"Я - Жирик. Однозначно". На доске не было фигур, но Иванцов на тонком уровне уловил, что победа склоняется в сторону либерала. Когда проходили мимо, тот насмешливо бросал правозащитнику:
- Ну что, сдаешься, козел?! Здесь тебе не в бункере у Басаева.
Иванцову хотелось досмотреть партию, но девица дернула его за руку, увлекла дальше. Из пограничной зоны на них с ревом выпрыгнул здоровенный овчар, но немного не дотянулся, лязгнул пастью вхолостую. Некий проблеск сознания ослепил Иванцова:
- Фокс, дурашка, не узнаешь?!
Пес зарычал, дернулся еще разок: цепь не пускала.
- Анатолий Викторович, ну что вы как маленький! Дался вам этот песик.
- Но мы знакомы, я вспомнил. Я его приручил.
- Не вы, - шепнула Надин, прильнув к его боку и жарко обняв. - Тот был другой человек.
- Наверное, - согласился Иванцов. - Но вот что странно. Я - другой, а собачка та же самая.
Обогнули часовенку-крематорий и внезапно очутились словно в другом измерении. Тихая полянка, укрытая деревьями, как шатром. Все звуки долетали сюда приглушенными, смазанными, и даже автоматная очередь (видно, озорники омоновцы пустили свинцовый веер над головами волейболистов, они частенько так развлекались) воспринималась как стрекот кузнечиков. Лишь черный дым из трубы крематория оседал в ноздрях зловонной гарью. Похоже, сегодня обрабатывали "нулевой" контингент: забракованных бомжей, бродячих пенсионеров.
Надин присела на пенек, Иванцов - на другой. Протянула пачку сигарет. Иванцов сигарету взял, послушно прикурил от поднесенной зажигалки, но был в недоумении. Девица не спешила раздеваться. Может, хотела, чтобы он начал первый?
- Чего ждем? - спросил игриво и потянулся к молнии на боку ее комбинезона.
Надин отстранила его руку.
- Анатолий Викторович, хватит валять дурака. Я сегодня ухожу.
- Уходишь? Куда? Неужто на выездной семинар? Он недавно слышал про эти семинары, куда отправляли самых отличившихся пациентов, самых выздоровевших, самых перспективных. В груди шевельнулась зависть. У Надин задрожали губы:
- Анатолий Викторович, миленький, ну пожалуйста! Сделайте что-нибудь. Придите в себя хоть на минутку. Я же не могу вас оставить одного.
Не столько слова, сколько плачущий голос и гримаса отчаяния что-то сдвинули в его рассудке. Он понял, чего она ждет. Заторопился.
- Ага, я сейчас!.. - Скинул армейский ботинок и за черную головку вытянул из подошвы длинную блестящую титановую иглу - бесценный подарок Макелы. Примерился и вонзил ее в нервное сплетение под коленной чашечкой.
Острейшая боль, хлынув через рецепторы позвоночника в мозг, мгновенно привела его в чувство, сорвала черную пульсирующую повязку с глаз. Из глубины естества, как из подземных недр, высунулась испуганная мордочка прежнего, не до конца аннигилированного человека, заполошного специалиста по социальным конфликтам, доктора, прости господи, каких-то наук. Внешне это никак на выразилось. Иванцов закашлялся, затушил сигарету, скользнул по сторонам пробужденным, прозревшим (интересно, надолго ли?) взглядом. Отрезал категорично:
- Я никуда не побегу. Мне некуда бежать.
- Как некуда, Анатолий Викторович? У вас жена, дети. Сын и дочь. Сын - бизнесмен, дочь - вся в политике. А вы говорите "некуда".
Воспоминание, более острое, чем игла, кольнуло его в сердце. Возникли из небытия красавица Оленька, нежнейший цветочек, пушинка родная, и сосредоточенный, вечно нахмуренный супермен Виталик, и за ними, словно в прозрачной дымке, заплаканное, осунувшееся, драгоценное лицо Машеньки, незабвенной супруги; по памяти, как по паркету, прокатился гомон черноголовых детишек, которые.. приходили к ней на уроки.
- Их никого уже нету, - сказал он.
- Как нету? Опомнитесь, Анатолий Викторович! Оленькой я виделась совсем недавно. Она жива-здорова. Работает у Громяки советником.
- Нет, - уперся Иванцов. - Ты ничего не знаешь Надя... Кажется, вы вместе с Олей учились?.. Их никого больше нет: ни Оли, ни Виталика, ни Марии Семеновны Их еще раньше изменили. Они меня сюда и сплавили переделку.
Надин погладила его по руке:
- Не правда... Никто вас сюда не сплавлял. Оленька по прежнему любит, и жена ждет. За Витальку не ручаюсь, он всегда был деревянный. Это все терапия, Анатолий Викторович. Они вас залечили. Вы проходите по важной программе переработка интеллигенции на пользу Европе. У них по программе все время сбои, а с вами получается. Поэтому держат так долго. Иначе давно отправили бы в отстойник.
- Интересно знать, - Иванцов ей не верил, вдобавок чувствовал, что понимание, обретенное через боль, вот-вот исчерпает себя, - почему ты такая умная? Тебя тоже лечат, а рассуждаешь, как будто одна из них.
- Ах вот в чем дело... - Надин улыбалась невесело, - Я же классная шлюха. Умею себя подать. На меня япошка глаз положил. Да и сам Гнус не прочь побаловаться. Оба хотят иметь меня в натуральном виде. Поэтому дали отсрочку... Анатолий Викторович, решайтесь. Сегодня мы должны уйти. Шанс очень хороший.
- Мы уже уходили один раз, - напомнил Иванцов. Надин задумалась, сказать или нет? Намекнула:
- Нам помогут. Анатолий Викторович, другого шанса не будет.
Иванцов заговорил как-то отстранение, словно прислушиваясь к самому себе:
- Спасибо, Наденька, но не хочу. Не хочу возвращаться туда, где был. Сказать по правде, я благодарен этим подонкам. Лекарствами или еще как-то, они вернули мне первобытное состояние покоя. Теперь я знаю, что такое быть частью природы, растением. Больше мне ничего не надо... Ты зовешь обратно в люди, да? Но ведь я стану не просто человеком, а интеллигентом. Господи помилуй.. Нет ничего подлее и омерзительнее этих странных существ, мнящих себя выше других по той единственной причине, что умеют связывать слова в длинные предложения... Опять видеть кривляющиеся, глумливые, паскудные рожи на экране и сознавать, что ты один из них? Наденька! Да по мне лучше сдохнуть прямо здесь и сейчас.
Надин поразила тихая бессмысленная ярость человека, которого когда-то боготворила.
- Стыдно, Анатолий Викторович. Вас просто сломали, превратили в животное - и вы радуетесь этому. Стыдно! Вы ли это?
На секунду Иванцов смутился, но не успел ответить. В голове что-то громко щелкнуло, потекла блаженная истома, и былой человечек, осколок минувшего века, высунувшийся ненадолго, поспешил укрыться в поджелудочной железе. Иванцов бодро ухватил девушку за бочок.
- Детка, чего медлим? Пли пришли языком трепать? Надин чуть не заревела, но самообладание ей не изменило.
- Погоди, миленький, сейчас, сейчас... - отобрала у него иглу, нагнулась и аккуратно ввела ее в углубление в подошве.
Иванцов воспользовался моментом и повалил ее на траву. "Лишь бы Макела не засекла, - подумал он с опаской, - Хорошая женщина, но некультурная. Изувечит обоих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
- Ну что, сдаешься, козел?! Здесь тебе не в бункере у Басаева.
Иванцову хотелось досмотреть партию, но девица дернула его за руку, увлекла дальше. Из пограничной зоны на них с ревом выпрыгнул здоровенный овчар, но немного не дотянулся, лязгнул пастью вхолостую. Некий проблеск сознания ослепил Иванцова:
- Фокс, дурашка, не узнаешь?!
Пес зарычал, дернулся еще разок: цепь не пускала.
- Анатолий Викторович, ну что вы как маленький! Дался вам этот песик.
- Но мы знакомы, я вспомнил. Я его приручил.
- Не вы, - шепнула Надин, прильнув к его боку и жарко обняв. - Тот был другой человек.
- Наверное, - согласился Иванцов. - Но вот что странно. Я - другой, а собачка та же самая.
Обогнули часовенку-крематорий и внезапно очутились словно в другом измерении. Тихая полянка, укрытая деревьями, как шатром. Все звуки долетали сюда приглушенными, смазанными, и даже автоматная очередь (видно, озорники омоновцы пустили свинцовый веер над головами волейболистов, они частенько так развлекались) воспринималась как стрекот кузнечиков. Лишь черный дым из трубы крематория оседал в ноздрях зловонной гарью. Похоже, сегодня обрабатывали "нулевой" контингент: забракованных бомжей, бродячих пенсионеров.
Надин присела на пенек, Иванцов - на другой. Протянула пачку сигарет. Иванцов сигарету взял, послушно прикурил от поднесенной зажигалки, но был в недоумении. Девица не спешила раздеваться. Может, хотела, чтобы он начал первый?
- Чего ждем? - спросил игриво и потянулся к молнии на боку ее комбинезона.
Надин отстранила его руку.
- Анатолий Викторович, хватит валять дурака. Я сегодня ухожу.
- Уходишь? Куда? Неужто на выездной семинар? Он недавно слышал про эти семинары, куда отправляли самых отличившихся пациентов, самых выздоровевших, самых перспективных. В груди шевельнулась зависть. У Надин задрожали губы:
- Анатолий Викторович, миленький, ну пожалуйста! Сделайте что-нибудь. Придите в себя хоть на минутку. Я же не могу вас оставить одного.
Не столько слова, сколько плачущий голос и гримаса отчаяния что-то сдвинули в его рассудке. Он понял, чего она ждет. Заторопился.
- Ага, я сейчас!.. - Скинул армейский ботинок и за черную головку вытянул из подошвы длинную блестящую титановую иглу - бесценный подарок Макелы. Примерился и вонзил ее в нервное сплетение под коленной чашечкой.
Острейшая боль, хлынув через рецепторы позвоночника в мозг, мгновенно привела его в чувство, сорвала черную пульсирующую повязку с глаз. Из глубины естества, как из подземных недр, высунулась испуганная мордочка прежнего, не до конца аннигилированного человека, заполошного специалиста по социальным конфликтам, доктора, прости господи, каких-то наук. Внешне это никак на выразилось. Иванцов закашлялся, затушил сигарету, скользнул по сторонам пробужденным, прозревшим (интересно, надолго ли?) взглядом. Отрезал категорично:
- Я никуда не побегу. Мне некуда бежать.
- Как некуда, Анатолий Викторович? У вас жена, дети. Сын и дочь. Сын - бизнесмен, дочь - вся в политике. А вы говорите "некуда".
Воспоминание, более острое, чем игла, кольнуло его в сердце. Возникли из небытия красавица Оленька, нежнейший цветочек, пушинка родная, и сосредоточенный, вечно нахмуренный супермен Виталик, и за ними, словно в прозрачной дымке, заплаканное, осунувшееся, драгоценное лицо Машеньки, незабвенной супруги; по памяти, как по паркету, прокатился гомон черноголовых детишек, которые.. приходили к ней на уроки.
- Их никого уже нету, - сказал он.
- Как нету? Опомнитесь, Анатолий Викторович! Оленькой я виделась совсем недавно. Она жива-здорова. Работает у Громяки советником.
- Нет, - уперся Иванцов. - Ты ничего не знаешь Надя... Кажется, вы вместе с Олей учились?.. Их никого больше нет: ни Оли, ни Виталика, ни Марии Семеновны Их еще раньше изменили. Они меня сюда и сплавили переделку.
Надин погладила его по руке:
- Не правда... Никто вас сюда не сплавлял. Оленька по прежнему любит, и жена ждет. За Витальку не ручаюсь, он всегда был деревянный. Это все терапия, Анатолий Викторович. Они вас залечили. Вы проходите по важной программе переработка интеллигенции на пользу Европе. У них по программе все время сбои, а с вами получается. Поэтому держат так долго. Иначе давно отправили бы в отстойник.
- Интересно знать, - Иванцов ей не верил, вдобавок чувствовал, что понимание, обретенное через боль, вот-вот исчерпает себя, - почему ты такая умная? Тебя тоже лечат, а рассуждаешь, как будто одна из них.
- Ах вот в чем дело... - Надин улыбалась невесело, - Я же классная шлюха. Умею себя подать. На меня япошка глаз положил. Да и сам Гнус не прочь побаловаться. Оба хотят иметь меня в натуральном виде. Поэтому дали отсрочку... Анатолий Викторович, решайтесь. Сегодня мы должны уйти. Шанс очень хороший.
- Мы уже уходили один раз, - напомнил Иванцов. Надин задумалась, сказать или нет? Намекнула:
- Нам помогут. Анатолий Викторович, другого шанса не будет.
Иванцов заговорил как-то отстранение, словно прислушиваясь к самому себе:
- Спасибо, Наденька, но не хочу. Не хочу возвращаться туда, где был. Сказать по правде, я благодарен этим подонкам. Лекарствами или еще как-то, они вернули мне первобытное состояние покоя. Теперь я знаю, что такое быть частью природы, растением. Больше мне ничего не надо... Ты зовешь обратно в люди, да? Но ведь я стану не просто человеком, а интеллигентом. Господи помилуй.. Нет ничего подлее и омерзительнее этих странных существ, мнящих себя выше других по той единственной причине, что умеют связывать слова в длинные предложения... Опять видеть кривляющиеся, глумливые, паскудные рожи на экране и сознавать, что ты один из них? Наденька! Да по мне лучше сдохнуть прямо здесь и сейчас.
Надин поразила тихая бессмысленная ярость человека, которого когда-то боготворила.
- Стыдно, Анатолий Викторович. Вас просто сломали, превратили в животное - и вы радуетесь этому. Стыдно! Вы ли это?
На секунду Иванцов смутился, но не успел ответить. В голове что-то громко щелкнуло, потекла блаженная истома, и былой человечек, осколок минувшего века, высунувшийся ненадолго, поспешил укрыться в поджелудочной железе. Иванцов бодро ухватил девушку за бочок.
- Детка, чего медлим? Пли пришли языком трепать? Надин чуть не заревела, но самообладание ей не изменило.
- Погоди, миленький, сейчас, сейчас... - отобрала у него иглу, нагнулась и аккуратно ввела ее в углубление в подошве.
Иванцов воспользовался моментом и повалил ее на траву. "Лишь бы Макела не засекла, - подумал он с опаской, - Хорошая женщина, но некультурная. Изувечит обоих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102