— Их за год не заткнешь, — сказал Гарик.
— Ночью звезды сюда будут заглядывать. — Аленка вздохнула.
— А дождь? — спросил я.
— Не сахарные — не растаем, — ответил Гарик.
Я вспомнил, что, возвращаясь с Гариком и Федей с острова, когда у нас лодку отобрал Сорока, видел на лужайке стог. В нем сена было еще порядочно. От нашего дома до стога километра полтора. Захватив веревки и велосипед, мы отправились за сеном. На велосипеде поехал я. Гарик и Аленка — пешком.
В сарае с сеном стало сразу уютно, запахло душистыми травами. Сено было сухое, желтоватое. Мы навалили его в углу. Сначала нам показалось, что сена хватит, но, повалявшись на нем, решили сделать вечером еще один рейс. Сено умялось, осело. Мы втроем лежали на душистой подстилке. Солнце нагрело крышу. В желтых столбиках света струилась пыль. В дверную щель просунулась голова кролика. Кролик встал на задние лапы и посмотрел на нас. Мы с Гариком для них вырыли неподалеку от сарая нору. Туда тоже натолкали сена. Кажется, кроликам понравилось новое жилище.
— Где-то сейчас Славка? — сказал Гарик.
— Поехал бы с ними — твой нос был бы цел… — усмехнулась Аленка.
— Дело не в носе, — сказал я.
— У меня такое впечатление, — сказал Гарик, — будто я все это когда-то видел… И озеро, и лес, и ваш старый дом…
— Ты ведь поэт, — сказала Аленка.
— Я серьезно, — ответил Гарик.
— Я бы съела сейчас мороженое, — сказала Аленка. — Пломбир.
— А в Риге я был, — сказал Гарик. — Давно… Хотел юнгой на корабль…
— Ничего не вышло? — спросил я.
— Может, и вышло, если бы… — Гарик замолчал.
История, которую рассказал Гарик
— Я из пионерского лагеря убежал. Там пионервожатый такой тип был,.. Мы с ним подрались. Он, конечно, здоровый, студент первого курса. В общем, я удрал. Захотелось попутешествовать. Я тогда в шестой перешел. Мечтал стать юнгой. Пятнадцатилетним капитаном… Махнул в Прибалтику…
— Без билета? — спросила Аленка.
— Я сказал, что отстал от ребят, мол, у нас экскурсия в Ригу. Поверили. Всю Прибалтику исколесил. Из Риги подался в Таллин, Пяриу, потом в Калининград. Мне сказали, что там стоит на рейде китобойная флотилия «Слава». Не взяли меня на корабль. Даже на рыболовный сейнер не взяли. Там хватает мальчиков с десятилетним образованием. Денег у меня не было, но с голоду не умер. Матросы и рыбаки кормили. А боцман с китобойной флотилии сто рублей дал. На обратный билет. Только я не поехал обратно. А деньги истратил.
Сижу в Калининграде в зоопарке, смотрю на медведей. Они друг с дружкой играют. Есть там в зоопарке скелет кашалота. Метров двадцать длиной, а в прореху между ребрами можно на грузовике въехать. Есть же на свете чудища! Я не знаю, что бы отдал, лишь бы живого кита или кашалота увидеть… Так вот, сижу я и гляжу на медведей, и тут подходит какой-то парень и присаживается рядом. В руках у него кулек с конфетами. Достает оттуда конфеты, разворачивает и бросает медведям. Те, конечно, рады, подбирают — и в рот. А я два дня досыта не наедался. И такое меня зло взяло: тут человек с голоду помирает, а он сытым медведям добро раскидывает. Я видел, как медведей утром кормили. Я ночевал в зоопарке. Интересно там ночью. Звери кряхтят, как старики, переговариваются. Пахнет там нехорошо. Я выбрал впотьмах местечко получше, а утром проснулся — это змеиный питомник. Вот было бы дело, если бы удав выполз! Говорю я этому парню, что большой он, а дурной. Кто медведей конфетами кормит? Конфеты для людей делают, а не для медведей… Он сразу сообразил, в чем дело, протянул кулек мне. «Ты прав, — говорит, — угощайся». Только я не взял… Не знаю, чем я ему понравился, но он часа два со мной разговаривал. Он инженер, приехал на завод в командировку. Целый месяц был в Калининграде. А вечером возвращается в Москву. Делать нечего до поезда, вот и придумал забаву. Конфеты медведям кидать. Вижу, парень ничего, ну, я ему и рассказал про свои дела. Он меня затащил в ресторан, «Чайка» называется. Ну и наелся там я! На неделю. А вечером мы с ним уехали в Москву. На этот раз по закону, с билетом…
Гарик замолчал.
— Приехали в Москву, — сказала Аленка, — а дальше?
— Больше я не убегал.
— А тот инженер? — спросил я.
— Очень хороший человек, — сказал Гарик.
Залаял Дед. Я по голосу определил, что пришел кто-то чужой. Пришел Федя Губин. Он стоял на опрокинутой лодке и уговаривал Деда. Но Дед если невзлюбит кого, то надолго. Он смотрел Феде в лицо и злобно лаял. У Губина почти не видно синяков, лишь нижняя губа вздулась и еще больше отвисла.
— Чего он на меня взъелся? — спросил Федя.
Я прикрикнул на Деда, он еще немного поворчал и отошел.
Аленка и Гарик тоже вышли из сарая.
— Тебе вчера не попало? — спросил я.
— Этот Карп дурной какой-то… Свищу два зуба выбил. Из лодки вытолкнул. Тот с километр до берега плыл. А потом Карп ко мне прицепился… Правильно говорит, что Президент мою лодку отобрал. Нечего недозволенным делом заниматься… Президент зазря ни к кому не пристает. А то взяли моду — браконьерничать! Разошелся — не остановить. Ко мне полез. Остальные тоже как с цепи сорвались… Вижу, дело пахнет керосином — их трое, а я один, — как шарахну с лодки…
— Хорошо, что еще веслом не огрели, — сказал я.
— Неужто так и не отдаст мою лодку?
— Надоел ты со своей лодкой, — сказал Гарик.
— Лучше моей лодки в деревне нету…
— Плакала твоя лодка, — сказал я.
— Чего ночевать не пришел? — спросил Федя.
— Я заберу свой матрас и плед, — помолчав, сказал Гарик.
— Чего так?
— Храпишь ты, — сказал Гарик.
Федя почесал свой толстый нос:
— Разбудил бы…
— Я в тебя резиновый сапог бросил, ты даже не проснулся.
— То-то я гляжу, на полу валяется, — сказал Федя.
Губастый, в клетчатой кепке, стоял он перед нами и шмыгал носом. После драки весь Федин гонор слетел. И дрался Гриб, надо сказать, не очень здорово. Все норовил схватиться с Президентом, когда на того другие наседали.
— Я ему порох отдам — вернет лодку?
Я пообещал Феде при случае поговорить с Президентом. Гриб и Гарик отправились в деревню. Пешком, вдоль берега. Я предложил Гарику взять велосипед или лодку, но он отказался. Не успели они скрыться за кустами, как подошла моторка.
— Я за вашим отцом, — сказал Коля.
— А Сорока где? — спросили Аленка.
— Ему доктор скобки накладывает.
— Скобки накладывать — это больно? — спросила Аленка.
— Вытерпит, — ответил Коля.
Из дома вышел отец. Волосы его были смочены водой. На щеке — красная полоса. Отлежал на жесткой подушке. Днем отец не любил спать, а уж если, случалось, засыпал, то вставал сердитый и недовольный.
— Все сделали, что я сказал? — спросил он.
— Без вас не стали подключать, — ответил Коля.
— Почему не разбудили? — набросился на нас отец. — Сколько раз говорил: увидите, засыпаю — толкайте!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54