В принципе это исключительная ситуация, чтобы один из пациентов без приглашения приблизился к охраннику. Заговорил Зема первый:
- Ты не прав, братан. Понял, нет?
- Что вы имеете в виду, многоуважаемый Зема? В чем я не прав?
Вместо ответа Зема красноречиво выдвинул приклад автомата.
- Освежить?
- Нет, спасибо... - стараясь улыбаться как можно подобострастнее, я достал пачку "Примы". Этими сигаретами в столовой снабжали всех желающих в любом количестве, но я заметил, что куряк в хосписе почти не было. - Угощайсь, многоуважаемый.
Я не надеялся, что он возьмет сигарету, это была 6ы слишком большая честь, но он взял. И могу поклясться пустых зеницах мелькнуло почти человеческое выражение что-то вроде снисходительного одобрения.
- Зачем Фокса кормил?
- О-о, вы видели, да? Он не тронул. Какой умный пес.
- Теперь придется усыпить.
- Почему?
- На службе проявил слабость. Нельзя. Фокc - сторож, а не болонка.
Я испугался, залебезил:
- Зема, но ведь, кроме вас, никто не видел. Разве обязательно докладывать?
- Обязательно. Иначе меня усыпят. Закон - тайга, медведь - хозяин. Понимать надо, браток. Мы тут не куклы играем.
Во что они играли, я как раз и хотел выяснить, причем еще до того, как все станет мне глубоко безразличным. Конечно, под воздействием препаратов я уже почти смирилси с происходящим, как раньше смирился с рыночным адом, но какая-то крохотная часть сознания упорно сопротивлялась погружению в призрачный мир.
Я затянулся "Примой" и закашлялся: в сигареты добавляли какое-то щекочущее горло снадобье.
- Разрешите задать вопрос, многоуважаемый Зема?
- Чего тебе, браток?
- К примеру, если кто-нибудь по ошибке полезет через забор? Что с ним сделают?
- Аннигиляция, - Мудреное слово охранник произнес заученно, будто послал к родимой матушке.
- Ага... А если...
- Тебе чего надо-то, браток? Зачем подошел? Приключений ищешь?
- Избави бог! Вижу, культурный человек, почему не поговорить.
- Поговорил - и ступай. Или все же освежить? Приклад опять дернулся к моему брюху, но видно было, что Зема шутил. Я совсем осмелел.
- А были случаи, чтобы кто-нибудь убегал? Ведь даже из тюрем иногда бегут.
- Аннигиляция, - ответил Зема, начиная хмуриться.
- Это понятно, что аннигиляция. Но все же живые люди. Можно, наверное, кого-то, допустим, подкупить. Сейчас всех подкупают. Вплоть до судей.
Аннигиляция, - третий раз повторил охранник, наливаясь нехорошей краснотой. Его терпение было на пределе.
- Хорошо, хорошо, аннигиляция... Это разумно. Вы сами, многоуважаемый, давно здесь работаете?
Четвертый раз упомянуть про аннигиляцию Зема не успел потому что из будки выскочил его товарищ по кличке Бутылек. Этот был невменяемый и сразу врубил мне сапогом в живот. После чего они, хохоча, хлопнули друг дружку ладонью о ладонь, словно поздравляя с забитым голом.
- Добить? - спросил Бутылек у Земы как у старшего.
- Не надо, - отозвался тот. - Пусть ползет. Подготовишка. Нельзя портить.
Кряхтя, я поднялся с газона и заковылял к корпусу. Вместе с болью испытывал праздничное чувство. Все-таки с Земой получился нормальный, не чумовой разговор, почти как на воле. И контакт возник не хуже, чем с Фоксом. Столько радости в один день...
Возле волейбольной площадки, где, как обычно, с десяток пациентов с азартом перебрасывались несуществующим мячом, столкнулся нос к носу с писателем Курицыным. Он как раз выходил из беседки с огромной, в кожаном переплете книгой под мышкой, похоже, специально вышел, чтобы пересечься со мной.
- Сударик мой, Игудемил батькович, да на вас лица нет. Чего это вы поперлись к воротам? По какой крайней надобности?
- Черт попутал. - Низ живота у меня отяжелел и висел суверенно от туловища. - Хотел ребяток сигареткой угостить, и вот такая оказия.
- Хорошо так обошлось... Могли жизни лишить. У них рекомендации строгие. Не ходите к ним больше.
- Да уж, спасибо за совет... Никак новая книжка, Олег Яковлевич? Опять про обустройство России-матушки?
- Напрасно язвите, голубчик. Книга не новая, издание склюзивное. Надысь из Европы прислали. В заграницах xотя и много всяческой нечисти, а понимания у людишек побольше нашего. Уважают. Почитывают... Кстати, не угодно ли полистать на досуге?
Протянул книженцию, которую я чуть не выронил: тяжелая, пуда на полтора.
- Благодарствуйте, сегодня же прочитаю.
- Спеху нет, а хотелось бы услышать мнение просвещенного человека, хотя и россиянина. Вы ведь, кажется, до того как сюда переместиться, в ученой братии числились?
- Где только не числился, чего теперь вспоминать...
Не терпелось мне добраться до кровати, отлежаться чуток, и не совсем вежливо я раскланялся. - Извините, Олег Яковлевич, на горшок подпирает.
- Еще бы - посочувствовал великий гуманист. - Шалить надобно поменьше, оно и не подопрет.
На этаже случилась еще одна встреча - с красавицей Макелой. Могучая негритянка-мойщица завлекательно улыбалась, и понятно почему. У меня в руках книга, а у нее нарядная коробка с модными штатовскими презервативами. Тоже характерная подробность здешней действительности. Все женщины в хосписе, и персонал, и их подопечные, в соответствии с программой планирования семьи были стерилизованы, но Макела упорно продолжала предохраняться.
Меня это умиляло. Однако пришлось ее огорчить.
- Все, Макелушка. Финита ля комедия, - пожаловался я. - Бутылек отбил все внутри. Конец нашей любви, дорогая. Не поверила, хитрющая.
- Медвежонок мой, - пропела умильно. - Один разочек снасилуешь, разве повредит? Резинки отличные, с тройной защитой, кожаные. По блату достала. Надо же опробовать.
Я был тверд.
- Нет, Макелушка, ничего не выйдет. Может, ближе к ночи отлежусь, а сейчас - нет. Помираю.
- Помереть не дадут, - обнадежила негритянка. - Не надейся... Давай Настю кликну, помоем тебя. Тазик принесем, переносной аппарат. С сольцой пропесочим - сразу воспрянешь.
- Не хочу. Дай поспать, Макела. Сгинь.
Неожиданно послушалась. Грустно улыбнулась, коробку поставила на пол у двери.
- Если для Насти себя бережешь, лучше не надо, - предупредила. - Она сволочь большая.
- Чем же она сволочь?
- А вот не скажу. У нас до тебя был тоже общий мужик. Из интеллигентиков, как и ты. Беспрекословный, мякенький. И чего она с ним учудила?
- Ну?
- Яйки перетянула веревкой и затрахала до смерти. Пока не посинел.
- Врешь! Сама сказала, здесь не помирают.
- Откачали, конечно. Только после он уже ни на что хорошее не годился. Не насильничал больше... Вот она какая. И ведь все от жадности, чтобы никому не досталось, только ей.
Мне стало невмоготу, и я быстро распрощался, юркнул в комнату и задвинул щеколду. Но тут меня ждало потрясение, равноценное всем, произошедшим за эти дни, вместе взятым.
На кровати сидели в обнимку две мои кровиночки - Виталик и Оленька.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
- Ты не прав, братан. Понял, нет?
- Что вы имеете в виду, многоуважаемый Зема? В чем я не прав?
Вместо ответа Зема красноречиво выдвинул приклад автомата.
- Освежить?
- Нет, спасибо... - стараясь улыбаться как можно подобострастнее, я достал пачку "Примы". Этими сигаретами в столовой снабжали всех желающих в любом количестве, но я заметил, что куряк в хосписе почти не было. - Угощайсь, многоуважаемый.
Я не надеялся, что он возьмет сигарету, это была 6ы слишком большая честь, но он взял. И могу поклясться пустых зеницах мелькнуло почти человеческое выражение что-то вроде снисходительного одобрения.
- Зачем Фокса кормил?
- О-о, вы видели, да? Он не тронул. Какой умный пес.
- Теперь придется усыпить.
- Почему?
- На службе проявил слабость. Нельзя. Фокc - сторож, а не болонка.
Я испугался, залебезил:
- Зема, но ведь, кроме вас, никто не видел. Разве обязательно докладывать?
- Обязательно. Иначе меня усыпят. Закон - тайга, медведь - хозяин. Понимать надо, браток. Мы тут не куклы играем.
Во что они играли, я как раз и хотел выяснить, причем еще до того, как все станет мне глубоко безразличным. Конечно, под воздействием препаратов я уже почти смирилси с происходящим, как раньше смирился с рыночным адом, но какая-то крохотная часть сознания упорно сопротивлялась погружению в призрачный мир.
Я затянулся "Примой" и закашлялся: в сигареты добавляли какое-то щекочущее горло снадобье.
- Разрешите задать вопрос, многоуважаемый Зема?
- Чего тебе, браток?
- К примеру, если кто-нибудь по ошибке полезет через забор? Что с ним сделают?
- Аннигиляция, - Мудреное слово охранник произнес заученно, будто послал к родимой матушке.
- Ага... А если...
- Тебе чего надо-то, браток? Зачем подошел? Приключений ищешь?
- Избави бог! Вижу, культурный человек, почему не поговорить.
- Поговорил - и ступай. Или все же освежить? Приклад опять дернулся к моему брюху, но видно было, что Зема шутил. Я совсем осмелел.
- А были случаи, чтобы кто-нибудь убегал? Ведь даже из тюрем иногда бегут.
- Аннигиляция, - ответил Зема, начиная хмуриться.
- Это понятно, что аннигиляция. Но все же живые люди. Можно, наверное, кого-то, допустим, подкупить. Сейчас всех подкупают. Вплоть до судей.
Аннигиляция, - третий раз повторил охранник, наливаясь нехорошей краснотой. Его терпение было на пределе.
- Хорошо, хорошо, аннигиляция... Это разумно. Вы сами, многоуважаемый, давно здесь работаете?
Четвертый раз упомянуть про аннигиляцию Зема не успел потому что из будки выскочил его товарищ по кличке Бутылек. Этот был невменяемый и сразу врубил мне сапогом в живот. После чего они, хохоча, хлопнули друг дружку ладонью о ладонь, словно поздравляя с забитым голом.
- Добить? - спросил Бутылек у Земы как у старшего.
- Не надо, - отозвался тот. - Пусть ползет. Подготовишка. Нельзя портить.
Кряхтя, я поднялся с газона и заковылял к корпусу. Вместе с болью испытывал праздничное чувство. Все-таки с Земой получился нормальный, не чумовой разговор, почти как на воле. И контакт возник не хуже, чем с Фоксом. Столько радости в один день...
Возле волейбольной площадки, где, как обычно, с десяток пациентов с азартом перебрасывались несуществующим мячом, столкнулся нос к носу с писателем Курицыным. Он как раз выходил из беседки с огромной, в кожаном переплете книгой под мышкой, похоже, специально вышел, чтобы пересечься со мной.
- Сударик мой, Игудемил батькович, да на вас лица нет. Чего это вы поперлись к воротам? По какой крайней надобности?
- Черт попутал. - Низ живота у меня отяжелел и висел суверенно от туловища. - Хотел ребяток сигареткой угостить, и вот такая оказия.
- Хорошо так обошлось... Могли жизни лишить. У них рекомендации строгие. Не ходите к ним больше.
- Да уж, спасибо за совет... Никак новая книжка, Олег Яковлевич? Опять про обустройство России-матушки?
- Напрасно язвите, голубчик. Книга не новая, издание склюзивное. Надысь из Европы прислали. В заграницах xотя и много всяческой нечисти, а понимания у людишек побольше нашего. Уважают. Почитывают... Кстати, не угодно ли полистать на досуге?
Протянул книженцию, которую я чуть не выронил: тяжелая, пуда на полтора.
- Благодарствуйте, сегодня же прочитаю.
- Спеху нет, а хотелось бы услышать мнение просвещенного человека, хотя и россиянина. Вы ведь, кажется, до того как сюда переместиться, в ученой братии числились?
- Где только не числился, чего теперь вспоминать...
Не терпелось мне добраться до кровати, отлежаться чуток, и не совсем вежливо я раскланялся. - Извините, Олег Яковлевич, на горшок подпирает.
- Еще бы - посочувствовал великий гуманист. - Шалить надобно поменьше, оно и не подопрет.
На этаже случилась еще одна встреча - с красавицей Макелой. Могучая негритянка-мойщица завлекательно улыбалась, и понятно почему. У меня в руках книга, а у нее нарядная коробка с модными штатовскими презервативами. Тоже характерная подробность здешней действительности. Все женщины в хосписе, и персонал, и их подопечные, в соответствии с программой планирования семьи были стерилизованы, но Макела упорно продолжала предохраняться.
Меня это умиляло. Однако пришлось ее огорчить.
- Все, Макелушка. Финита ля комедия, - пожаловался я. - Бутылек отбил все внутри. Конец нашей любви, дорогая. Не поверила, хитрющая.
- Медвежонок мой, - пропела умильно. - Один разочек снасилуешь, разве повредит? Резинки отличные, с тройной защитой, кожаные. По блату достала. Надо же опробовать.
Я был тверд.
- Нет, Макелушка, ничего не выйдет. Может, ближе к ночи отлежусь, а сейчас - нет. Помираю.
- Помереть не дадут, - обнадежила негритянка. - Не надейся... Давай Настю кликну, помоем тебя. Тазик принесем, переносной аппарат. С сольцой пропесочим - сразу воспрянешь.
- Не хочу. Дай поспать, Макела. Сгинь.
Неожиданно послушалась. Грустно улыбнулась, коробку поставила на пол у двери.
- Если для Насти себя бережешь, лучше не надо, - предупредила. - Она сволочь большая.
- Чем же она сволочь?
- А вот не скажу. У нас до тебя был тоже общий мужик. Из интеллигентиков, как и ты. Беспрекословный, мякенький. И чего она с ним учудила?
- Ну?
- Яйки перетянула веревкой и затрахала до смерти. Пока не посинел.
- Врешь! Сама сказала, здесь не помирают.
- Откачали, конечно. Только после он уже ни на что хорошее не годился. Не насильничал больше... Вот она какая. И ведь все от жадности, чтобы никому не досталось, только ей.
Мне стало невмоготу, и я быстро распрощался, юркнул в комнату и задвинул щеколду. Но тут меня ждало потрясение, равноценное всем, произошедшим за эти дни, вместе взятым.
На кровати сидели в обнимку две мои кровиночки - Виталик и Оленька.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102