я призывал их на помощь.
Прежде всего, с призывом о помощи я обратился к Антону Радаеву, известному в среде «донских казаков» специалисту в области генной инженерии и медицине. Часто он представлялся Рыдаевым, а в среде друзей его называли Шерстяным. Этой кличкой он был обязан торчащим во все стороны волосам. Если кто-то и мог мне помочь решить проблему с инъекцией ядовитых нанороботов, так это именно Антон.
Помимо Радаева я направил послания еще пятерым «донским казакам»: Павлу Усольцеву, известному в Донской Степи под красноречивым погонялом Отыму; Константину Головачу, убийце пиратов, по кличке Костяная Голова; Юрию Круглову, замечательному механику и пиротехнику, под скромным прозвищем Ужас; Сергею Нилову, человеку тихому, с неизменным топором в заднем кармане комбинезона (его обычно называли «Нильским Крокодилом»). Наконец, пятым был Евгений Ильицинский, человек в высшей степени кроткий, даже смиренный. Глубоко верующий монах-расстрига стяжал немалую известность в Донской Степи тем, что истово нес наложенную на самого себя епитимью в виде миссионерской деятельности на просторах развращенной, изгаженной цивилизованным человечеством Вселенной. Ильицинского обычно называли либо Батюшкой, либо Инквизитором – оба прозвища в равной степени уместны.
Все упомянутые персоны были столь же надежны, сколь и безбашенны. Я назначил им рандеву в системе Лабаха-Кляузман через двое условно-земных суток, полагая, что этого времени мне хватит для того, чтобы отыскать чету Вэнсов и получить от них интересующую информацию.
Далее я с пользой потратил время на придание себе некоего подобия известного режиссера-постановщика Летелльера Кабаниса. Бортовой компьютер извлек из бездонной базы данных с дюжину разноформатных изображений Кабаниса. Так вот как должен выглядеть настоящий авторитет мира искусств! Подавляющее большинство таковых авторитетов внешностью и повадками сильно смахивали на обычных педиков, каковыми, полагаю, и являлись.
«Донцы» никогда не скрывали своих гомофобских настроений, и предстоявшее перевоплощение вызывало в душе искренний и глубокий протест.
Будучи, однако, лучшим учеником монастырской школы тюремного типа по подрывной подготовке молодых казаков, я прекрасно знал, что использование в маскировочных целях образов, наиболее чуждых вам среди всего диапазона личных предпочтений, дает обычно наилучший результат.
Я натянул на себя ужасные бриджи красного цвета из полиамидного гамма-циклида со стразами на заднице. Я заправил в ноздрю золотую гайку, размером чуть меньше обеденной тарелки. Экзотические бусы, собранные то ли из кусочков кораллов, то ли вулканической пемзы, я нацепил на шею. Рыжие педерастические бачки и косица с красным бантиком, которую в гомосексуальной тусовке почему-то называют «пусик Темучина», гармонично дополнили мой гадкий вид. Надев так называемую «концепт-рубашку» с коротким рукавом из селенитового волокна (разумеется, с абляционной подложкой для защиты от высоких температур и ударов электрическим током), я окончательно уподобился педику. При взгляде в зеркало пришлось приложить колоссальные волевые усилия, чтобы не застрелить самого себя.
Я закончил преображение, наложив на голые предплечья временные татуировки: одна из них изображала паука, вторая – латинскую литеру «J». Для придания лицу большей схожести с рылом Летелльера Кабаниса, я заправил за щеки две пластиковые подложки, вставил в ноздри расширители, а в глаза – контактные линзы в крапинку. Получилось довольно похоже на оригинал. Однако это само по себе нисколько не приближало к выполнению непростой миссии.
Чтобы узнать маршрут, который выбрали супруги Вэнс, покинув борт «Фунта изюма», необходимо было подключиться к информационной базе «Квадропупля». Разумеется, я не мог это сделать пилкой для ногтей или столовой ложкой – мне был нужен мини-компьютер. Его я положил в карман бриджей, в другой карман – фотонный накопитель, позволявший бесконтактно снимать информацию с компьютерных сетей.
«Квадропупль» напоминал вращающийся стакан. Две дюжины причальных узлов находились на верхней и нижней его кромках. Сами стенки стакана представляли собой жилую зону, в которой, благодаря вращению, существовала сила тяжести в половину земной, что создавало вполне комфортные условия обитания. Через центральную часть «стакана» в виде своеобразного стержня проходила так называемая нежилая зона, где располагались ядерные реакторы и системы жизнеобеспечения.
Причаливание, как обычно, прошло в штатном режиме. «Фунт изюма», превратившийся в «Киамацу-йоту-широ», медленно вполз в громадный проем раскрытых ворот и очутился в залитом слепящим светом ангаре. Прошла минута-другая, мощные манипуляторы жестко зафиксировали корабль, затем воздух с ревом ворвался в огромный ангар и бортовой компьютер голосом мифического Витаса оповестил меня: «Причальная процедура полностью и успешно завершена! Полет окончен!»
Я загромыхал магнитными ботинками к выходу. Все причалы «Квадропупля» находились в зоне невесомости, так что обувь с магнитными подошвами являлась совершенно необходимым элементом одежды всякого, кто не желал при первом же шаге получить потолком по голове.
Эскалатор к люку уже был подан. Перед ним стояли два робота: один – банкомат, другой – регистратор. Я оплатил шестичасовую стоянку, получил нагрудную «карточку гостя» с собственным портретом и идентификационным кодом. Карточку эту снимать нельзя. Но донские казаки подобные запреты считали для себя необязательными.
Лифты на «Квадропупле» вмещали по двести человек, так что в любом случае ждать долго не пришлось бы.
Едва я пристроился в хвост очереди, мимо меня прошел мужичонка странного вида, внимательно посмотревший мне в глаза. При ходьбе в его членах обнаруживалась некая развинченность, а задница в голубых штанах со стразами прямо-таки жила самостоятельной жизнью. Он прошел мимо меня вторично, пропел гнусавым козлетоном: «Ко-о-оль ты не глух, не туп, не сле-е-еп, Узнаешь мой афганский рэпп! Уа-уа! Уа-уа!»
Моя левая ладонь сжалась в кулак. Я – переученный левша, поэтому мой первый удар всегда левой.
Тут подошел лифт, створки откатились в стороны. Мужичонка в третий раз оказался подле меня и искательно пробормотал:
– А я знаю вас! Знаю, знаю, не отнекивайтесь!
Донские казаки не ругаются матерно. Словесная брань выражает гнев, потерю самоконтроля, а это равносильно утрате собственного мужского достоинства. Для «донца» третьего тысячелетия выругаться – значит потерять лицо. Но в эту минуту мне захотелось послать неизвестного педика «по матери».
– А я тебя – нет! – ответил я как можно недружелюбнее и прошел в лифт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Прежде всего, с призывом о помощи я обратился к Антону Радаеву, известному в среде «донских казаков» специалисту в области генной инженерии и медицине. Часто он представлялся Рыдаевым, а в среде друзей его называли Шерстяным. Этой кличкой он был обязан торчащим во все стороны волосам. Если кто-то и мог мне помочь решить проблему с инъекцией ядовитых нанороботов, так это именно Антон.
Помимо Радаева я направил послания еще пятерым «донским казакам»: Павлу Усольцеву, известному в Донской Степи под красноречивым погонялом Отыму; Константину Головачу, убийце пиратов, по кличке Костяная Голова; Юрию Круглову, замечательному механику и пиротехнику, под скромным прозвищем Ужас; Сергею Нилову, человеку тихому, с неизменным топором в заднем кармане комбинезона (его обычно называли «Нильским Крокодилом»). Наконец, пятым был Евгений Ильицинский, человек в высшей степени кроткий, даже смиренный. Глубоко верующий монах-расстрига стяжал немалую известность в Донской Степи тем, что истово нес наложенную на самого себя епитимью в виде миссионерской деятельности на просторах развращенной, изгаженной цивилизованным человечеством Вселенной. Ильицинского обычно называли либо Батюшкой, либо Инквизитором – оба прозвища в равной степени уместны.
Все упомянутые персоны были столь же надежны, сколь и безбашенны. Я назначил им рандеву в системе Лабаха-Кляузман через двое условно-земных суток, полагая, что этого времени мне хватит для того, чтобы отыскать чету Вэнсов и получить от них интересующую информацию.
Далее я с пользой потратил время на придание себе некоего подобия известного режиссера-постановщика Летелльера Кабаниса. Бортовой компьютер извлек из бездонной базы данных с дюжину разноформатных изображений Кабаниса. Так вот как должен выглядеть настоящий авторитет мира искусств! Подавляющее большинство таковых авторитетов внешностью и повадками сильно смахивали на обычных педиков, каковыми, полагаю, и являлись.
«Донцы» никогда не скрывали своих гомофобских настроений, и предстоявшее перевоплощение вызывало в душе искренний и глубокий протест.
Будучи, однако, лучшим учеником монастырской школы тюремного типа по подрывной подготовке молодых казаков, я прекрасно знал, что использование в маскировочных целях образов, наиболее чуждых вам среди всего диапазона личных предпочтений, дает обычно наилучший результат.
Я натянул на себя ужасные бриджи красного цвета из полиамидного гамма-циклида со стразами на заднице. Я заправил в ноздрю золотую гайку, размером чуть меньше обеденной тарелки. Экзотические бусы, собранные то ли из кусочков кораллов, то ли вулканической пемзы, я нацепил на шею. Рыжие педерастические бачки и косица с красным бантиком, которую в гомосексуальной тусовке почему-то называют «пусик Темучина», гармонично дополнили мой гадкий вид. Надев так называемую «концепт-рубашку» с коротким рукавом из селенитового волокна (разумеется, с абляционной подложкой для защиты от высоких температур и ударов электрическим током), я окончательно уподобился педику. При взгляде в зеркало пришлось приложить колоссальные волевые усилия, чтобы не застрелить самого себя.
Я закончил преображение, наложив на голые предплечья временные татуировки: одна из них изображала паука, вторая – латинскую литеру «J». Для придания лицу большей схожести с рылом Летелльера Кабаниса, я заправил за щеки две пластиковые подложки, вставил в ноздри расширители, а в глаза – контактные линзы в крапинку. Получилось довольно похоже на оригинал. Однако это само по себе нисколько не приближало к выполнению непростой миссии.
Чтобы узнать маршрут, который выбрали супруги Вэнс, покинув борт «Фунта изюма», необходимо было подключиться к информационной базе «Квадропупля». Разумеется, я не мог это сделать пилкой для ногтей или столовой ложкой – мне был нужен мини-компьютер. Его я положил в карман бриджей, в другой карман – фотонный накопитель, позволявший бесконтактно снимать информацию с компьютерных сетей.
«Квадропупль» напоминал вращающийся стакан. Две дюжины причальных узлов находились на верхней и нижней его кромках. Сами стенки стакана представляли собой жилую зону, в которой, благодаря вращению, существовала сила тяжести в половину земной, что создавало вполне комфортные условия обитания. Через центральную часть «стакана» в виде своеобразного стержня проходила так называемая нежилая зона, где располагались ядерные реакторы и системы жизнеобеспечения.
Причаливание, как обычно, прошло в штатном режиме. «Фунт изюма», превратившийся в «Киамацу-йоту-широ», медленно вполз в громадный проем раскрытых ворот и очутился в залитом слепящим светом ангаре. Прошла минута-другая, мощные манипуляторы жестко зафиксировали корабль, затем воздух с ревом ворвался в огромный ангар и бортовой компьютер голосом мифического Витаса оповестил меня: «Причальная процедура полностью и успешно завершена! Полет окончен!»
Я загромыхал магнитными ботинками к выходу. Все причалы «Квадропупля» находились в зоне невесомости, так что обувь с магнитными подошвами являлась совершенно необходимым элементом одежды всякого, кто не желал при первом же шаге получить потолком по голове.
Эскалатор к люку уже был подан. Перед ним стояли два робота: один – банкомат, другой – регистратор. Я оплатил шестичасовую стоянку, получил нагрудную «карточку гостя» с собственным портретом и идентификационным кодом. Карточку эту снимать нельзя. Но донские казаки подобные запреты считали для себя необязательными.
Лифты на «Квадропупле» вмещали по двести человек, так что в любом случае ждать долго не пришлось бы.
Едва я пристроился в хвост очереди, мимо меня прошел мужичонка странного вида, внимательно посмотревший мне в глаза. При ходьбе в его членах обнаруживалась некая развинченность, а задница в голубых штанах со стразами прямо-таки жила самостоятельной жизнью. Он прошел мимо меня вторично, пропел гнусавым козлетоном: «Ко-о-оль ты не глух, не туп, не сле-е-еп, Узнаешь мой афганский рэпп! Уа-уа! Уа-уа!»
Моя левая ладонь сжалась в кулак. Я – переученный левша, поэтому мой первый удар всегда левой.
Тут подошел лифт, створки откатились в стороны. Мужичонка в третий раз оказался подле меня и искательно пробормотал:
– А я знаю вас! Знаю, знаю, не отнекивайтесь!
Донские казаки не ругаются матерно. Словесная брань выражает гнев, потерю самоконтроля, а это равносильно утрате собственного мужского достоинства. Для «донца» третьего тысячелетия выругаться – значит потерять лицо. Но в эту минуту мне захотелось послать неизвестного педика «по матери».
– А я тебя – нет! – ответил я как можно недружелюбнее и прошел в лифт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67