Так вот, я отвечу. Я хочу, чтобы ты была. Со мной или с другим. Бултыхаясь с этим своим проклятым долгом или удрав с Эль-онн куда глаза глядят. Поумнев наконец или творя глупость за глупостью. Живи. Дыши. Будь. Такой, какой ты желаешь быть, только чтобы я знал, что где-то в этой Вселенной есть ты. Неужели это так много?
Кружилась голова, в ушах гулко звенело. Похоже, сам того не понимая, Аррек начал использовать аррское искусство управления голосом, когда собеседнику внушается все что угодно путем тончайших изменений оттенков и интонаций. От силы и убежденности этих слов тело вибрировало, точно тонко натянутая струна. Мысли, за ними скрывающиеся, впечатывались в мой разум, не оставляя ничего, кроме желания дать ему то, что он хочет.
Я, дрожа и пряча слезы, уткнулась лицом в мужское плечо, жалобно вцепившись когтями в родное тело. Аромат лимона и мяты, чуть заметный привкус моря: пахла не надушенная одежда, а сама его кожа, продубленная ветрами одна Ауте знает скольких океанов.
– Я… не могу, Аррек, просто не могу. Я так устала. Неужели ты не понимаешь? Я не могу больше. Это пытка, а не жизнь. Я уничтожаю всех, кого люблю… Зачем такая жизнь? Кого еще я успею убить хотя бы за оставшиеся двадцать лет? Не могу, не могу, не могу…
С минуту мы просто стояли, обнявшись, наслаждаясь близостью и пытаясь оттянуть продолжение разборки. Вот уж, называется, сподобились в кои-то веки устроить семейный скандал, но зато всем скандалам скандал… Я плыла в его запахе, в ощущении тела, прижатого к моему, и отчаянно боролась с желанием послать все подальше и отложить продолжение до лучших времен… Наконец собралась с силами:
– Ты ведь будешь продолжать, так?
Он тоже помедлил, зарывшись лицом в мои волосы, губами сдувая одну из прядей с уха.
– Буду, – и провел языком по чувствительному остроконечному ушку.
Это прозвучало и как подписанный приговор, и как отклоненная апелляция.
* * *
Ты меня не догонишь, друг,
Как безумный в слезах примчишься,
А меня ни здесь, ни вокруг…
* * *
– Упрямый ублюдок, – беззлобно и безжизненно и так чудовищно устало. Я отстранилась, встала ровнее, прекрасно понимая, что то, что сейчас скажу, выводит меня даже за границы определения «стерва». – Аррек, я – Антея. Видишь? Антея тор Дернул, а с недавних пор еще и Шеррн. Не Туорри. Не твоя первая жена. Не надо превращать меня в твое искупление.
Он задохнулся, точно от нечестного удара, пробившего все слои защиты и все уровни самоконтроля. Были у нас темы, никогда не упоминавшиеся. Мой первый муж. Его первая жена. Погибшие. Убитые. Нами. Призрачные тени, мелькавшие иногда за нашими плечами напоминанием о вине и об отчаянии.
* * *
Ужасающие хребты.
Позади себя я воздвигну,
Чтоб меня не настигнул ты!
* * *
Я, стараясь не встречаться с ним взглядом, продолжила.
– Если у меня еще и осталось какое-то право, то это – самой выбирать свою смерть. В этом я вольна. И это я не позволю у себя отобрать. Даже если тебе вновь придется оплакивать любимую жену – прости.
Еще один удар. Он даже в лице изменился. Надо знать Аррека, чтобы понять, что это значит.
* * *
Постараюсь я все пути
Позади себя уничтожить.
Ты меня, дружище, прости…
* * *
– Я пытаюсь быть честной с тобой, но ты, похоже, не желаешь слушать. Не желаешь видеть ту самую проклятую Истину, которая вроде тебе-то и должна быть видна в первую очередь. Ведь ты – Видящий. Ты создал себе какой-то странный, идеализированный образ вроде тех же архетипов Нефрит и живешь с ним в параллельной вселенной, а вовсе не со мной. А я – это я. Антея тор Дернул, и, в Ауте его, Шеррн, и я дорого плачу за то, чтобы быть именно собой. За право желать смерти и получить ее. За право собственной душой расплачиваться за спокойствие своего народа и не жалеть об этом. За свободу безграничных изменений, не доступных больше ни одной эль-ин. И за право переспать с самым мерзким ублюдком Эль-онн и, Бездна меня забери, получить от этого удовольствие!
Последние слова прорвали плотину. Арр-Вуэйн действовал так быстро, что я не успела ни понять, ни защититься. Волна Вероятностей, сплетенных так тонко и так искусно, что и думать не стоило пытаться закрыться при помощи сравнительно грубых приемов, доступ к которым давал мой имплантант. Он сковал меня, лишив возможности двинуться или уклониться, и сам застыл, дрожа от напряжения, с занесенной для удара рукой.
Многоцветные глаза встретились с серыми. Его трясло, эмоции, так долго сдерживаемые, наконец вырвались на свободу. Учиненный в комнате разгром качественно ничуть не уступал тем демонстрациям темперамента, что любила устраивать мама.
А я смотрела на эту занесенную руку, завороженная, заинтригованная, и не могла найти в себе ни капли страха. Решится? Ударит? Меня никогда раньше не били, если не считать боевых тренировок, разумеется. Ощущение было совершенно незнакомое. Жгучее любопытство: каково это? Что почувствую я? Что почувствует он? И сколько он проживет, прежде чем я, на полном автомате, вгоню ему аакру под ребра?
С проклятием на неизвестном языке, похожим скорее на рыдание, чем на ругательство, он отшатнулся от меня и пулей вылетел из комнаты.
Без сил упала обратно на постель. Всхлипнула. Скандалить так скандалить, верно?
Взять себя в руки. Встать. Выйти. Осталось еще одно дело. И, да поможет мне Ауте, последние секунды этого выматывающего душу противостояния лишь утвердили меня в намерении довести его до конца. В противном случае Аррек просто не проживет эти оставшиеся двадцать лет.
Я убиваю всех, кого люблю.
Значит, надо убить любовь. Так просто.
Он был в главном зале, том самом, где по обычаю эль-ин расположено внутреннее озеро, и блики играли на высоком своде в причудливую игру света и тени. В этом царстве переплетений и изменений загнанным зверем металось переливающееся маленькими радугами диковатое существо. Я застыла у входа, боясь дышать, чтобы не спугнуть краткое великолепие момента. Что-то было болезненное в упорном желании продлить последние мгновения… И я следила за его движениями, наполненными грациозностью, и силой, и такой ужасающей красотой… Тигр, мой тигр. Будто смотришь на торнадо, готовое в любой момент выплеснуть свою ярость вспышкой насилия.
Меня тошнило. Головная боль была непереносима. Тупо ныл желудок.
Сделай это быстро и безболезненно. Как хирургическая операция – отрезал, и все. Люди, не умеющие регенерировать утраченные части тела, часто говорят, что отрезанные конечности продолжают болеть. Интересно, будет ли болеть вырванное сердце?
– Аррек. – Он развернулся, уже вновь одевшийся в непроницаемость своих щитов. – Мне кажется… Я думаю… Нам не стоит больше жить вместе. – И в приступе лживого малодушия добавила: – Какое-то время…
Бесконечный, отчаянный, безмолвный момент.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
Кружилась голова, в ушах гулко звенело. Похоже, сам того не понимая, Аррек начал использовать аррское искусство управления голосом, когда собеседнику внушается все что угодно путем тончайших изменений оттенков и интонаций. От силы и убежденности этих слов тело вибрировало, точно тонко натянутая струна. Мысли, за ними скрывающиеся, впечатывались в мой разум, не оставляя ничего, кроме желания дать ему то, что он хочет.
Я, дрожа и пряча слезы, уткнулась лицом в мужское плечо, жалобно вцепившись когтями в родное тело. Аромат лимона и мяты, чуть заметный привкус моря: пахла не надушенная одежда, а сама его кожа, продубленная ветрами одна Ауте знает скольких океанов.
– Я… не могу, Аррек, просто не могу. Я так устала. Неужели ты не понимаешь? Я не могу больше. Это пытка, а не жизнь. Я уничтожаю всех, кого люблю… Зачем такая жизнь? Кого еще я успею убить хотя бы за оставшиеся двадцать лет? Не могу, не могу, не могу…
С минуту мы просто стояли, обнявшись, наслаждаясь близостью и пытаясь оттянуть продолжение разборки. Вот уж, называется, сподобились в кои-то веки устроить семейный скандал, но зато всем скандалам скандал… Я плыла в его запахе, в ощущении тела, прижатого к моему, и отчаянно боролась с желанием послать все подальше и отложить продолжение до лучших времен… Наконец собралась с силами:
– Ты ведь будешь продолжать, так?
Он тоже помедлил, зарывшись лицом в мои волосы, губами сдувая одну из прядей с уха.
– Буду, – и провел языком по чувствительному остроконечному ушку.
Это прозвучало и как подписанный приговор, и как отклоненная апелляция.
* * *
Ты меня не догонишь, друг,
Как безумный в слезах примчишься,
А меня ни здесь, ни вокруг…
* * *
– Упрямый ублюдок, – беззлобно и безжизненно и так чудовищно устало. Я отстранилась, встала ровнее, прекрасно понимая, что то, что сейчас скажу, выводит меня даже за границы определения «стерва». – Аррек, я – Антея. Видишь? Антея тор Дернул, а с недавних пор еще и Шеррн. Не Туорри. Не твоя первая жена. Не надо превращать меня в твое искупление.
Он задохнулся, точно от нечестного удара, пробившего все слои защиты и все уровни самоконтроля. Были у нас темы, никогда не упоминавшиеся. Мой первый муж. Его первая жена. Погибшие. Убитые. Нами. Призрачные тени, мелькавшие иногда за нашими плечами напоминанием о вине и об отчаянии.
* * *
Ужасающие хребты.
Позади себя я воздвигну,
Чтоб меня не настигнул ты!
* * *
Я, стараясь не встречаться с ним взглядом, продолжила.
– Если у меня еще и осталось какое-то право, то это – самой выбирать свою смерть. В этом я вольна. И это я не позволю у себя отобрать. Даже если тебе вновь придется оплакивать любимую жену – прости.
Еще один удар. Он даже в лице изменился. Надо знать Аррека, чтобы понять, что это значит.
* * *
Постараюсь я все пути
Позади себя уничтожить.
Ты меня, дружище, прости…
* * *
– Я пытаюсь быть честной с тобой, но ты, похоже, не желаешь слушать. Не желаешь видеть ту самую проклятую Истину, которая вроде тебе-то и должна быть видна в первую очередь. Ведь ты – Видящий. Ты создал себе какой-то странный, идеализированный образ вроде тех же архетипов Нефрит и живешь с ним в параллельной вселенной, а вовсе не со мной. А я – это я. Антея тор Дернул, и, в Ауте его, Шеррн, и я дорого плачу за то, чтобы быть именно собой. За право желать смерти и получить ее. За право собственной душой расплачиваться за спокойствие своего народа и не жалеть об этом. За свободу безграничных изменений, не доступных больше ни одной эль-ин. И за право переспать с самым мерзким ублюдком Эль-онн и, Бездна меня забери, получить от этого удовольствие!
Последние слова прорвали плотину. Арр-Вуэйн действовал так быстро, что я не успела ни понять, ни защититься. Волна Вероятностей, сплетенных так тонко и так искусно, что и думать не стоило пытаться закрыться при помощи сравнительно грубых приемов, доступ к которым давал мой имплантант. Он сковал меня, лишив возможности двинуться или уклониться, и сам застыл, дрожа от напряжения, с занесенной для удара рукой.
Многоцветные глаза встретились с серыми. Его трясло, эмоции, так долго сдерживаемые, наконец вырвались на свободу. Учиненный в комнате разгром качественно ничуть не уступал тем демонстрациям темперамента, что любила устраивать мама.
А я смотрела на эту занесенную руку, завороженная, заинтригованная, и не могла найти в себе ни капли страха. Решится? Ударит? Меня никогда раньше не били, если не считать боевых тренировок, разумеется. Ощущение было совершенно незнакомое. Жгучее любопытство: каково это? Что почувствую я? Что почувствует он? И сколько он проживет, прежде чем я, на полном автомате, вгоню ему аакру под ребра?
С проклятием на неизвестном языке, похожим скорее на рыдание, чем на ругательство, он отшатнулся от меня и пулей вылетел из комнаты.
Без сил упала обратно на постель. Всхлипнула. Скандалить так скандалить, верно?
Взять себя в руки. Встать. Выйти. Осталось еще одно дело. И, да поможет мне Ауте, последние секунды этого выматывающего душу противостояния лишь утвердили меня в намерении довести его до конца. В противном случае Аррек просто не проживет эти оставшиеся двадцать лет.
Я убиваю всех, кого люблю.
Значит, надо убить любовь. Так просто.
Он был в главном зале, том самом, где по обычаю эль-ин расположено внутреннее озеро, и блики играли на высоком своде в причудливую игру света и тени. В этом царстве переплетений и изменений загнанным зверем металось переливающееся маленькими радугами диковатое существо. Я застыла у входа, боясь дышать, чтобы не спугнуть краткое великолепие момента. Что-то было болезненное в упорном желании продлить последние мгновения… И я следила за его движениями, наполненными грациозностью, и силой, и такой ужасающей красотой… Тигр, мой тигр. Будто смотришь на торнадо, готовое в любой момент выплеснуть свою ярость вспышкой насилия.
Меня тошнило. Головная боль была непереносима. Тупо ныл желудок.
Сделай это быстро и безболезненно. Как хирургическая операция – отрезал, и все. Люди, не умеющие регенерировать утраченные части тела, часто говорят, что отрезанные конечности продолжают болеть. Интересно, будет ли болеть вырванное сердце?
– Аррек. – Он развернулся, уже вновь одевшийся в непроницаемость своих щитов. – Мне кажется… Я думаю… Нам не стоит больше жить вместе. – И в приступе лживого малодушия добавила: – Какое-то время…
Бесконечный, отчаянный, безмолвный момент.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114