Егор расплатился по счетам (шесть с небольшим тысяч зеленых) и выпроводил женщину за дверь, одарив хорошими чаевыми.
Анечка не проявила никакого интереса к обновам, хотя в это утро впервые вроде бы с аппетитом съела бутерброд с семгой и выпила чашку крепкого кофе.
Егор заставил ее примерить кое-что, она безропотно подчинилась, но все происходило так, как если бы он наряжал манекен. Глаза полусонные, движения замедленные – и сколько он ее ни тормошил, постепенно воспламеняясь от прикосновений к нежным, тугим бокам, – никакой реакции. Только досадливый всплеск бровей, когда слишком резко ее дергал. Егор не расстроился: за те дни, что она здесь жила, привык к ней такой и уже не помнил, была ли она когда-нибудь другой. Одно знал твердо: расставаться им нельзя.
Прицепил к пышным, пепельным волосам тирольскую шляпку с яркими перьями, покрутил Анечку перед зеркалом:
– Погляди, какая красотка! А? Прямо на конкурс "Мисс Сингапур".
– Да, – согласилась Анечка, но он не был уверен, что она видит себя в зеркале. По-прежнему у нее перед глазами стояли совсем иные картинки.
В ресторан повел в надежде, что на публике она немного встряхнется.
Здесь его уже встречали как завсегдатая. Метрдотель в смокинге, загорелый мужчина цветущего возраста, статью схожий с племенным рысаком, но с задумчивым, кротким лицом агента контрразведки, радостно поднялся навстречу:
– О-о, какие гости! Рад приветствовать, душевно рад.
Как раз подвезли партию наисвежайших омаров.
– Омары – это то, что надо, – сказал Егор. Они обменялись рукопожатием, Анечке метрдотель со словами:
"Вы само очарование, мадемуазель!" – деликатно поцеловал ручку. При этом Аня нашла в себе силы не отшатнуться и не вскрикнуть, за что мысленно Егор ее похвалил.
Метрдотель проводил их за столик, расположенный возле окна, неподалеку от эстрадного подиума, дождался, пока усядутся.
– Рекомендую к мясу, Егор Павлович, бордо пятьдесят третьего года. Из личных президентских запасов.
Что-то необыкновенное. Уверен, вашей даме придется по вкусу.
– Ну-у, – сказал Егор. – Это вообще.
Метрдотель, изящно, как конь в стойле, поклонившись, удалился, и его сменил расторопный, улыбчивый официант Володя, тоже уже старый знакомец. Егор сделал заказ, ни о чем не советуясь с Анечкой. Да если бы и захотел посоветоваться…
– Как тебе здесь? – бодро спросил, когда Володя отбыл. – Музыка нравится?
– Ага.
На подиуме четверо исполнителей – скрипач, аккордеонист, саксофонист и пианист – слаженно, негромко выводили старинный блюз "Сумерки на Гавайях", модный в сороковые годы. Егор знал, что это такое, потому что слышал не первый раз.
– А публика! Погляди, какая публика. Какие прекрасные женские лица. А мужчины? Порода, осанка – все при них. Цвет общества. Тут, Анечка, за каждым столиком по несколько миллионов. Отборный гость. Матерые ворюги. Других сюда не пускают. Разве тебе не интересно?
Анечка не нашлась, что ответить, устремила на него сумеречный взор, и Егор невольно поежился.
– Что, Анечка? Что-нибудь болит?
– Нет.
Ужинали в полном молчании. Аня почти ничего, как обычно, не ела, от ломтика жирного омара ее чуть не стошнило. Зато выпила почти бокал сладкого, терпкого, очень вкусного вина. Егор попробовал кормить ее со своей вилки. Но она с таким умоляющим выражением лица пролепетала: "Ой, пожалуйста, не надо!" – что у него тоже пропал аппетит.
В этот момент скрипач на подиуме поднес ко рту микрофон и торжественно провозгласил:
– Сейчас мы рады приветствовать дорогого гостя из Череповца, который завернул к нам на огонек, – Мишаню Григорьянца, по кличке "Чинарик". Миша, прими в подарок свою любимую мелодию "Маэстро".
За одним из столов поднялся невысокий крепыш с черной угреватой мордой, от которой за версту разило преступлением, широко ухмыляясь, раскланялся на все стороны. Зал жидко поаплодировал. Чинарик на самом деле был известной личностью: недавно его показывали по телевизору, в интервью "Итогам" он сообщил, что собирается на будущий год баллотироваться в губернаторы.
В ответ на довольно ехидный вопрос ведущего, сняты ли с него обвинения в трех заказных убийствах, Мишаня обрушился с такой дикой руганью на Министерство юстиции и на коммуно-фашистов, что пришлось включить рекламу.
– Что я говорил, – обрадовался Егор. – Самая элита.
Только мы с тобой здесь по недоразумению. Ты согласна?
– Да.
– Ты хоть, как меня зовут, помнишь? Ведь ни разу не назвала по имени. Может, не узнала?
– Я не сумасшедшая.
– И кто я такой?
– Мой бывший жених.
На спокойном лице ни смущения, ни волнения, но Егор встрепенулся: какая длинная речь! У него эти ее "да", "нет" уже в ушах навязли, как затычки. На радостях осушил бокал вина.
– Почему же бывший? Не только бывший, но и нынешний. Всегдашний. Хочешь, завтра подадим заявление?
Вообще-то, спешить некуда. Можно подождать немного.
Давай послезавтра, а?
Хотел развеселить, а вышло хуже. Ломким, как слюда, голосом Анечка попросила:
– Не издевайся надо мной, пожалуйста.
У него аж сердце осело.
На сцене начались приготовления к стриптизу, поставили гимнастические стойки с разными приспособлениями, выдвинули несколько высоких пуфиков и узкую кушетку.
– Голых баб хочешь посмотреть? – спросил Егор.
– Нет.
– Тогда посиди минутку, я наверх сбегаю.
– Да.
Он поднялся в номер, надел куртку, для Анечки прихватил теплый плащ, подбитый мехом. Решил ее прогулять по Москве. Из дверей зала понаблюдал за ней.
Анечка сидела за столом прямо и неподвижно, за пять минут не сделала ни одного движения. К ней подходил Володя-официант, о чем-то спрашивал, она что-то ответила, не поворачивая головы.
Егор перехватил официанта по дороге на кухню.
– Володя, о чем говорили?
– С вашей дамой?
– Да.
– Предложил мороженое, ананасовое. Она отказалась.
– И все?
Вышколенный официант изобразил удивление:
– О чем вы, Егор Петрович?
– Ладно, отбой.
Вывел Аню на улицу. Она держала его за руку, уставившись себе под ноги, словно боялась споткнуться.
Вечер стоял удивительный, будто слепленный из чистого снега, небесных чернил и электрического разноцветья. Чуть морозный, томительно-свежий. Возле черного БМВ на стоянке околачивался Гена Пескарь, нанятый порученец.
– Тебе чего? – пробурчал Егор, недовольный.
– Да так, был рядом, заскочил, вдруг чего надо. В номер позвонил, там глухо.
– Давай дальше, не темни.
– Да я что, – Гена смущенно улыбался. – Саня Кудрин интересуется. Встреча отменяется или как?
– Опять двадцать пять… Чего по-пустому базарить?
Будет нужда – сойдемся. Ты натрепал, что у меня бабки крутые, зря, Генчик. Смотри не промахнись.
Налетчик затрясся, растопырил пальцы.
– Падлой буду, Егор. Про бабки речи не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
Анечка не проявила никакого интереса к обновам, хотя в это утро впервые вроде бы с аппетитом съела бутерброд с семгой и выпила чашку крепкого кофе.
Егор заставил ее примерить кое-что, она безропотно подчинилась, но все происходило так, как если бы он наряжал манекен. Глаза полусонные, движения замедленные – и сколько он ее ни тормошил, постепенно воспламеняясь от прикосновений к нежным, тугим бокам, – никакой реакции. Только досадливый всплеск бровей, когда слишком резко ее дергал. Егор не расстроился: за те дни, что она здесь жила, привык к ней такой и уже не помнил, была ли она когда-нибудь другой. Одно знал твердо: расставаться им нельзя.
Прицепил к пышным, пепельным волосам тирольскую шляпку с яркими перьями, покрутил Анечку перед зеркалом:
– Погляди, какая красотка! А? Прямо на конкурс "Мисс Сингапур".
– Да, – согласилась Анечка, но он не был уверен, что она видит себя в зеркале. По-прежнему у нее перед глазами стояли совсем иные картинки.
В ресторан повел в надежде, что на публике она немного встряхнется.
Здесь его уже встречали как завсегдатая. Метрдотель в смокинге, загорелый мужчина цветущего возраста, статью схожий с племенным рысаком, но с задумчивым, кротким лицом агента контрразведки, радостно поднялся навстречу:
– О-о, какие гости! Рад приветствовать, душевно рад.
Как раз подвезли партию наисвежайших омаров.
– Омары – это то, что надо, – сказал Егор. Они обменялись рукопожатием, Анечке метрдотель со словами:
"Вы само очарование, мадемуазель!" – деликатно поцеловал ручку. При этом Аня нашла в себе силы не отшатнуться и не вскрикнуть, за что мысленно Егор ее похвалил.
Метрдотель проводил их за столик, расположенный возле окна, неподалеку от эстрадного подиума, дождался, пока усядутся.
– Рекомендую к мясу, Егор Павлович, бордо пятьдесят третьего года. Из личных президентских запасов.
Что-то необыкновенное. Уверен, вашей даме придется по вкусу.
– Ну-у, – сказал Егор. – Это вообще.
Метрдотель, изящно, как конь в стойле, поклонившись, удалился, и его сменил расторопный, улыбчивый официант Володя, тоже уже старый знакомец. Егор сделал заказ, ни о чем не советуясь с Анечкой. Да если бы и захотел посоветоваться…
– Как тебе здесь? – бодро спросил, когда Володя отбыл. – Музыка нравится?
– Ага.
На подиуме четверо исполнителей – скрипач, аккордеонист, саксофонист и пианист – слаженно, негромко выводили старинный блюз "Сумерки на Гавайях", модный в сороковые годы. Егор знал, что это такое, потому что слышал не первый раз.
– А публика! Погляди, какая публика. Какие прекрасные женские лица. А мужчины? Порода, осанка – все при них. Цвет общества. Тут, Анечка, за каждым столиком по несколько миллионов. Отборный гость. Матерые ворюги. Других сюда не пускают. Разве тебе не интересно?
Анечка не нашлась, что ответить, устремила на него сумеречный взор, и Егор невольно поежился.
– Что, Анечка? Что-нибудь болит?
– Нет.
Ужинали в полном молчании. Аня почти ничего, как обычно, не ела, от ломтика жирного омара ее чуть не стошнило. Зато выпила почти бокал сладкого, терпкого, очень вкусного вина. Егор попробовал кормить ее со своей вилки. Но она с таким умоляющим выражением лица пролепетала: "Ой, пожалуйста, не надо!" – что у него тоже пропал аппетит.
В этот момент скрипач на подиуме поднес ко рту микрофон и торжественно провозгласил:
– Сейчас мы рады приветствовать дорогого гостя из Череповца, который завернул к нам на огонек, – Мишаню Григорьянца, по кличке "Чинарик". Миша, прими в подарок свою любимую мелодию "Маэстро".
За одним из столов поднялся невысокий крепыш с черной угреватой мордой, от которой за версту разило преступлением, широко ухмыляясь, раскланялся на все стороны. Зал жидко поаплодировал. Чинарик на самом деле был известной личностью: недавно его показывали по телевизору, в интервью "Итогам" он сообщил, что собирается на будущий год баллотироваться в губернаторы.
В ответ на довольно ехидный вопрос ведущего, сняты ли с него обвинения в трех заказных убийствах, Мишаня обрушился с такой дикой руганью на Министерство юстиции и на коммуно-фашистов, что пришлось включить рекламу.
– Что я говорил, – обрадовался Егор. – Самая элита.
Только мы с тобой здесь по недоразумению. Ты согласна?
– Да.
– Ты хоть, как меня зовут, помнишь? Ведь ни разу не назвала по имени. Может, не узнала?
– Я не сумасшедшая.
– И кто я такой?
– Мой бывший жених.
На спокойном лице ни смущения, ни волнения, но Егор встрепенулся: какая длинная речь! У него эти ее "да", "нет" уже в ушах навязли, как затычки. На радостях осушил бокал вина.
– Почему же бывший? Не только бывший, но и нынешний. Всегдашний. Хочешь, завтра подадим заявление?
Вообще-то, спешить некуда. Можно подождать немного.
Давай послезавтра, а?
Хотел развеселить, а вышло хуже. Ломким, как слюда, голосом Анечка попросила:
– Не издевайся надо мной, пожалуйста.
У него аж сердце осело.
На сцене начались приготовления к стриптизу, поставили гимнастические стойки с разными приспособлениями, выдвинули несколько высоких пуфиков и узкую кушетку.
– Голых баб хочешь посмотреть? – спросил Егор.
– Нет.
– Тогда посиди минутку, я наверх сбегаю.
– Да.
Он поднялся в номер, надел куртку, для Анечки прихватил теплый плащ, подбитый мехом. Решил ее прогулять по Москве. Из дверей зала понаблюдал за ней.
Анечка сидела за столом прямо и неподвижно, за пять минут не сделала ни одного движения. К ней подходил Володя-официант, о чем-то спрашивал, она что-то ответила, не поворачивая головы.
Егор перехватил официанта по дороге на кухню.
– Володя, о чем говорили?
– С вашей дамой?
– Да.
– Предложил мороженое, ананасовое. Она отказалась.
– И все?
Вышколенный официант изобразил удивление:
– О чем вы, Егор Петрович?
– Ладно, отбой.
Вывел Аню на улицу. Она держала его за руку, уставившись себе под ноги, словно боялась споткнуться.
Вечер стоял удивительный, будто слепленный из чистого снега, небесных чернил и электрического разноцветья. Чуть морозный, томительно-свежий. Возле черного БМВ на стоянке околачивался Гена Пескарь, нанятый порученец.
– Тебе чего? – пробурчал Егор, недовольный.
– Да так, был рядом, заскочил, вдруг чего надо. В номер позвонил, там глухо.
– Давай дальше, не темни.
– Да я что, – Гена смущенно улыбался. – Саня Кудрин интересуется. Встреча отменяется или как?
– Опять двадцать пять… Чего по-пустому базарить?
Будет нужда – сойдемся. Ты натрепал, что у меня бабки крутые, зря, Генчик. Смотри не промахнись.
Налетчик затрясся, растопырил пальцы.
– Падлой буду, Егор. Про бабки речи не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114