Это настолько не укладывалось в голове, что несколько минут Монастырский просидел в прострации, потом рыпнулся звонить туда-сюда, но убедился, что и связь с внешним миром отключена. Первым, кто к нему прозвонился за все утро, был Хакасский.
Дальше – больше. Час назад в кабинет ворвалась группа разъяренных граждан и положила на стол челобитную. В этой филькиной грамоте, отпечатанной на машинке и подписанной каким-то "Комитетом по спасению Федулинска", ему предлагали подписать акт об отречении и передать власть этому самому загадочному комитету. Один из ворвавшихся, сухонький мужичок в очках на веревочных петельках, злобно предупредил: "На размышление полтора часа. Потом пеняй на себя".
Тут же вся депутация, воздев к небу кулаки, хором заревела: "Смерть тиранам! Смерть тиранам!"
– Мне кажется, Александр Ханович, – пожаловался в трубку Монастырский, – все это очень напоминает военный переворот.
По его тону Хакасский понял, что градоначальник обмочился со страху и помощи от него ждать не приходится, но все же поинтересовался:
– Не будь придурком, Гека, соберись с мыслями. Что с милицией? Она тебе подчиняется?
– Боюсь, что нет. Гаркави с ними в толпе, с этими подонками. Я в окно видел.
– Пошевели мозгами. Кто есть в резерве?
– Ужасно, Александр Ханович, они же все сумасшедшие. Особенно этот, который в очках на петельках.
– Гека, ты слышал, о чем я спросил?
– Да, конечно… Представляете, они, кажется, изнасиловали мою секретаршу Юлечку. Ведь она совсем дитя.
Что с нами теперь будет, Саша?
Хакасский вырубил связь. Отрешенно улыбался. Вот незадача. Похоже, пора уносить ноги. В этом особняке он, разумеется, в безопасности: надежная охрана, бетонный забор с двумя пулеметами на вышках, – но надолго ли?
Если быдло действительно взбунтовалось, оно рано или поздно хлынет сюда, как весенняя грязь, просочится в щели, выломает решетки в окнах. Уж известно, как это бывает.
Да, отчитаться перед Куприяновым за провал будет трудно, но старик тоже не без греха. Хакасский с самого начала настаивал на радикальном решении – напалм, бактериологическая акция, да мало ли, – но Илларион Всеволодович по слабости характера склонился к более мягкому, эволюционному варианту. Впрочем, еще надо выяснить, провал ли это. По некоторым признакам за всем происходящим ощущалась чья-то целенаправленная, злая воля, мозговой удар. Вопрос в том, чья это воля?
Однако при сложившихся обстоятельствах, особенно учитывая дезертирство Рашидова, разумнее отступить, отодвинуться в тень, на заранее, так сказать, подготовленные позиции.
Он вызвал звонком мажордома, бесценную Зинаиду Павловну, и отдал кое-какие распоряжения: вынужден отлучиться на несколько дней, никакой паники, за сохранность имущества и всего остального отвечаешь головой, Зинаида.
Преданная, как собака, женщина смотрела на него влюбленными глазами, но в них блеснули слезы.
– Вернетесь ли, Саша?
– Куда я денусь, – беспечно махнул рукой. – Сколько мы с тобой вместе путешествуем?
– Пятнадцать лет, Александр Ханович.
– Вот видишь. И дел еще невпроворот. Ладно, ступай, не хватало твоей слякоти.
Женщина склонилась в поясном поклоне, поцеловала его руку – и исчезла.
Хакасский переоделся в дорожное платье: шерстяной свитер, куртка на меху, теплые кожаные штаны. Проверил походный чемоданчик оружие, ампулы с ядом, туалетные принадлежности, некоторые документы и, на всякий случай, несколько пачек валюты. Больше ни с кем не стал прощаться, даже не позвонил дежурному смены на пост, – Зинаида сама распорядится отменно.
– Открыл потайную дверцу в стене и на лифте поднялся на крышу. Здесь, на специально оборудованной плоской бетонной площадке под брезентовым навесом поджидал верный друг – двухместный спортивный вертолет "Рек-16", дорогой подарок братьев из Лэнгли, непременный спутник всех его передвижений по миру. Послушная безотказная машина с забавным утиным носом и золотистыми лопастями – Хакасский относился к ней, как к живому существу, и в одиноких полетах нередко беседовал с ней, как с добрым попутчиком.
Он уже распахнул пилотскую дверцу, когда из-за печной трубы вышел человек в точно такой же, как у него, куртке, в спортивных брюках "Адидас", но без чемодана, вместо которого держал в руке пистолет, направленный Хакасскому в лоб.
– Полегаем, Саня? – весело спросил незнакомец.
Хакасский тут же его узнал. Тот самый молодой человек, который устроил безобразный дебош на спортивном празднике и чуть не оставил Хакасского инвалидом. Но ведь Рашидов доложил, что его бойцы догнали хулигана и Лева-Душегуб его кокнул. Выходит, обманул, зараза!
– Как ты сюда попал? – задал он глупый вопрос.
– По воздуху… Поднимайся, Саня, поднимайся. Давай полетаем. Ты же куда-то собирался?
Хакасский не испугался пистолета. Если бы он боялся таких вот вооруженных мальчуганов, то, наверное, сидел бы тихонечко в каком-нибудь банке, а не занимался мессианским покорением густо заселенных территорий. Но все же ему стало как-то не по себе, и рука, сжимавшая вертолетную стойку, онемела. Выражение глаз этого парня его гипнотизировало. Сердечной истомой наполнилась душа. С каждой секундой томление усиливалось. Хакасский некстати вспомнил, что точно такие же странные ощущения испытывал в детстве, когда оставался один в темной комнате, где по углам копошились неведомые чудовища.
Помешкав, он поднялся в кабину и расположился в кресле пилота. Незваный гость, как приклеенный, уже сидел во втором кресле.
– Давай заводи, Саня.
Хакасский щелкнул тумблером, проверил показания приборов, количество горючего. На нежданного попутчика не глядел, сказал, не поворачивая головы:
– Брезент надо снять. Поди сними.
– Ага, сейчас, – парень соскочил на площадку, и Хакасский с облегчением потянулся за своим чемоданчиком, поставленным за кресло, – и обомлел. Только что был чемоданчик, а теперь его нет.
Стягивая брезент, Егор весело помахал рукой. Жест означал только одно: вижу, вижу, Саня, чего ты ищешь.
Хакасский еще торкнулся туда, сюда – за спину, под кресло, кабина маленькая, негде исчезнуть чемоданчику.
Тем не менее – исчез. А там все необходимое, чтобы вразумить негодяя, напустившего на него потусторонний морок.
Хакасский бессильно откинулся на спинку кресла, трясущимися пальцами угодил сигаретой в нос.
– Летим, Саня, – подбодрил Егор, опять очутившись рядом. – Чего ждешь? Небо зовет. Гляди, какой выдался славный денек. Ни одного облачка, а?
– Чемодан куда-то делся с документами. Ты не брал?
– Какой чемодан, Саня? Тебе больше никакие чемоданы не понадобятся. Ты что? Разве не понял?
– Что имеешь в виду?
– Судный день, Саня, Судный день.
– Ах так? И судья это ты?
– Нет, я только исполнитель приговора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
Дальше – больше. Час назад в кабинет ворвалась группа разъяренных граждан и положила на стол челобитную. В этой филькиной грамоте, отпечатанной на машинке и подписанной каким-то "Комитетом по спасению Федулинска", ему предлагали подписать акт об отречении и передать власть этому самому загадочному комитету. Один из ворвавшихся, сухонький мужичок в очках на веревочных петельках, злобно предупредил: "На размышление полтора часа. Потом пеняй на себя".
Тут же вся депутация, воздев к небу кулаки, хором заревела: "Смерть тиранам! Смерть тиранам!"
– Мне кажется, Александр Ханович, – пожаловался в трубку Монастырский, – все это очень напоминает военный переворот.
По его тону Хакасский понял, что градоначальник обмочился со страху и помощи от него ждать не приходится, но все же поинтересовался:
– Не будь придурком, Гека, соберись с мыслями. Что с милицией? Она тебе подчиняется?
– Боюсь, что нет. Гаркави с ними в толпе, с этими подонками. Я в окно видел.
– Пошевели мозгами. Кто есть в резерве?
– Ужасно, Александр Ханович, они же все сумасшедшие. Особенно этот, который в очках на петельках.
– Гека, ты слышал, о чем я спросил?
– Да, конечно… Представляете, они, кажется, изнасиловали мою секретаршу Юлечку. Ведь она совсем дитя.
Что с нами теперь будет, Саша?
Хакасский вырубил связь. Отрешенно улыбался. Вот незадача. Похоже, пора уносить ноги. В этом особняке он, разумеется, в безопасности: надежная охрана, бетонный забор с двумя пулеметами на вышках, – но надолго ли?
Если быдло действительно взбунтовалось, оно рано или поздно хлынет сюда, как весенняя грязь, просочится в щели, выломает решетки в окнах. Уж известно, как это бывает.
Да, отчитаться перед Куприяновым за провал будет трудно, но старик тоже не без греха. Хакасский с самого начала настаивал на радикальном решении – напалм, бактериологическая акция, да мало ли, – но Илларион Всеволодович по слабости характера склонился к более мягкому, эволюционному варианту. Впрочем, еще надо выяснить, провал ли это. По некоторым признакам за всем происходящим ощущалась чья-то целенаправленная, злая воля, мозговой удар. Вопрос в том, чья это воля?
Однако при сложившихся обстоятельствах, особенно учитывая дезертирство Рашидова, разумнее отступить, отодвинуться в тень, на заранее, так сказать, подготовленные позиции.
Он вызвал звонком мажордома, бесценную Зинаиду Павловну, и отдал кое-какие распоряжения: вынужден отлучиться на несколько дней, никакой паники, за сохранность имущества и всего остального отвечаешь головой, Зинаида.
Преданная, как собака, женщина смотрела на него влюбленными глазами, но в них блеснули слезы.
– Вернетесь ли, Саша?
– Куда я денусь, – беспечно махнул рукой. – Сколько мы с тобой вместе путешествуем?
– Пятнадцать лет, Александр Ханович.
– Вот видишь. И дел еще невпроворот. Ладно, ступай, не хватало твоей слякоти.
Женщина склонилась в поясном поклоне, поцеловала его руку – и исчезла.
Хакасский переоделся в дорожное платье: шерстяной свитер, куртка на меху, теплые кожаные штаны. Проверил походный чемоданчик оружие, ампулы с ядом, туалетные принадлежности, некоторые документы и, на всякий случай, несколько пачек валюты. Больше ни с кем не стал прощаться, даже не позвонил дежурному смены на пост, – Зинаида сама распорядится отменно.
– Открыл потайную дверцу в стене и на лифте поднялся на крышу. Здесь, на специально оборудованной плоской бетонной площадке под брезентовым навесом поджидал верный друг – двухместный спортивный вертолет "Рек-16", дорогой подарок братьев из Лэнгли, непременный спутник всех его передвижений по миру. Послушная безотказная машина с забавным утиным носом и золотистыми лопастями – Хакасский относился к ней, как к живому существу, и в одиноких полетах нередко беседовал с ней, как с добрым попутчиком.
Он уже распахнул пилотскую дверцу, когда из-за печной трубы вышел человек в точно такой же, как у него, куртке, в спортивных брюках "Адидас", но без чемодана, вместо которого держал в руке пистолет, направленный Хакасскому в лоб.
– Полегаем, Саня? – весело спросил незнакомец.
Хакасский тут же его узнал. Тот самый молодой человек, который устроил безобразный дебош на спортивном празднике и чуть не оставил Хакасского инвалидом. Но ведь Рашидов доложил, что его бойцы догнали хулигана и Лева-Душегуб его кокнул. Выходит, обманул, зараза!
– Как ты сюда попал? – задал он глупый вопрос.
– По воздуху… Поднимайся, Саня, поднимайся. Давай полетаем. Ты же куда-то собирался?
Хакасский не испугался пистолета. Если бы он боялся таких вот вооруженных мальчуганов, то, наверное, сидел бы тихонечко в каком-нибудь банке, а не занимался мессианским покорением густо заселенных территорий. Но все же ему стало как-то не по себе, и рука, сжимавшая вертолетную стойку, онемела. Выражение глаз этого парня его гипнотизировало. Сердечной истомой наполнилась душа. С каждой секундой томление усиливалось. Хакасский некстати вспомнил, что точно такие же странные ощущения испытывал в детстве, когда оставался один в темной комнате, где по углам копошились неведомые чудовища.
Помешкав, он поднялся в кабину и расположился в кресле пилота. Незваный гость, как приклеенный, уже сидел во втором кресле.
– Давай заводи, Саня.
Хакасский щелкнул тумблером, проверил показания приборов, количество горючего. На нежданного попутчика не глядел, сказал, не поворачивая головы:
– Брезент надо снять. Поди сними.
– Ага, сейчас, – парень соскочил на площадку, и Хакасский с облегчением потянулся за своим чемоданчиком, поставленным за кресло, – и обомлел. Только что был чемоданчик, а теперь его нет.
Стягивая брезент, Егор весело помахал рукой. Жест означал только одно: вижу, вижу, Саня, чего ты ищешь.
Хакасский еще торкнулся туда, сюда – за спину, под кресло, кабина маленькая, негде исчезнуть чемоданчику.
Тем не менее – исчез. А там все необходимое, чтобы вразумить негодяя, напустившего на него потусторонний морок.
Хакасский бессильно откинулся на спинку кресла, трясущимися пальцами угодил сигаретой в нос.
– Летим, Саня, – подбодрил Егор, опять очутившись рядом. – Чего ждешь? Небо зовет. Гляди, какой выдался славный денек. Ни одного облачка, а?
– Чемодан куда-то делся с документами. Ты не брал?
– Какой чемодан, Саня? Тебе больше никакие чемоданы не понадобятся. Ты что? Разве не понял?
– Что имеешь в виду?
– Судный день, Саня, Судный день.
– Ах так? И судья это ты?
– Нет, я только исполнитель приговора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114