Он уже слышал негромкое пение мигранта. Он вытащил кинжал из ножен… и замер на месте, потому что жрец неожиданно замолчал.
Мадезус завершил исцеляющую молитву и открыл глаза. Кейлаш закашлялся и слабо зашевелился рядом с ним на полу. В это время жрец услышал у себя за спиной отрывистое шипение и обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть тонкую полоску стального лезвия, нацеленного прямо в него. Он поспешно вскочил, но совсем увернуться не успел. Стилет полоснул его по левой руке и впился в плечо. Мадезус все-таки дотянулся и ухватил Ламици за рукав. Рана показалась ему неопасной, – чуть погодя он легко залечит ее.
Но Ламици засмеялся сквозь стиснутые зубы:
– Умри, глупец!.. Заплати за свои преступления против моей страны!..
И Мадезуса накрыла волна чудовищной боли, хлынувшей изнутри. Яд!.. Жрец повалился на пол и выронил амулет. Ламици схватил его, но амулет неожиданно вспыхнул. Он обжег евнуху ладонь и на миг ослепил. С амулетом в одной руке и отравленным кинжалом в другой Ламици крутанулся на месте и бросился прочь. Амулет постепенно остывал, свет его меркнул. Евнух спрятал его во внутреннем кармашке плаща, ощупью добрался до двери и выскочил вон.
А Мадезус еще пытался найти и открыть лекарскую сумку, отчаянно призывая своего бога и чувствуя, что раздирающая боль вот-вот дойдет до сердца. Он попытался позвать на помощь, но воздух не достигал легких. Понимая, что это конец, Мадезус закрыл глаза, поручил свою душу Митре и безмолвно ушел из мира живых…
Когда по глазам ударила вспышка света, Конан мгновенно обернулся, выдирая из простертого тела Кулга окровавленный меч. В десяти футах от него, сжимая тонкий кинжал, вдоль стены быстро пробирался некто в сером плаще. Варвар бросил быстрый взгляд в дальний угол комнаты – и потрясенно ахнул! Опрокинутый стол не давал возможности рассмотреть всей картины, но он увидел обмякшую, безвольно вытянутую руку жреца. А вокруг быстро растекалась большая лужа крови…
Не размышляя, Конан бросился следом за незнакомцем в сером плаще. Точно взбесившийся бык, проложил он себе дорогу сквозь всеобщую свалку. Он быстро настигал убегавшего, тем более что тот двигался неуверенно, наполовину вслепую, и не подозревал о своем грозном преследователе. А Конан мчался за ним, как буря, и, настигая, испустил жуткий боевой клич своей родной Киммерии. Он уже видел влажный блеск крови на клинке убегавшего и не сомневался, что это кровь жреца.
Варвар изготовился для выпада: еще миг, и он насадил бы убийцу на меч, точно свинью на вертел. Ему помешал ничтожный Винак, скрючившийся под столом. Запнувшись о его выставленную ногу, Конан выронил меч, а потом, потеряв равновесие, упал сам. Меч лязгнул об пол в нескольких футах от распростертого киммерийца, а Ламици выскользнул за дверь и растворился в ночи.
Упустив убийцу, Конан от ярости потерял человеческий облик. Его глаза застлал багровый туман. Он схватил Винака за лодыжку и выволок его из-под стола. Винак пронзительно завизжал, взвиваясь в железных тисках, в которые угодил.
– Мерзкий сучонок! – взревел киммериец. – Ступай в ад следом за братом!..
Голова Винака врезалась в стену с тошнотворным хрустом, какой производит раздавленная гнилушка. По камню размазалась отвратительная серо-красная жижа…
Кровь Конана клокотала по жилам, в висках стучало. Он подхватил меч и отшвырнул с дороги мешавший ему стол. Разыскать убийцу жреца!.. Содрать с него живьем шкуру!..
За его спиной не в меру разошедшийся деревенский житель схватил здоровенный кусок доски и без разбору крушил им всякого, кто оказывался в пределах досягаемости. Подняв в очередной раз свое громоздкое, но весьма убедительное оружие, верзила опустил его сзади на шею киммерийца. Удар был таков, что доска разлетелась в щепы. Конан сделал еще несколько неверных шагов в сторону двери и, по-прежнему сжимая меч, свалился на пол таверны. Прополз еще сколько-то футов… Потом его глаза закрылись, а голова стукнула о порог.
Когда Конан очнулся, утреннее солнце уже плыло к зениту. Оно светило сквозь окна жилой комнаты в гостинице Мальгореша. Не вполне понимая, что происходит, киммериец кое-как поднялся на ноги и первым делом нашарил меч. Потом в его памяти всплыли более чем скверные события вчерашнего вечера. Он поник на жесткую лежанку, на которой провел ночь, и принялся растирать затылок. Он вздрогнул от боли, наткнувшись на шишку размером с финик, набухшую в основании черепа.
Голова киммерийца гудела, точно боевой барабан. Его мутило: он слишком быстро поднялся на ноги. Все же он выпрямился и прошаркал ногами в угол комнаты, где стояла большая миска с водой. Судя по всему, он находился в одной из каменных построек деревни. Наверное, в той, что стояла рядом с таверной.
Он жадно отпил несколько глотков воды, а остальное вылил себе на голову, чтобы хоть как-то отделаться от боли. Он понятия не имел, кто и чем нанес ему удар, и только надеялся про себя, что его обидчику пришлось еще хуже. Найдя свой меч благополучно прислоненным к стене, он забрал его и стал оглядываться дальше. Каким-то чудом кошелек с золотом ухитрился не покинуть его ремня. Конан мысленно возблагодарил Крома за то, что тот дал ему силы быстро очнуться после вчерашних событий. Жизнь, в конце концов, не так уж плоха, если в руке меч, а на поясе – кошелек с деньгами!
Выбравшись наружу, он увидел, что не ошибся в своих догадках: он в самом деле отлеживался в одном из домиков, принадлежавших гостинице. До пивнушки было не более тридцати шагов. Он увидел небольшую кучку деревенских, торчавших у входа, и стал гадать про себя, как там Мальгореш и Кейлаш.
Мадезус… Тягостно было думать об этом, но Конан чувствовал почти наверняка: Мадезуса нет в живых. Воспоминание о безвольно вытянутой руке жреца, о бледной кисти, торчавшей из пропитанного кровью рукава, наполнило его яростью и отчаянием. Месть! Месть!!! – кричало все его существо.
Но сперва он выяснит, что же сталось с Кейлашем.
Наружная дверь таверны была загромождена. Несколько деревенских жителей нехорошо покосились на Конана. Притихнув, они разошлись при его приближении. Осталось только двое стариков, смотревших на подходившего киммерийца. Он не помнил, чтобы эти седобородые были вчера в заведении.
– Где Мальгореш? – сипло спросил Конан. Ему было не до любезностей.
Один из старцев только хмыкнул, возмущенный его тоном, и решил не отвечать. Второй, чье лицо было изборождено морщинами и обветрено, точно сами Карпашские горы, долго молчал, прежде чем заговорить. Потом беззубый старец оперся на посох, наклонился вперед и все-таки ответил.
– Внутри. Заперся. Все утро там просидел, – сообщил он Конану.
Он говорил безразличным тоном, очень невнятно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Мадезус завершил исцеляющую молитву и открыл глаза. Кейлаш закашлялся и слабо зашевелился рядом с ним на полу. В это время жрец услышал у себя за спиной отрывистое шипение и обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть тонкую полоску стального лезвия, нацеленного прямо в него. Он поспешно вскочил, но совсем увернуться не успел. Стилет полоснул его по левой руке и впился в плечо. Мадезус все-таки дотянулся и ухватил Ламици за рукав. Рана показалась ему неопасной, – чуть погодя он легко залечит ее.
Но Ламици засмеялся сквозь стиснутые зубы:
– Умри, глупец!.. Заплати за свои преступления против моей страны!..
И Мадезуса накрыла волна чудовищной боли, хлынувшей изнутри. Яд!.. Жрец повалился на пол и выронил амулет. Ламици схватил его, но амулет неожиданно вспыхнул. Он обжег евнуху ладонь и на миг ослепил. С амулетом в одной руке и отравленным кинжалом в другой Ламици крутанулся на месте и бросился прочь. Амулет постепенно остывал, свет его меркнул. Евнух спрятал его во внутреннем кармашке плаща, ощупью добрался до двери и выскочил вон.
А Мадезус еще пытался найти и открыть лекарскую сумку, отчаянно призывая своего бога и чувствуя, что раздирающая боль вот-вот дойдет до сердца. Он попытался позвать на помощь, но воздух не достигал легких. Понимая, что это конец, Мадезус закрыл глаза, поручил свою душу Митре и безмолвно ушел из мира живых…
Когда по глазам ударила вспышка света, Конан мгновенно обернулся, выдирая из простертого тела Кулга окровавленный меч. В десяти футах от него, сжимая тонкий кинжал, вдоль стены быстро пробирался некто в сером плаще. Варвар бросил быстрый взгляд в дальний угол комнаты – и потрясенно ахнул! Опрокинутый стол не давал возможности рассмотреть всей картины, но он увидел обмякшую, безвольно вытянутую руку жреца. А вокруг быстро растекалась большая лужа крови…
Не размышляя, Конан бросился следом за незнакомцем в сером плаще. Точно взбесившийся бык, проложил он себе дорогу сквозь всеобщую свалку. Он быстро настигал убегавшего, тем более что тот двигался неуверенно, наполовину вслепую, и не подозревал о своем грозном преследователе. А Конан мчался за ним, как буря, и, настигая, испустил жуткий боевой клич своей родной Киммерии. Он уже видел влажный блеск крови на клинке убегавшего и не сомневался, что это кровь жреца.
Варвар изготовился для выпада: еще миг, и он насадил бы убийцу на меч, точно свинью на вертел. Ему помешал ничтожный Винак, скрючившийся под столом. Запнувшись о его выставленную ногу, Конан выронил меч, а потом, потеряв равновесие, упал сам. Меч лязгнул об пол в нескольких футах от распростертого киммерийца, а Ламици выскользнул за дверь и растворился в ночи.
Упустив убийцу, Конан от ярости потерял человеческий облик. Его глаза застлал багровый туман. Он схватил Винака за лодыжку и выволок его из-под стола. Винак пронзительно завизжал, взвиваясь в железных тисках, в которые угодил.
– Мерзкий сучонок! – взревел киммериец. – Ступай в ад следом за братом!..
Голова Винака врезалась в стену с тошнотворным хрустом, какой производит раздавленная гнилушка. По камню размазалась отвратительная серо-красная жижа…
Кровь Конана клокотала по жилам, в висках стучало. Он подхватил меч и отшвырнул с дороги мешавший ему стол. Разыскать убийцу жреца!.. Содрать с него живьем шкуру!..
За его спиной не в меру разошедшийся деревенский житель схватил здоровенный кусок доски и без разбору крушил им всякого, кто оказывался в пределах досягаемости. Подняв в очередной раз свое громоздкое, но весьма убедительное оружие, верзила опустил его сзади на шею киммерийца. Удар был таков, что доска разлетелась в щепы. Конан сделал еще несколько неверных шагов в сторону двери и, по-прежнему сжимая меч, свалился на пол таверны. Прополз еще сколько-то футов… Потом его глаза закрылись, а голова стукнула о порог.
Когда Конан очнулся, утреннее солнце уже плыло к зениту. Оно светило сквозь окна жилой комнаты в гостинице Мальгореша. Не вполне понимая, что происходит, киммериец кое-как поднялся на ноги и первым делом нашарил меч. Потом в его памяти всплыли более чем скверные события вчерашнего вечера. Он поник на жесткую лежанку, на которой провел ночь, и принялся растирать затылок. Он вздрогнул от боли, наткнувшись на шишку размером с финик, набухшую в основании черепа.
Голова киммерийца гудела, точно боевой барабан. Его мутило: он слишком быстро поднялся на ноги. Все же он выпрямился и прошаркал ногами в угол комнаты, где стояла большая миска с водой. Судя по всему, он находился в одной из каменных построек деревни. Наверное, в той, что стояла рядом с таверной.
Он жадно отпил несколько глотков воды, а остальное вылил себе на голову, чтобы хоть как-то отделаться от боли. Он понятия не имел, кто и чем нанес ему удар, и только надеялся про себя, что его обидчику пришлось еще хуже. Найдя свой меч благополучно прислоненным к стене, он забрал его и стал оглядываться дальше. Каким-то чудом кошелек с золотом ухитрился не покинуть его ремня. Конан мысленно возблагодарил Крома за то, что тот дал ему силы быстро очнуться после вчерашних событий. Жизнь, в конце концов, не так уж плоха, если в руке меч, а на поясе – кошелек с деньгами!
Выбравшись наружу, он увидел, что не ошибся в своих догадках: он в самом деле отлеживался в одном из домиков, принадлежавших гостинице. До пивнушки было не более тридцати шагов. Он увидел небольшую кучку деревенских, торчавших у входа, и стал гадать про себя, как там Мальгореш и Кейлаш.
Мадезус… Тягостно было думать об этом, но Конан чувствовал почти наверняка: Мадезуса нет в живых. Воспоминание о безвольно вытянутой руке жреца, о бледной кисти, торчавшей из пропитанного кровью рукава, наполнило его яростью и отчаянием. Месть! Месть!!! – кричало все его существо.
Но сперва он выяснит, что же сталось с Кейлашем.
Наружная дверь таверны была загромождена. Несколько деревенских жителей нехорошо покосились на Конана. Притихнув, они разошлись при его приближении. Осталось только двое стариков, смотревших на подходившего киммерийца. Он не помнил, чтобы эти седобородые были вчера в заведении.
– Где Мальгореш? – сипло спросил Конан. Ему было не до любезностей.
Один из старцев только хмыкнул, возмущенный его тоном, и решил не отвечать. Второй, чье лицо было изборождено морщинами и обветрено, точно сами Карпашские горы, долго молчал, прежде чем заговорить. Потом беззубый старец оперся на посох, наклонился вперед и все-таки ответил.
– Внутри. Заперся. Все утро там просидел, – сообщил он Конану.
Он говорил безразличным тоном, очень невнятно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75