– Выйдет Козырь, он и им, и нам ребра переломает.
– А по-моему, пусть разбираются сами, – развалившись в кресле, вальяжно проговорил Гера. – В крайнем случае, мы к Моте в Москву смотаем. Приютишь?
– Мотя старых друзей не забывает, – «парусник» умело и сноровисто очищал заставленный грязной посудой стол. – Давай, приобщайся, минер, – подозвал он Мишку.
Через некоторое время стол был накрыт вновь. Быстро, застоявшись в ожидании, выпили по первой. Эллочка близоруко сверлила взглядом гостя, и Мишка чуть занервничал: женское чутье идет от пяток, а пятки боятся холода.
– Откуда мальчик? – неожиданно спросила она, и Багрянцев понял, что не ошибся в своем предположении.
– С Мотей бабу не поделил, – хихикнул Гера.
– Не бабу, а шампанское, – огрызнулся тот. – Данилыч хочет поговорить, познакомиться, – отмежевался от Мишки «парусник».
Эллочка, прикурив сигарету, протянула пачку гостю.
– Не курю, спасибо. Курить вредно.
– Курить вредно, – согласилась она. – Но не курить – странно.
Выпили по второй. Эллочка, не закусывая, проходулила на кухню. За столом разговор не вязался: новый знакомый нужен Данилычу, а шестеркам вылезать поперек туза – быстро в отбой выбросят.
– Гера, – разряжая обстановку, позвала из кухни хозяйка.
Гера, покачнувшись, вылез из-за стола, «парусник» пересел на диван, включил магнитофон. В этой ситуации лучшее – чтобы побыстрее приезжал Данилыч. Переговорить, откланяться – и до новой встречи.
Вместо водителя в дверях показался Гера. Не поднимая взгляд, быстро прошел к столу, и прежде чем Мишка почувствовал опасность, бросился на него, сбил со стула.
– Вяжи, – прокричал он ошалевшему от неожиданности Моте.
Но нельзя отвлекаться во время драки даже за помощью. Багрянцев, ни на мгновение не забывавший, где находится, упустил лишь первый момент – момент удара. На второй уже был собран и крутнулся под Герой всем телом: перво-наперво требовалось разжать у того пальцы. Почувствовав, что удалось, подтянул колени и выпрямил спину – уже не лежачий. Заработал локтями – куда угодно и как угодно, и не для ударов даже – просто чтобы не дать схватить себя за руки. Задергал головой – в драках ее почему-то оберегают, а башкой тоже надо драться. Удалось отпугнуть на секунду Геру и подхватиться. А вот теперь – держись!
Ох, как любо, как приятно драться в комнате, да еще не своей, все, что ни под рукой – во врага. Сам – к стенке, она защитит спину. Ногой в пах ничего не понимающему, но рванувшемуся вперед Моте – получите перед поездкой в Москву. А ты куда, дура длинноногая, здесь же не бальные танцы.
– Уйди от греха, – крикнул ей Мишка, когда она попыталась забросить на него шнур от разлетевшегося по полу телефона.
– Отойди, – крикнул и Гера, бросая одно за другим одеяло, плед, покрывало, еще какие-то тряпки.
Не додумал до конца Мишка предыдущую радость: опасно затевать драку в комнате, где есть чем запутать противника.
Повязали вещи и его, сбили ритм, отобрали внимание, заставили делать много лишних и ненужных движений. На него бросились сразу втроем, сбили общей массой, стали бить, как придется и куда придется. Вот теперь голову надо прятать и беречь…
– Вяжи, – хрипел то ли Гера, то ли Мотя – в злобе все голоса на один лад.
Схватил, соединил ноги шнур. Несмотря на удары и боль – напрячься. Растопыриться, сделаться больше, неуклюжее, чтобы потом расслабиться и выползти из петель. Индийская йога. Руки вперед, только вперед. Пусть вяжут впереди, позволим. На чем же взяли, где он промахнулся?
– Ну что, товарищ капитан, – плюхнувшись на диван, с одышкой проговорил Гера. – Сам все расскажешь или утюжок включим?
Мишка прикрыл глаза: удостоверение. Эллочка пошарила по карманам и нашла удостоверение. Ну да, он вытаскивал его, когда показывал Рае, и оставил в куртке…
– А мы включим его в любом случае, – Мотя, проверив на нем узлы – напряглись! – открыл тумбочку под телевизором, достал утюг. – Ты мне, шкура, сразу не понравился. Но сейчас попляшешь. Эллочка, звони Данилычу. Что-то в последнее время нюх его подводит.
– Позвони сам, – Эллочка смахнула с тумбочки остатки телефона. Подошла к лежащему Багрянцеву, наступила ему ногой на горло. – Ты мне, пидер, вылижешь всю квартиру. Языком. А потом я изрублю тебя на мелкие кусочки и спущу в унитаз, гавно мильтонское. Гера, мотай за Данилычем.
– Да я же без колес, нас Данилыч и привез.
– Тогда беги звони, телефон у почты. Сразу Соньке звони, у нее он.
Гера, поддев по пути Мишку, вышел.
– Мадам, – прохрипел капитан. – Уберите ногу.
– Ты мне еще, гаденыш, станешь тут указывать, – повозила Эллочка туфлей по горлу.
– Да я бы ничего, мадам… Но трусы ваши… прямо под носом… воняют сильно.
– Ты их еще жевать будешь, – даванула сильнее хозяйка ногой, но что-то стыдливое, видимо, осталось – отошла от Мишки.
Так, это было главное – освободить горло. Теперь расслабляемся, «таем». Покрутим руки. Не торопиться, но и не забывать, что скоро прибудет подмога. Тогда – каюк. В крайнем случае, он и не станет отрицать, что офицер. Весь предыдущий разговор с Данилычем подводится под его спецназовскую работу. Но лучше, конечно, мотать отсюда. Мотя пробует утюг, отдергивает пальцы – горячо…
– Ну, и где ты ставишь мины, минер? – утюг приблизился к самому лицу, Мишка увидел в нем свое расплывчатое изображение. Подался назад, одновременно вытягиваясь из петель. Раскаленное железо впилось в подбородок, заставило вскрикнуть. – Неужели не любишь? – усмехнулся Мотя. – Но это еще ничего, это цветочки. Элла, для гостя клея у тебя не осталось?
– Для него найдем, – Эллочка сделала несколько торопливых затяжек, затушила сигарету о Мишкин лоб и ушла на кухню.
– Поставим мы тебя раком, капитан, зальем клеем, подержим пока затвердеет, а когда на унитаз напросишься – посмотрим. На стенку никогда не лез? Полезешь. Не такие лазали. А пока и утюжок неплохо, – он опять стал приближать Мишке его изображение, и Багрянцев, успевший под разглагольствования Моти спустить с локтей два круга опоясывавшей его веревки, поддел снизу горячую ношу. Мотя, оберегая руки, выронил утюг, отскочил в сторону. Багрянцев же, наоборот, бросился к нему, прижал веревку на руках к его острому, горячему краю. Зверино зарычал – от боли, ярости, для устрашения врага и собственного возбуждения. Ладони жгло, тысячи сил отталкивали их от огня и боли, но рычал Мишка, выпуская боль через этот крик и ожидая, когда пережгутся петли. И когда Мотя, задержанный вначале на миг этим криком, потом появлением Эллочки, – когда Мотя аж через эти мгновения снова ринулся на капитана, Мишка уже встречал его прямым коротким под дых. Снизу, точнехонько. Обмяк Мотя сразу всеми парусами, захватал ртом воздух. Завизжала, сменив умолкнувшего Мишку, Эллочка, но убегать не стала, а тоже потянула длинные руки в драку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
– А по-моему, пусть разбираются сами, – развалившись в кресле, вальяжно проговорил Гера. – В крайнем случае, мы к Моте в Москву смотаем. Приютишь?
– Мотя старых друзей не забывает, – «парусник» умело и сноровисто очищал заставленный грязной посудой стол. – Давай, приобщайся, минер, – подозвал он Мишку.
Через некоторое время стол был накрыт вновь. Быстро, застоявшись в ожидании, выпили по первой. Эллочка близоруко сверлила взглядом гостя, и Мишка чуть занервничал: женское чутье идет от пяток, а пятки боятся холода.
– Откуда мальчик? – неожиданно спросила она, и Багрянцев понял, что не ошибся в своем предположении.
– С Мотей бабу не поделил, – хихикнул Гера.
– Не бабу, а шампанское, – огрызнулся тот. – Данилыч хочет поговорить, познакомиться, – отмежевался от Мишки «парусник».
Эллочка, прикурив сигарету, протянула пачку гостю.
– Не курю, спасибо. Курить вредно.
– Курить вредно, – согласилась она. – Но не курить – странно.
Выпили по второй. Эллочка, не закусывая, проходулила на кухню. За столом разговор не вязался: новый знакомый нужен Данилычу, а шестеркам вылезать поперек туза – быстро в отбой выбросят.
– Гера, – разряжая обстановку, позвала из кухни хозяйка.
Гера, покачнувшись, вылез из-за стола, «парусник» пересел на диван, включил магнитофон. В этой ситуации лучшее – чтобы побыстрее приезжал Данилыч. Переговорить, откланяться – и до новой встречи.
Вместо водителя в дверях показался Гера. Не поднимая взгляд, быстро прошел к столу, и прежде чем Мишка почувствовал опасность, бросился на него, сбил со стула.
– Вяжи, – прокричал он ошалевшему от неожиданности Моте.
Но нельзя отвлекаться во время драки даже за помощью. Багрянцев, ни на мгновение не забывавший, где находится, упустил лишь первый момент – момент удара. На второй уже был собран и крутнулся под Герой всем телом: перво-наперво требовалось разжать у того пальцы. Почувствовав, что удалось, подтянул колени и выпрямил спину – уже не лежачий. Заработал локтями – куда угодно и как угодно, и не для ударов даже – просто чтобы не дать схватить себя за руки. Задергал головой – в драках ее почему-то оберегают, а башкой тоже надо драться. Удалось отпугнуть на секунду Геру и подхватиться. А вот теперь – держись!
Ох, как любо, как приятно драться в комнате, да еще не своей, все, что ни под рукой – во врага. Сам – к стенке, она защитит спину. Ногой в пах ничего не понимающему, но рванувшемуся вперед Моте – получите перед поездкой в Москву. А ты куда, дура длинноногая, здесь же не бальные танцы.
– Уйди от греха, – крикнул ей Мишка, когда она попыталась забросить на него шнур от разлетевшегося по полу телефона.
– Отойди, – крикнул и Гера, бросая одно за другим одеяло, плед, покрывало, еще какие-то тряпки.
Не додумал до конца Мишка предыдущую радость: опасно затевать драку в комнате, где есть чем запутать противника.
Повязали вещи и его, сбили ритм, отобрали внимание, заставили делать много лишних и ненужных движений. На него бросились сразу втроем, сбили общей массой, стали бить, как придется и куда придется. Вот теперь голову надо прятать и беречь…
– Вяжи, – хрипел то ли Гера, то ли Мотя – в злобе все голоса на один лад.
Схватил, соединил ноги шнур. Несмотря на удары и боль – напрячься. Растопыриться, сделаться больше, неуклюжее, чтобы потом расслабиться и выползти из петель. Индийская йога. Руки вперед, только вперед. Пусть вяжут впереди, позволим. На чем же взяли, где он промахнулся?
– Ну что, товарищ капитан, – плюхнувшись на диван, с одышкой проговорил Гера. – Сам все расскажешь или утюжок включим?
Мишка прикрыл глаза: удостоверение. Эллочка пошарила по карманам и нашла удостоверение. Ну да, он вытаскивал его, когда показывал Рае, и оставил в куртке…
– А мы включим его в любом случае, – Мотя, проверив на нем узлы – напряглись! – открыл тумбочку под телевизором, достал утюг. – Ты мне, шкура, сразу не понравился. Но сейчас попляшешь. Эллочка, звони Данилычу. Что-то в последнее время нюх его подводит.
– Позвони сам, – Эллочка смахнула с тумбочки остатки телефона. Подошла к лежащему Багрянцеву, наступила ему ногой на горло. – Ты мне, пидер, вылижешь всю квартиру. Языком. А потом я изрублю тебя на мелкие кусочки и спущу в унитаз, гавно мильтонское. Гера, мотай за Данилычем.
– Да я же без колес, нас Данилыч и привез.
– Тогда беги звони, телефон у почты. Сразу Соньке звони, у нее он.
Гера, поддев по пути Мишку, вышел.
– Мадам, – прохрипел капитан. – Уберите ногу.
– Ты мне еще, гаденыш, станешь тут указывать, – повозила Эллочка туфлей по горлу.
– Да я бы ничего, мадам… Но трусы ваши… прямо под носом… воняют сильно.
– Ты их еще жевать будешь, – даванула сильнее хозяйка ногой, но что-то стыдливое, видимо, осталось – отошла от Мишки.
Так, это было главное – освободить горло. Теперь расслабляемся, «таем». Покрутим руки. Не торопиться, но и не забывать, что скоро прибудет подмога. Тогда – каюк. В крайнем случае, он и не станет отрицать, что офицер. Весь предыдущий разговор с Данилычем подводится под его спецназовскую работу. Но лучше, конечно, мотать отсюда. Мотя пробует утюг, отдергивает пальцы – горячо…
– Ну, и где ты ставишь мины, минер? – утюг приблизился к самому лицу, Мишка увидел в нем свое расплывчатое изображение. Подался назад, одновременно вытягиваясь из петель. Раскаленное железо впилось в подбородок, заставило вскрикнуть. – Неужели не любишь? – усмехнулся Мотя. – Но это еще ничего, это цветочки. Элла, для гостя клея у тебя не осталось?
– Для него найдем, – Эллочка сделала несколько торопливых затяжек, затушила сигарету о Мишкин лоб и ушла на кухню.
– Поставим мы тебя раком, капитан, зальем клеем, подержим пока затвердеет, а когда на унитаз напросишься – посмотрим. На стенку никогда не лез? Полезешь. Не такие лазали. А пока и утюжок неплохо, – он опять стал приближать Мишке его изображение, и Багрянцев, успевший под разглагольствования Моти спустить с локтей два круга опоясывавшей его веревки, поддел снизу горячую ношу. Мотя, оберегая руки, выронил утюг, отскочил в сторону. Багрянцев же, наоборот, бросился к нему, прижал веревку на руках к его острому, горячему краю. Зверино зарычал – от боли, ярости, для устрашения врага и собственного возбуждения. Ладони жгло, тысячи сил отталкивали их от огня и боли, но рычал Мишка, выпуская боль через этот крик и ожидая, когда пережгутся петли. И когда Мотя, задержанный вначале на миг этим криком, потом появлением Эллочки, – когда Мотя аж через эти мгновения снова ринулся на капитана, Мишка уже встречал его прямым коротким под дых. Снизу, точнехонько. Обмяк Мотя сразу всеми парусами, захватал ртом воздух. Завизжала, сменив умолкнувшего Мишку, Эллочка, но убегать не стала, а тоже потянула длинные руки в драку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67