Но это смешно! Это совершенно невозможно!
– Невозможно? – с испугом спросила Лида. – Боже мой! Что же мне делать?
– Танцевать в парусиновых туфлях без каблуков! В этих?!
Лида вдруг громко заплакала. Миссис Парриш сразу как будто проснулась. Она уже говорила по телефону.
– Салон Софи? Да. Сейчас же. Сию минуту. Бросьте салон. Оставьте клиентку. Возьмите такси. Да, вечернее платье. Привезите несколько. Her, нет, не мне. Барышне. Как выглядит? Очень молодая. Нет, среднего роста. Тоненькая. – Она посмотрела на Лиду. – Да, хорошенькая, изящная. Глаза? Серо-голубые. Очень хорошенькая. Блондинка.
«Боже мой! – вдруг догадалась Лида, – Она говорит обо мне».
Миссис Парриш между тем продолжала:
– Нет, не то, просто очень милая. И пошлите кого-нибудь к Фу-чану, чтоб захватил несколько пар туфель. Нога маленькая. И поскорее. Вы сами ее и оденете.
– Теперь, – обратилась она к Лиде, – сними твое платье и надень вот этот халат. Парикмахера тебе не нужно. Причешись сама. Парикмахерская прическа только старит девушку.
Она выглядела какой-то новой миссис Парриш – живой и энергичной, даже двигалась как-то иначе, с порывом.
– Пойти на вечер в носках? Вот, выбирай чулки. Они будут тебе велики, но тут ничем не поможешь.
Вскоре прибыла и Софи с платьями. Она привезла четыре, и все были необыкновенно прекрасны: длинные, воланом, как опрокинутые цветы колокольчики. Те, кто их кроил и шил, не думали об экономии материала, как будто бы на свете не было дороговизны. Одно из этих платьев Лида видела в окне салона, на выставке. Оно лежало там, раскинувшись широко, пленительно и нежно, и над всем его сложным великолепием, для которого не находилось названия, над его свежестью и нежностью был только маленький билетик с лаконичным $75… Думала ли она тогда?… Могла ли она думать?!
Платья были предложены Лиде на выбор. Вся Семья принимала участие: белое, розовое, светло-голубое, светло-зеленое. Лида не могла ничего сказать, ничего решить. Бабушка выбрала за нее белое. Про себя подумала: «И к Причастию наденет, и к заутрене на Пасху, а то и к венцу в нем пойдет, если другого, не будет». А Лиде сказала кратко:
– Смотри береги. Не запачкай!
Когда Лида стояла в этом платье перед миссис Парриш, та решила, что чем-нибудь ярким надо оживить туалет. Она достала ожерелье, и браслет из бирюзы и отдала их Лиде. На протесты Матери она коротко ответила:
– Пусть берет. Я сама не ношу. Заваляется где-нибудь, или Кан украдет.
Туфли подошли прекрасно. Лида была готова, и Софи уравнивала длину.
У Софи было два лица: одно – темное, пренебрежительное, не умевшее ни слышать вопросов, ни произносить слов – это было ее лицо, обращенное к Семье; другое – светлое, с блестящими зубами, льстивой улыбкой, словоохотливое и понимающее всякое слово миссис Парриш, прежде чем та произносила его. Миссис Парриш всегда покупала у Софи и тут же платила наличными.
И вот Лида готова. Она подошла к зеркалу, взглянула на себя и с удивлением воскликнула:
– Ах, какая я красивая! Смотрите все, какая я красивая!
– Как королева! – сказал Дима. Он сидел на полу с Собакой и старался заинтересовать ее видом Лидиного великолепия. Он даже приподнимал Собакину голову и держал ее крепко, направляя взгляд на Лиду. Глаза Собаки, однако, не выражали восхищения, и как только Дима отпустил ее, голова эта удобно поместилась на полу между лапами и уже не поворачивалась в Лидину сторону. Очевидно, подверженная общему закону собачьей породы, она не развила еще эстетических чувств.
Джим должен был приехать за Лидой. Его ждали с минуты на минуту. Лида была взволнована, не могла успокоиться. Уже почти все в доме № 11 ее видели, и все восхищались. Анна Петровна засмеялась от радости. Профессор галантно поцеловал руку Лиды (это был первый поцелуй Лидиной руки) и, кланяясь, сказал:
– В знак восхищения пред молодостью и красотой!
Японцев не было дома. Лида постучала в дверь комнаты мистера Суна.
– Я хочу, чтобы вы на меня посмотрели!
Он открыл дверь и спокойно-спокойно смотрел на Лиду. Очевидно, он не понял, в чем дело, и не замечал в ней никакой перемены. Лида встретила эти печальные и странные, какие-то пустые глаза, и сердце ее похолодело: «Я беспокою его такими пустяками!» Он ей показался вдруг старым. Его черные, коротко подстриженные волосы были седыми, на лице были прежде невидимые морщины. «Когда это он успел постареть?» – испугалась Лида. Смущенная, она не знала, что сказать.
– Благодарю вас, – прошептала она.
– Пожалуйста! – ответил мистер Сун и закрыл дверь. Уже за закрытой дверью Лида сказала громко:
– Мистер Сун, мы все, все надеемся… мы все уверены, что Япония никогда не победит Китай…
Дверь приоткрылась, и, улыбаясь, совсем как прежний мистер Сун, он ответил:
– Ваши ласточки прилетают из Африки! – И дверь опять закрылась.
– Боже мой! Что он сказал? Какие ласточки? – Она не знала, что в тот момент, когда она пыталась выразить мистеру Суну свое сочувствие, она на мгновение вдруг стала похожей на Бабушку, и мистер Сун вспомнил вечерний разговор в саду.
– Лида, – сказала Мать, – я не хочу портить твоего настроения, но, право, сядь и успокойся. Закрой рот. Посиди спокойно.
Лида села. Но раздался звонок, и это, конечно, был Джим. Никто другой не умел так приятно звонить. Она встала. Хотела пойти навстречу с достоинством, медленным шагом, но не выдержала и ринулась белым облаком вниз по коридору.
Джим был одет в вечерний костюм: в белом и черном, чернейшем черном и белейшем белом. И Лида, созерцая его и вспомнив о себе, воскликнула:
– О, как мы оба красивы!
Она выпорхнула из двери, пролетела бабочкой по двору и, как пчела в улей, влетела в дверь автомобиля.
Лида уехала, и все почувствовали, что устали и надо отдохнуть. Бабушка еще постояла у окна.
«Жених! Нет сомнения!» – думала она и пошла помолиться о Лидином счастье. Но молилась она не долго. Миссис Парриш с отъездом Лиды как-то вдруг угасла, стала брюзжать и требовать виски. Сели играть в карты.
Заметив, как оживлена была миссис Парриш, собирая Л иду на вечер, и как сразу она изменилась, когда не о чем было уже хлопотать, Бабушка решила, что надо поскорее заинтересовать ее чем-нибудь дельным.
– Вот уже скоро вы уезжаете в Англию, – начала она. – Пора бы взяться за приготовления.
– Какие приготовления? – брюзжала миссис Парриш. – Здесь все выброшу, там все куплю.
– О, – только и сказала Бабушка, вздохнув, и начала подходить с другой стороны. – Вот приходит Ама. Она артистически делает стеганые одеяла. Почему бы вам не поучиться?
– Да, почему бы и мне не поучиться? – повторила безучастно миссис Парриш и пошла бубновой десяткой.
– И я бы поучилась, и вам бы помогла. И мы сделали бы несколько одеял.
– Зачем? – вдруг поняла миссис Парриш.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
– Невозможно? – с испугом спросила Лида. – Боже мой! Что же мне делать?
– Танцевать в парусиновых туфлях без каблуков! В этих?!
Лида вдруг громко заплакала. Миссис Парриш сразу как будто проснулась. Она уже говорила по телефону.
– Салон Софи? Да. Сейчас же. Сию минуту. Бросьте салон. Оставьте клиентку. Возьмите такси. Да, вечернее платье. Привезите несколько. Her, нет, не мне. Барышне. Как выглядит? Очень молодая. Нет, среднего роста. Тоненькая. – Она посмотрела на Лиду. – Да, хорошенькая, изящная. Глаза? Серо-голубые. Очень хорошенькая. Блондинка.
«Боже мой! – вдруг догадалась Лида, – Она говорит обо мне».
Миссис Парриш между тем продолжала:
– Нет, не то, просто очень милая. И пошлите кого-нибудь к Фу-чану, чтоб захватил несколько пар туфель. Нога маленькая. И поскорее. Вы сами ее и оденете.
– Теперь, – обратилась она к Лиде, – сними твое платье и надень вот этот халат. Парикмахера тебе не нужно. Причешись сама. Парикмахерская прическа только старит девушку.
Она выглядела какой-то новой миссис Парриш – живой и энергичной, даже двигалась как-то иначе, с порывом.
– Пойти на вечер в носках? Вот, выбирай чулки. Они будут тебе велики, но тут ничем не поможешь.
Вскоре прибыла и Софи с платьями. Она привезла четыре, и все были необыкновенно прекрасны: длинные, воланом, как опрокинутые цветы колокольчики. Те, кто их кроил и шил, не думали об экономии материала, как будто бы на свете не было дороговизны. Одно из этих платьев Лида видела в окне салона, на выставке. Оно лежало там, раскинувшись широко, пленительно и нежно, и над всем его сложным великолепием, для которого не находилось названия, над его свежестью и нежностью был только маленький билетик с лаконичным $75… Думала ли она тогда?… Могла ли она думать?!
Платья были предложены Лиде на выбор. Вся Семья принимала участие: белое, розовое, светло-голубое, светло-зеленое. Лида не могла ничего сказать, ничего решить. Бабушка выбрала за нее белое. Про себя подумала: «И к Причастию наденет, и к заутрене на Пасху, а то и к венцу в нем пойдет, если другого, не будет». А Лиде сказала кратко:
– Смотри береги. Не запачкай!
Когда Лида стояла в этом платье перед миссис Парриш, та решила, что чем-нибудь ярким надо оживить туалет. Она достала ожерелье, и браслет из бирюзы и отдала их Лиде. На протесты Матери она коротко ответила:
– Пусть берет. Я сама не ношу. Заваляется где-нибудь, или Кан украдет.
Туфли подошли прекрасно. Лида была готова, и Софи уравнивала длину.
У Софи было два лица: одно – темное, пренебрежительное, не умевшее ни слышать вопросов, ни произносить слов – это было ее лицо, обращенное к Семье; другое – светлое, с блестящими зубами, льстивой улыбкой, словоохотливое и понимающее всякое слово миссис Парриш, прежде чем та произносила его. Миссис Парриш всегда покупала у Софи и тут же платила наличными.
И вот Лида готова. Она подошла к зеркалу, взглянула на себя и с удивлением воскликнула:
– Ах, какая я красивая! Смотрите все, какая я красивая!
– Как королева! – сказал Дима. Он сидел на полу с Собакой и старался заинтересовать ее видом Лидиного великолепия. Он даже приподнимал Собакину голову и держал ее крепко, направляя взгляд на Лиду. Глаза Собаки, однако, не выражали восхищения, и как только Дима отпустил ее, голова эта удобно поместилась на полу между лапами и уже не поворачивалась в Лидину сторону. Очевидно, подверженная общему закону собачьей породы, она не развила еще эстетических чувств.
Джим должен был приехать за Лидой. Его ждали с минуты на минуту. Лида была взволнована, не могла успокоиться. Уже почти все в доме № 11 ее видели, и все восхищались. Анна Петровна засмеялась от радости. Профессор галантно поцеловал руку Лиды (это был первый поцелуй Лидиной руки) и, кланяясь, сказал:
– В знак восхищения пред молодостью и красотой!
Японцев не было дома. Лида постучала в дверь комнаты мистера Суна.
– Я хочу, чтобы вы на меня посмотрели!
Он открыл дверь и спокойно-спокойно смотрел на Лиду. Очевидно, он не понял, в чем дело, и не замечал в ней никакой перемены. Лида встретила эти печальные и странные, какие-то пустые глаза, и сердце ее похолодело: «Я беспокою его такими пустяками!» Он ей показался вдруг старым. Его черные, коротко подстриженные волосы были седыми, на лице были прежде невидимые морщины. «Когда это он успел постареть?» – испугалась Лида. Смущенная, она не знала, что сказать.
– Благодарю вас, – прошептала она.
– Пожалуйста! – ответил мистер Сун и закрыл дверь. Уже за закрытой дверью Лида сказала громко:
– Мистер Сун, мы все, все надеемся… мы все уверены, что Япония никогда не победит Китай…
Дверь приоткрылась, и, улыбаясь, совсем как прежний мистер Сун, он ответил:
– Ваши ласточки прилетают из Африки! – И дверь опять закрылась.
– Боже мой! Что он сказал? Какие ласточки? – Она не знала, что в тот момент, когда она пыталась выразить мистеру Суну свое сочувствие, она на мгновение вдруг стала похожей на Бабушку, и мистер Сун вспомнил вечерний разговор в саду.
– Лида, – сказала Мать, – я не хочу портить твоего настроения, но, право, сядь и успокойся. Закрой рот. Посиди спокойно.
Лида села. Но раздался звонок, и это, конечно, был Джим. Никто другой не умел так приятно звонить. Она встала. Хотела пойти навстречу с достоинством, медленным шагом, но не выдержала и ринулась белым облаком вниз по коридору.
Джим был одет в вечерний костюм: в белом и черном, чернейшем черном и белейшем белом. И Лида, созерцая его и вспомнив о себе, воскликнула:
– О, как мы оба красивы!
Она выпорхнула из двери, пролетела бабочкой по двору и, как пчела в улей, влетела в дверь автомобиля.
Лида уехала, и все почувствовали, что устали и надо отдохнуть. Бабушка еще постояла у окна.
«Жених! Нет сомнения!» – думала она и пошла помолиться о Лидином счастье. Но молилась она не долго. Миссис Парриш с отъездом Лиды как-то вдруг угасла, стала брюзжать и требовать виски. Сели играть в карты.
Заметив, как оживлена была миссис Парриш, собирая Л иду на вечер, и как сразу она изменилась, когда не о чем было уже хлопотать, Бабушка решила, что надо поскорее заинтересовать ее чем-нибудь дельным.
– Вот уже скоро вы уезжаете в Англию, – начала она. – Пора бы взяться за приготовления.
– Какие приготовления? – брюзжала миссис Парриш. – Здесь все выброшу, там все куплю.
– О, – только и сказала Бабушка, вздохнув, и начала подходить с другой стороны. – Вот приходит Ама. Она артистически делает стеганые одеяла. Почему бы вам не поучиться?
– Да, почему бы и мне не поучиться? – повторила безучастно миссис Парриш и пошла бубновой десяткой.
– И я бы поучилась, и вам бы помогла. И мы сделали бы несколько одеял.
– Зачем? – вдруг поняла миссис Парриш.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82