– Я устала, – сказала она. – Одно я оставила, в другое я не принята. Чего я хочу – грех, что говорю – глупость. Не знаю, где положить сердце. Чересчур много одиночества для простой неученой женщины. У меня никогда не было друга.
Мать быстро встала и подошла к ней. Она положила руку Аме на плечо и ласково сказала:
– Ама, не надо бы тебе так много суетиться с религией тут, на земле. Над нами – Бог. Он любит всех и всех понимает. Он понимает тебя больше, чем люди. Как ты ни умрешь, Он возьмет тебя в рай, потому что ты этого очень хочешь.
В то же время и Дима занимал посетителя на черном дворе. Это был китайский мальчик, сын прачки, в возрасте приблизительно Димином. Его отец принес белье миссис Парриш и с Каном пошел сдавать его. Мальчик тоже нес узел, а теперь отдыхал. Отец приказал ему ждать во дворе. Он стоял скромно, неподвижно, с опущенными глазами. Его одежда была стара и грязна. На руках были и мозоли и ссадины – доказательство, что он уже регулярно и тяжко работал.
Дима был научен в Семье встречать одинаковой вежливостью всех, кто входил в дом, независимо от социального положения посетителя. Со времени знакомства с профессором и Дима полюбил разговоры о науке.
– Вы слыхали, – вежливо спросил он мальчика, – что Земля кругла и вращается все время?
Мальчик поднял глаза на уровень Диминых, шмыгнул носом и, улыбнувшись застенчивой, но вместе с тем и хитрой улыбкой, ответил:
– Какая земля? – Он потопал ногой. – Эта?
– Да, – ответил Дима голосом и тоном профессора, – эта. И она кругла и вращается.
Мальчик еще раз топнул ногой, посмотрев на землю. Его лицо расплылось в широчайшую улыбку.
– Понимаю, – сказал он. – Шутка!
Дима стоял, собирая в уме все известные ему китайские слова, чтобы объяснить свою идею и доказать ее реальность. Слов не хватало. Китайский мальчик был тоже хорошо воспитан. На рассказ хозяина надо было вежливо ответить рассказом на ту же тему. Он рылся в своей маленькой памяти и нашел. Лицо его изменилось – ибо он сообщал древнюю мудрость, – оно стало старым и бесстрастным, как лицо буддийского монаха.
– На Луне живут только два существа: старый человек и его белый заяц.
Теперь Димина очередь была взглянуть вверх и, хоть Луны не было видно, все же задержаться там взглядом, прежде чем ответить:
– Это шутка! – Но, будучи учеником профессора, он любил и объяснить и классифицировать явление. – Суеверие и предрассудок, – сказал он уже по-русски, не найдя китайского слова.
Мальчики стояли теперь молча, глядя друг на друга. Затем Дима ввел новую тему, более простую и насущную для обоих:
– А что у вас сегодня на ужин?
– Я уже кушал сегодня, – ответил с достоинством мальчик.
Дима не совсем его понял. Он спросил:
– Сколько раз в день вы кушаете?
– Один раз, – ответил мальчик. Но увидев, что удивление и жалость к нему вспыхнули в глазах Димы, он добавил с достоинством: – Мы кушаем один раз в день, но каждый день.
И он самодовольно улыбнулся своей находчивости: он не «потерял лица» перед чужеземцем.
Последний посетитель пришел поздно ночью.
Тихий осторожный стук в окно разбудил Мать. Испуганная, она проснулась. Кто-то опять бросил горсть песку в окно. В доме зарычала Собака. Мать слышала, как Петя, успокоив Собаку, осторожно пробежал к выходу и открыл дверь. Затем дверь закрылась. Петя вошел и тихонько вызвал Мать в прихожую, чтобы разговором не разбудить Лиду.
– Тетя… – сказал он шепотом, он остановился на миг и еще тише закончил: – Я ухожу.
– Ты уходишь? Так поздно? Куда? Зачем?
– Я совсем ухожу. Человек пришел за мной.
– Что? Что? – Она начала страшно дрожать. Слышно было, как стучали ее зубы.
Он взял ее руки и нежно их поцеловал.
– Мы уже решили это, помните? Мне нельзя здесь оставаться.
Мать сделала невероятное усилие. Она должна была действовать спокойно в эти последние несколько минут.
– Я скоренько соберу тебе узелок: пищу, белье.
– Ничего не надо, Тетя. Я не возьму с собой ничего. Надену пальто – и уйду.
Они стояли друг против друга, стараясь не встретиться взглядом, не выдать своего волнения.
– Вы постойте здесь, Тетя. Я пойду возьму пальто, деньги и попрощаюсь с детьми.
Когда он целовал Диму, тот не слышал и даже не пошевельнулся. Лида же открыла глаза, светло улыбнулась и сказала: «Что такое? Почему ты в пальто, Петя?» – и, не дожидаясь ответа, опять сладко заснула.
Оставалось проститься с Матерью. Она, сжав до боли зубы, благословила его. Потом, положив руки ему на плечи, отступила на шаг:
– Дай посмотреть на тебя, Петя!
Она смотрела на него прямым последним взглядом.
– Больше не увидимся в жизни!
– Тетя, – прошептал Петя, – пока есть жизнь, есть надежда. Не бойтесь за меня. Знаете, сам я ничего не боюсь.
– Бог да хранит тебя! – И она еще раз перекрестила его широким крестом.
– Тетя, – вдруг начал Петя смущенным тоном, – все может случиться. Если б я встретил дядю, что сказать ему от вас и от имени Лиды?
– Ничего. Просто скажи: привет из Китая. Раздался осторожный стук в дверь.
– Пора, я задерживаю их, – зашептал Петя.
Они вышли на крыльцо. На его теневой стороне стоял одноглазый бродяга. Кто-то другой, большой и широкий, ждал за решеткой калитки.
Ночь была как-то особенно тиха и печальна. Луна сторожила над миром усталым безрадостным глазом. Легкий туман, дыхание спящей земли, поднимался и плыл под луной. Он был темен внизу, у земли, но, поднимаясь, делался редким, светлее и легче. Редея, он поглощал лунный свет и сам превращался в опаловое сияние. Он смягчал очертания зданий, все лишал цвета, стушевывал разницу между землею, деревом, камнем – все сливалось, все делалось только собственной тенью. Ничего, казалось, не имело ни своей глубины, ни веса, все было призрак и тень.
«Этого не может быть, – думала Мать, – это мне снится. Ночь никогда не бывала такой…»
Она посмотрела вокруг.
«Не эти совсем деревья, – думала она. Обернулась, взглянула на дом. Без единого света в окнах он казался каким-то плоским, пустым внутри, давно брошенным, чужим домом. – И дом не тот, – думала Мать, – все это снится».
Мир был – свет, поглощаемый тенью. Тишина. Печаль и безнадежность.
Где– то начали бить часы. Звуки падали глухо, как будто бы их бросал кто-то сверху.
«Полночь», – подумала Мать и опять задрожала.
– Принес деньги? Давай! – сказал бродяга свистящим шепотом.
Петя дал ему деньги. Бродяга зажег спичку, чтобы проверить.
– Правильно. Теперь пошли. Прощайте, мадам! Будьте здоровеньки!
И они ушли.
Они ушли из сада. Хлопнула калитка. Шаги звучали уже по каменной мостовой переулка, звучали странно, трое шли не в ногу.
Из сада – в переулок, из переулка – на широкую улицу – Петя уходил все дальше и дальше – из города, из Китая, из жизни Семьи.
Мать бросилась за ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82