А может, привыкая к новому образу. Борис протянул руки, и она послушно прильнула к нему. И пока он целовал ее волосы, гладил по плечам, безропотно и беззащитно стояла рядом. Хорошо, что нет Ивана…
– А Иван скоро будет? – чтобы не возрадоваться, не предать дружбу, не позволить себе воспользоваться моментом, спросил Борис.
– Наверное, уже никогда, – проговорила из-под рассыпавшихся волос Надя. И когда он непонимающе хотел отстранить ее от себя, сама прижалась к нему что есть силы. – Он ушел.
– Как? – В то, что Иван ушел навсегда, в первые секунды даже не подумалось: разводятся другие, сотни других, но чтобы уходить от Нади…
На этот раз она сама отстранилась, вновь ушла в комнату. Вошедший следом Борис увидел стопки перевязанных книг, готовых для переноски. Коробки, пакеты. Но больше всего поразили и убедили в случившемся демонстративно вывешенные на плечиках суворовская форма Ивана и ее белое платье. И записка, приколотая к одежде. Издалека трудно было рассмотреть, что написано на ней, но, судя по цифрам, скорее всего это была дата их знакомства.
– Да, вот так, – грустно усмехнулась Надя, проследив за его взглядом. – Ушел Иван Черевач. Уже месяц, как я одна, – добавила она, словно догадавшись, что Борис начнет убеждать ее в невозможности случившегося.
Борис стоял, пораженный неожиданной новостью. В душе смешалось все: и вынырнувшая из каких-то глубин тайная, никуда, оказывается, не исчезавшая даже с годами надежда, и нотка удовлетворенности – а со мной могло быть все иначе! – и чувство тревоги – как теперь она одна? И даже неуверенность – как теперь вести себя? И, наконец, элементарная жалость – ты ли, бесконечно обожаемая, заслужила такое?
Все это, смешавшись, отразилось на лице Бориса и, видимо, столь откровенно, что Надя сама, уже с позиции пережитого и много продуманного наперед, принялась успокаивать его:
– Я уже отплакалась и успокоилась.
Хотелось спросить, почему они расстались, но Борис не осмелился: а вдруг виновата сама Надя и ей будут неприятны эти воспоминания? Но и остаться равнодушным он тоже не мог. Поэтому спросил нейтрально:
– Настолько серьезно?
– Получилось, что да. Но ты-то сам как? – попробовала она уйти от неприятной темы. – Неужели холостякуешь до сих пор?
– Ты же знаешь, как я любил тебя.
– Любил, – детским эхом повторила Надя, но тут же пококетничала: – А теперь что же, не любишь?
Но получилось, будто она, потеряв мужа, хватается за соломинку. Надя сама почувствовала свою оплошность, но ничего не стала изменять – ни уточнять свои слова, ни оправдываться, ни дожидаться ответа. И уже по одному этому Борис почувствовал, что ее понесло по течению: что будет, то и будет.
– Ты не пригласишь меня куда-нибудь поужинать? – вдруг неожиданно попросила она.
Скорее всего ей просто хотелось убежать из этой квартиры, где все напоминает о муже и мешает им быть естественными и более откровенными.
А Борису вновь вспомнилась Люда: получается, что самую милую из женщин он поведет в кафе взамен другой. И несмотря на то что поход в кафе в любом случае остался бы известен только ему одному, Борис испытал чувство неловкости: перед Надей ему не хотелось ловчить ни в чем. Однако признаться ей в перипетиях сегодняшнего вечера показалось ему еще большим неудобством, и он кивнул:
– Приглашу. С тобой – куда угодно.
Это признание тоже было из области запрета, но он специально сказал так, отсекая воспоминания об Иване и Людмиле. Кто-то теряет, а кто-то находит.
– Сын в летнем лагере, еще неделю. А там опять беличье колесо: работа – уроки – школа, – пояснила Надя свое желание, но не смогла не признаться и в главном: – Я в самом деле хочу выйти из этих стен. Уведи меня отсюда.
– Вашу руку, синьора, – шутливым тоном прервал ее Борис.
Надя подала правую, еще с обручальным кольцом, руку. Мягкие пальцы, острые ногти. Борис сжал ее ладошку, делая и себе, и ей больно. Как много уже сказали сегодня полувзгляды, полунамеки, секундные остановки мгновений! И как страшно еще произносить вслух то, что стоит за всем этим. Где рецепт, как вести себя в подобных ситуациях? Можно ли считать теперь Ивана посторонним, чужим для этой женщины человеком? Видит бог, он не виновен в их разрыве. Знай об их разводе раньше, может, удалось бы как-то приготовиться к встрече, что-то придумать, чтобы избежать неловкости.
Но что мы знаем о своем будущем? Мы не знаем, что нас ждет за дверью квартиры.
Бориса и Надю ждал парень с Маросейки. Тот, который следил за ним, а потом сел в дешевый «москвич» с тонированными стеклами. На этот раз он даже не пытался спрятаться – он ждал их выхода.
– Иди домой! – по-хозяйски приказал он Наде.
Она вцепилась в руку Бориса, но, когда он попытался выйти вперед, переборола замешательство и с плохо скрытым презрением ответила:
– Передай своему хозяину, что у меня теперь другая фамилия.
– Иди домой! – хорошо поставленным голосом робота, не реагирующего на эмоции, повторил парень.
Надя вновь удержала подавшегося вперед Бориса:
– Погоди. Ты пришел к своему бывшему другу и теперь сам видишь, как наш доблестный Иван Черевач пытается своими нукерами удержать меня в клетке. А ты передай ему, что он подлец и я ненавижу его.
Робот промолчал, лишь челюсти ходили, пережевывая жвачку. Но и с места не тронулся. Тем временем к подъезду неслышно подкатил все тот же «москвич» и замер. Сколько человек сидело внутри, рассмотреть было невозможно, и тогда Борис попытался хотя бы вывести из себя парламентера-наблюдателя:
– На «москвичах» сегодня ездят только «шестерки». А я с «шестерками» не разговариваю.
Самым неприятным лично для него оказалась новость, что следить за ним начал Иван. Это что, дикая ревность? Ожидание момента, когда он пойдет к его бывшей жене? Да, он пришел. И теперь останется с ней навсегда. Поступок Черевача развязывает ему руки. И этими руками он переколошматит весь «москвич» с его пассажирами, если они попытаются остановить его.
Он с силой оттолкнул парня с дороги, тот не удержался на ступеньках и спрыгнул вниз. Борис приготовился, ожидая, когда из машины выскочит подмога, за этим же обернулся и парламентер, но дверцы остались закрытыми. И тогда, запоминая сам и давая запомнить себя Борису, парень покивал головой и сам скрылся на заднем сиденье.
– Там был Иван, – вдруг с болью проговорила Надя, когда машина отъехала от дома и исчезла в общем потоке автотранспорта на Кутузовском.
Борис посмотрел на нее и понял главное: она продолжает его любить. Но, наверное, еще больше удивился бы он, узнай, кто сидел вместе с Иваном на заднем сиденье машины, покусывая губы с выглядывающей из-под помады родинкой…
14
Сваливший-таки Моржаретова радикулит в то же время дал ему время не столько отоспаться и отлежаться, как остановиться и осмотреться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
– А Иван скоро будет? – чтобы не возрадоваться, не предать дружбу, не позволить себе воспользоваться моментом, спросил Борис.
– Наверное, уже никогда, – проговорила из-под рассыпавшихся волос Надя. И когда он непонимающе хотел отстранить ее от себя, сама прижалась к нему что есть силы. – Он ушел.
– Как? – В то, что Иван ушел навсегда, в первые секунды даже не подумалось: разводятся другие, сотни других, но чтобы уходить от Нади…
На этот раз она сама отстранилась, вновь ушла в комнату. Вошедший следом Борис увидел стопки перевязанных книг, готовых для переноски. Коробки, пакеты. Но больше всего поразили и убедили в случившемся демонстративно вывешенные на плечиках суворовская форма Ивана и ее белое платье. И записка, приколотая к одежде. Издалека трудно было рассмотреть, что написано на ней, но, судя по цифрам, скорее всего это была дата их знакомства.
– Да, вот так, – грустно усмехнулась Надя, проследив за его взглядом. – Ушел Иван Черевач. Уже месяц, как я одна, – добавила она, словно догадавшись, что Борис начнет убеждать ее в невозможности случившегося.
Борис стоял, пораженный неожиданной новостью. В душе смешалось все: и вынырнувшая из каких-то глубин тайная, никуда, оказывается, не исчезавшая даже с годами надежда, и нотка удовлетворенности – а со мной могло быть все иначе! – и чувство тревоги – как теперь она одна? И даже неуверенность – как теперь вести себя? И, наконец, элементарная жалость – ты ли, бесконечно обожаемая, заслужила такое?
Все это, смешавшись, отразилось на лице Бориса и, видимо, столь откровенно, что Надя сама, уже с позиции пережитого и много продуманного наперед, принялась успокаивать его:
– Я уже отплакалась и успокоилась.
Хотелось спросить, почему они расстались, но Борис не осмелился: а вдруг виновата сама Надя и ей будут неприятны эти воспоминания? Но и остаться равнодушным он тоже не мог. Поэтому спросил нейтрально:
– Настолько серьезно?
– Получилось, что да. Но ты-то сам как? – попробовала она уйти от неприятной темы. – Неужели холостякуешь до сих пор?
– Ты же знаешь, как я любил тебя.
– Любил, – детским эхом повторила Надя, но тут же пококетничала: – А теперь что же, не любишь?
Но получилось, будто она, потеряв мужа, хватается за соломинку. Надя сама почувствовала свою оплошность, но ничего не стала изменять – ни уточнять свои слова, ни оправдываться, ни дожидаться ответа. И уже по одному этому Борис почувствовал, что ее понесло по течению: что будет, то и будет.
– Ты не пригласишь меня куда-нибудь поужинать? – вдруг неожиданно попросила она.
Скорее всего ей просто хотелось убежать из этой квартиры, где все напоминает о муже и мешает им быть естественными и более откровенными.
А Борису вновь вспомнилась Люда: получается, что самую милую из женщин он поведет в кафе взамен другой. И несмотря на то что поход в кафе в любом случае остался бы известен только ему одному, Борис испытал чувство неловкости: перед Надей ему не хотелось ловчить ни в чем. Однако признаться ей в перипетиях сегодняшнего вечера показалось ему еще большим неудобством, и он кивнул:
– Приглашу. С тобой – куда угодно.
Это признание тоже было из области запрета, но он специально сказал так, отсекая воспоминания об Иване и Людмиле. Кто-то теряет, а кто-то находит.
– Сын в летнем лагере, еще неделю. А там опять беличье колесо: работа – уроки – школа, – пояснила Надя свое желание, но не смогла не признаться и в главном: – Я в самом деле хочу выйти из этих стен. Уведи меня отсюда.
– Вашу руку, синьора, – шутливым тоном прервал ее Борис.
Надя подала правую, еще с обручальным кольцом, руку. Мягкие пальцы, острые ногти. Борис сжал ее ладошку, делая и себе, и ей больно. Как много уже сказали сегодня полувзгляды, полунамеки, секундные остановки мгновений! И как страшно еще произносить вслух то, что стоит за всем этим. Где рецепт, как вести себя в подобных ситуациях? Можно ли считать теперь Ивана посторонним, чужим для этой женщины человеком? Видит бог, он не виновен в их разрыве. Знай об их разводе раньше, может, удалось бы как-то приготовиться к встрече, что-то придумать, чтобы избежать неловкости.
Но что мы знаем о своем будущем? Мы не знаем, что нас ждет за дверью квартиры.
Бориса и Надю ждал парень с Маросейки. Тот, который следил за ним, а потом сел в дешевый «москвич» с тонированными стеклами. На этот раз он даже не пытался спрятаться – он ждал их выхода.
– Иди домой! – по-хозяйски приказал он Наде.
Она вцепилась в руку Бориса, но, когда он попытался выйти вперед, переборола замешательство и с плохо скрытым презрением ответила:
– Передай своему хозяину, что у меня теперь другая фамилия.
– Иди домой! – хорошо поставленным голосом робота, не реагирующего на эмоции, повторил парень.
Надя вновь удержала подавшегося вперед Бориса:
– Погоди. Ты пришел к своему бывшему другу и теперь сам видишь, как наш доблестный Иван Черевач пытается своими нукерами удержать меня в клетке. А ты передай ему, что он подлец и я ненавижу его.
Робот промолчал, лишь челюсти ходили, пережевывая жвачку. Но и с места не тронулся. Тем временем к подъезду неслышно подкатил все тот же «москвич» и замер. Сколько человек сидело внутри, рассмотреть было невозможно, и тогда Борис попытался хотя бы вывести из себя парламентера-наблюдателя:
– На «москвичах» сегодня ездят только «шестерки». А я с «шестерками» не разговариваю.
Самым неприятным лично для него оказалась новость, что следить за ним начал Иван. Это что, дикая ревность? Ожидание момента, когда он пойдет к его бывшей жене? Да, он пришел. И теперь останется с ней навсегда. Поступок Черевача развязывает ему руки. И этими руками он переколошматит весь «москвич» с его пассажирами, если они попытаются остановить его.
Он с силой оттолкнул парня с дороги, тот не удержался на ступеньках и спрыгнул вниз. Борис приготовился, ожидая, когда из машины выскочит подмога, за этим же обернулся и парламентер, но дверцы остались закрытыми. И тогда, запоминая сам и давая запомнить себя Борису, парень покивал головой и сам скрылся на заднем сиденье.
– Там был Иван, – вдруг с болью проговорила Надя, когда машина отъехала от дома и исчезла в общем потоке автотранспорта на Кутузовском.
Борис посмотрел на нее и понял главное: она продолжает его любить. Но, наверное, еще больше удивился бы он, узнай, кто сидел вместе с Иваном на заднем сиденье машины, покусывая губы с выглядывающей из-под помады родинкой…
14
Сваливший-таки Моржаретова радикулит в то же время дал ему время не столько отоспаться и отлежаться, как остановиться и осмотреться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78