Он знал, что прежнее его существование – жизнь мальчика – окончилось. Оно была уже недостойным взрослого мужчины. Он должен был что-то найти, основаться на каком-то своем понимании жизни, чтоб иметь охоту жить.
Но когда Петя вернулся домой, он ничего не сказал обо всем этом. Он прежде всего подошел к Бабушке и, не сказав ни слова, поцеловал ее руку. У ней были маленькие ручки, приятные и мягкие, несмотря на всю ту работу, которую она выполняла. Бабушка только взглянула на Петю – и все поняла. Надо было сейчас же, немедленно вернуть его внимание и мысли к привычной, повседневной жизни.
– А какие у нас новости, Петя, – начала она, – миссис Парриш нас покидает, за нею приезжает брат. Мистер Сун ездил в Пекин и – представь – вернулся невредимым. Но самое интересное – мы сдали комнату мадам Милицы новым жильцам. Не угадаешь – кому. Старый русский профессор с женой будет жить с нами. Они – тоже беженцы, из Пекина. Оба – чудесные люди. Мы будем иметь университет у себя дома. Как это будет всем нам полезно и приятно – общение с образованнейшим человеком! И он такой доступный в обращении, тут же и предложил – и бесплатно – учить всех и всему на свете, совершенно по-русски.
Но уже Лида обнимала Петю, заговаривая о белых туфлях. Дима и Собака крутились около. Мать побежала подогреть чайник. Семья опять была вся вместе, и каждый старался выразить свою любовь вернувшемуся Пете.
15
Профессор Чернов и его жена Анна Петровна поселились в пансионе №11.
Профессор Чернов был маленький, старый, морщинистый, но обладал какой-то неисчерпаемой, неиссякаемой, буйной энергией, которая удивила бы и в молодом человеке. Анна же Петровна была тихая, застенчивая, очень худенькая, но сияющая улыбка не сходила с ее лица. Казалось, оба они знали какой-то удивительный секрет жизнерадостности, открыли для себя какой-то эликсир жизни и питались им потихоньку от всех. Имущество их было тоже удивительное. Оно состояло из микроскопов и чемодана с манускриптами профессора. Что же касается белья, одежды и обуви, то, очевидно, на них было надето все, что они имели. Во все четыре времени года они и одевались и выглядели одинаково, напоминая собой некоторые растения, живущие, по преимуществу, в пустынях, которые заняты чем-то своим, особенным и не дают себе труда цвести или менять цвет своих листьев.
Каждый микроскоп имел имя, и с ними обращались, как с коллегами по работе, дружески, но почтительно. Старший микроскоп был Анатоль, названный так в честь Анатоля Франса, который и помог профессору купить микроскоп с большой скидкой давно когда-то, в Париже; второй был Альберт – в честь Альберта Эйнштейна; третий был Ваничка. Этот последний являлся как бы любимым ребенком Черновых. Почему он назывался Ваничкой, Черновы никогда не сказали.
Профессор Чернов был известным ученым, и имя его знали все, кто занимался геологией. Но знания его и интересы не ограничивались одной этой наукой. Казалось, он знал все и обо всем. Согласно закону, что бескорыстное служение науке никак не вознаграждается, профессор был всю свою жизнь очень беден, а к старости впал в нищету. Но он как-то не имел времени этого заметить. К тому же была в этом отчасти и его собственная вина: подобно многим русским талантам, он вдруг усу мнился в своем пути, отрекся от своих трудов и стал заниматься тем, к чему не имел настоящей способности. Так, профессор Чернов вдруг забросил геологию и поставил перед собою три новых цели: искоренение человеческих предрассудков и суеверий; создание универсальной религии поклонения Абсолютному; стремление убедить человечество, что на этой планете можно жить спокойно и счастливо – все это в восьми томах.
У него были странные умственные навыки и привычки: он думал всегда по-французски, говорил по-русски, читал преимущественно по-немецки, писал всегда по-английски. Он объяснял это принципом экономии времени, пространства, энергии. Английский язык дает значительную экономию в бумаге и чернилах. Немецкие книги сообщают наибольшее количество деталей по научным вопросам. Французский язык, как французское вино, подбадривает и оживляет мысль. Русский же – единственный язык, на котором стоит еще говорить. Говоря хорошо по-русски, можно убедить кого угодно в чем угодно.
Возможно, профессор был прав, но эти привычки все же замедляли работу. К тому же суеверий и предрассудков у человечества оказывалось огромное количество. Профессор восставал на каждый предрассудок и на каждое суеверие отдельно, изучал его корни, а потом вырывал с корнем. Все это требовало времени.
Пять лет жизни в Китае оказались недостаточными, чтобы собрать и изучить одну сотую часть, китайских суеверий. А тут еще появилось сомнение: что, собственно говоря, нужно назвать суеверием? Этот опасный вопрос грозил подточить самый фундамент уже сделанной работы. Одновременно профессор работал и над Абсолютом, и это было куда проще, чем суеверия. Абсолют был источником жизни. Он был вечен, всезнающ, неизменный, самодовлеющий и духовный. Характеристика Абсолюта легко вставала перед глазами профессора, строилась просто и четко, но у него появлялось смутное чувство, что он знал этот Абсолют прежде, встречал когда-то и где-то, но позабыл. Механизм третьего пункта деятельности профессора, то есть стремление убедить человечество, что на земле можно всем жить мирно, спокойно и счастливо, находился и приводился в действие руками Анны Петровны. Шесть часов ежедневно она посвящала писанию писем (у них «е было денег купить пишущую машинку). Они писала их очень старательно, мелким изящным почерком, а профессор только подписывал. Она же и относила их на почту, так как профессору нельзя было поручить такую ответственную работу. Письма писались всем, кто мог бы влиять на человечество, но преимущественно к молодежи, кому и принадлежит, собственно, будущее. Писали и Муссолини, которого профессор знал когда-то как ничем не замечательного журналиста, писали и Гитлеру, умоляя его переменить взгляды на человечество, писали в Y.M.C.A. [Христианская ассоциация молодых людей] и в организации бойскаутов, лидерам комсомола, отцам пустынникам, подвизающимся на горе Афоне в православных монастырях. Ответы приходили редко. Ни Гитлер, ни Муссолини не откликнулись на призыв профессора Чернова, но молодежь все же воодушевлялась иногда, соглашаясь быть заодно с Абсолютом. Особенно приятно было читать письма скаутов, они были «всегда готовы» на все хорошее. Армия Спасения ответила, что она и так уже делает все, что может.
Большая ценность прежних работ профессора по геологии давала ему возможность обращаться к ученым всего мира. Они обычно ему отвечали. Так, недавно он получил любезное письмо от сэра Давида Парсона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
Но когда Петя вернулся домой, он ничего не сказал обо всем этом. Он прежде всего подошел к Бабушке и, не сказав ни слова, поцеловал ее руку. У ней были маленькие ручки, приятные и мягкие, несмотря на всю ту работу, которую она выполняла. Бабушка только взглянула на Петю – и все поняла. Надо было сейчас же, немедленно вернуть его внимание и мысли к привычной, повседневной жизни.
– А какие у нас новости, Петя, – начала она, – миссис Парриш нас покидает, за нею приезжает брат. Мистер Сун ездил в Пекин и – представь – вернулся невредимым. Но самое интересное – мы сдали комнату мадам Милицы новым жильцам. Не угадаешь – кому. Старый русский профессор с женой будет жить с нами. Они – тоже беженцы, из Пекина. Оба – чудесные люди. Мы будем иметь университет у себя дома. Как это будет всем нам полезно и приятно – общение с образованнейшим человеком! И он такой доступный в обращении, тут же и предложил – и бесплатно – учить всех и всему на свете, совершенно по-русски.
Но уже Лида обнимала Петю, заговаривая о белых туфлях. Дима и Собака крутились около. Мать побежала подогреть чайник. Семья опять была вся вместе, и каждый старался выразить свою любовь вернувшемуся Пете.
15
Профессор Чернов и его жена Анна Петровна поселились в пансионе №11.
Профессор Чернов был маленький, старый, морщинистый, но обладал какой-то неисчерпаемой, неиссякаемой, буйной энергией, которая удивила бы и в молодом человеке. Анна же Петровна была тихая, застенчивая, очень худенькая, но сияющая улыбка не сходила с ее лица. Казалось, оба они знали какой-то удивительный секрет жизнерадостности, открыли для себя какой-то эликсир жизни и питались им потихоньку от всех. Имущество их было тоже удивительное. Оно состояло из микроскопов и чемодана с манускриптами профессора. Что же касается белья, одежды и обуви, то, очевидно, на них было надето все, что они имели. Во все четыре времени года они и одевались и выглядели одинаково, напоминая собой некоторые растения, живущие, по преимуществу, в пустынях, которые заняты чем-то своим, особенным и не дают себе труда цвести или менять цвет своих листьев.
Каждый микроскоп имел имя, и с ними обращались, как с коллегами по работе, дружески, но почтительно. Старший микроскоп был Анатоль, названный так в честь Анатоля Франса, который и помог профессору купить микроскоп с большой скидкой давно когда-то, в Париже; второй был Альберт – в честь Альберта Эйнштейна; третий был Ваничка. Этот последний являлся как бы любимым ребенком Черновых. Почему он назывался Ваничкой, Черновы никогда не сказали.
Профессор Чернов был известным ученым, и имя его знали все, кто занимался геологией. Но знания его и интересы не ограничивались одной этой наукой. Казалось, он знал все и обо всем. Согласно закону, что бескорыстное служение науке никак не вознаграждается, профессор был всю свою жизнь очень беден, а к старости впал в нищету. Но он как-то не имел времени этого заметить. К тому же была в этом отчасти и его собственная вина: подобно многим русским талантам, он вдруг усу мнился в своем пути, отрекся от своих трудов и стал заниматься тем, к чему не имел настоящей способности. Так, профессор Чернов вдруг забросил геологию и поставил перед собою три новых цели: искоренение человеческих предрассудков и суеверий; создание универсальной религии поклонения Абсолютному; стремление убедить человечество, что на этой планете можно жить спокойно и счастливо – все это в восьми томах.
У него были странные умственные навыки и привычки: он думал всегда по-французски, говорил по-русски, читал преимущественно по-немецки, писал всегда по-английски. Он объяснял это принципом экономии времени, пространства, энергии. Английский язык дает значительную экономию в бумаге и чернилах. Немецкие книги сообщают наибольшее количество деталей по научным вопросам. Французский язык, как французское вино, подбадривает и оживляет мысль. Русский же – единственный язык, на котором стоит еще говорить. Говоря хорошо по-русски, можно убедить кого угодно в чем угодно.
Возможно, профессор был прав, но эти привычки все же замедляли работу. К тому же суеверий и предрассудков у человечества оказывалось огромное количество. Профессор восставал на каждый предрассудок и на каждое суеверие отдельно, изучал его корни, а потом вырывал с корнем. Все это требовало времени.
Пять лет жизни в Китае оказались недостаточными, чтобы собрать и изучить одну сотую часть, китайских суеверий. А тут еще появилось сомнение: что, собственно говоря, нужно назвать суеверием? Этот опасный вопрос грозил подточить самый фундамент уже сделанной работы. Одновременно профессор работал и над Абсолютом, и это было куда проще, чем суеверия. Абсолют был источником жизни. Он был вечен, всезнающ, неизменный, самодовлеющий и духовный. Характеристика Абсолюта легко вставала перед глазами профессора, строилась просто и четко, но у него появлялось смутное чувство, что он знал этот Абсолют прежде, встречал когда-то и где-то, но позабыл. Механизм третьего пункта деятельности профессора, то есть стремление убедить человечество, что на земле можно всем жить мирно, спокойно и счастливо, находился и приводился в действие руками Анны Петровны. Шесть часов ежедневно она посвящала писанию писем (у них «е было денег купить пишущую машинку). Они писала их очень старательно, мелким изящным почерком, а профессор только подписывал. Она же и относила их на почту, так как профессору нельзя было поручить такую ответственную работу. Письма писались всем, кто мог бы влиять на человечество, но преимущественно к молодежи, кому и принадлежит, собственно, будущее. Писали и Муссолини, которого профессор знал когда-то как ничем не замечательного журналиста, писали и Гитлеру, умоляя его переменить взгляды на человечество, писали в Y.M.C.A. [Христианская ассоциация молодых людей] и в организации бойскаутов, лидерам комсомола, отцам пустынникам, подвизающимся на горе Афоне в православных монастырях. Ответы приходили редко. Ни Гитлер, ни Муссолини не откликнулись на призыв профессора Чернова, но молодежь все же воодушевлялась иногда, соглашаясь быть заодно с Абсолютом. Особенно приятно было читать письма скаутов, они были «всегда готовы» на все хорошее. Армия Спасения ответила, что она и так уже делает все, что может.
Большая ценность прежних работ профессора по геологии давала ему возможность обращаться к ученым всего мира. Они обычно ему отвечали. Так, недавно он получил любезное письмо от сэра Давида Парсона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82