокруг.
– Дина?
Я хотела бы сказать ему: я не верю, будто утонула, а ему не надо впадать в такое отчаяние… Но что-то схватило меня за руку и снова втянуло в светящийся серый туман. И на этот раз я была там не одна.
– Риана! Я нашла тебя! Я нашла тебя!
Худющая женщина крепко вцепилась в мою руку холодными пальцами.
– Где ты была, дитятко мое? Матушка искала тебя, искала!..
Она заключила меня в свои объятия, столь же холодные, как и ее пальцы.
– Скверное дитя, так напугать меня!
Она была не только холодная. Она была еще и мокрая. Промокшая насквозь, до нитки, будто только что восстала из Мельничьей быстрины.
Мне внезапно послышался голос Тависа: «Она ищет свое утонувшее дитя». Старая Анюа, прапрабабушка Тависа, что сама утонула давно, давным-давно…
– Отпусти меня! – молила я, борясь, чтобы высвободиться из ее мокрых объятий. – Я не твое дитя!
– Скверное дитя, – сказала она, еще крепче сжимая меня. – Скверное дитя! Я ведь велела тебе остаться в саду. Я ведь велела!
– Отпусти меня! Отпусти меня!
– Нет! На этот раз не отпущу. На этот раз ты останешься здесь! – Коли останусь здесь, помру!
– Нет! Мать позаботится о тебе. Мать позаботится о своей маленькой девочке.
Она целовала меня в шею и щеки, а поцелуи ее были холодные и мокрые, словно жабья кожа.
– Отпусти меня! Я не твое дитя!
Она отпустила меня так резко и внезапно, будто я отрубила ей руку. Ее голодные, ищущие глаза встретились с моими. И точь-в-точь как все живые, она отвела их в сторону.
– Ведь это случилось не по моей воле, – жаловалась она. – Я отлучилась только на минутку! Где мне было знать, что она сама сможет отворить калитку! Это мне никак не могло прийти в голову.
Ее волосы промокли насквозь, как и вся она. Темные их пряди прилипли к ее щекам. Анюа плотнее закуталась в свою мокрую серую шаль, с которой капала вода, словно и сама заметив, как она холодна. Вокруг нее туман был не так густ, и я различала за ее спиной мельничье колесо и темные съежившиеся смутные очертания мельницы.
– Риана… – прошептала она. – Я хочу, чтоб моя малютка Риана снова вернулась ко мне. И она запричитала так, что сердце разрывалось ее слушать.
– Риана мертва, – как можно мягче сказала я. – Да и ты тоже. И тебе лучше не искать ее больше.
Она подняла голову, и глаза ее сверкнули от ярости.
– Я хочу, чтобы моя Риана вернулась ко мне! Что ты сделала с ней? Где она?
Она протянула свою тощую руку и снова схватила бы меня, но я, отпрянув, кинулась назад и пожелала оказаться подальше отсюда – далеко-далеко. Подобно вихрю сорвалась я с места и помчалась по этой серой стране привидений, сквозь этот призрачный мир и закрыла уши, чтобы не слышать все эти зовущие голоса.
Потом еще на какой-то миг я снова повисла в голубоватом воздухе, видя под собой повозки, и людей, и горное ущелье. На этот раз я не пыталась махать руками, как крыльями. Я лишь от всего сердца желала очутиться внизу, там – внизу, у этих повозок, чтобы тело мое обрело тяжесть и было обычным живым телом, которое могли бы видеть и другие живущие на земле люди.
– Идем, девчонка! Просыпайся! Сандор, черт тебя побери, неси сюда сейчас же воду!
«Не надо больше воды, – думала я. – Не хочу больше никогда мокнуть!»
Но никому не было дела до того, что думала я. Холодную мокрую тряпицу положили мне на лоб, и кто-то ужасно грубо похлопал меня по щеке. Это была почти пощечина.
– Положись на меня, господин! Я знаю, что делаю, – передразнивал кого-то голос. – Разумеется, ты ведь так и сказал, разве нет, Сандор?
– Да, готов поклясться!
– Если девчонка помрет, ты так и объяснишь Драканьему князю.
– Это ведь всего-навсего ведьмин корень, господин! От него ей не помереть! А дала мне его сама милостивая госпожа.
– Дала для ее матери, скотина ты этакая! Не для ребенка!
– Извини, господин, но он и для матери, и для ребенка. Госпожа говорила, будто нам лучше остерегаться и девчонки!
Я не желала помирать. Я не хотела обратно в Призрачную страну, не хотела странствовать вокруг и искать в туманах – холодная, неприкаянная, не ведающая покоя, как старая Анюа.
– Нечего колотить меня! – пробормотала я. Голова все-таки очень болела. Будто меня мучила страшная зубная боль.
Пощечины прекратились, и я медленно открыла глаза. Лже-Ивайн сидел на корточках рядом со мной с мокрой тряпицей в руке. Я была уже не в повозке, а лежала на боку в жесткой пожелтевшей траве. Я сморщила нос. Там пахло блевотиной, и я испугалась того, что, пожалуй, это вырвало меня.
Ивайн, что был вовсе не Ивайн, выпрямился и глянул вверх на кого-то стоявшего за моей спиной.
– Тебе повезло, Сандор, – вымолвил он. – Похоже, она надумала остаться в живых.
Вскоре мы покатили дальше. Я лежала на днище повозки, и на этот раз мне постелили два толстых плаща с каймой в черном и голубом цветах. «Цвета Скайа-клана», – подумала я, впервые оглядевшись в повозке, битком набитой толстыми грудами одежды с каймой частью в цветах Скайа-клана, а частью с зеленой и белой каймой Кенси-клана. Меж связками платья стоял продолговатый деревянный сундук, о который я все время ударялась, когда повозка подпрыгивала на кочке или камне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60