Петр давно махнул рукой на явно бессмысленную необходимость блюсти по жизни слова и дела хотя бы приблизительно похоже на тексты священных писаний. Великая Литература, Книгой Книг продравшаяся сквозь тысячелетия, здесь, в ее реальных истоках, все более подтверждала критическую истину о несоответствии придуманного любым писателем и бывшего на самом деле, как бы тот писатель ни клялся в строгой документальности. Коли совпало что - ликуй. Это - к Петру, поначалу весьма страдавшему от разных несоответствий. Впрочем, его привычно утешительное: "Евангелисты подправят" - уже и не произносилось им по поводу и без оного: сколько "небиблейского" он сам наворотил, сколько другие, а сколько еще будет наворочено!.. Пустое, господа, нет повода для волнений, евангелисты подправят. Или, точнее, напишут, как надо.
Праздник отгуляли в Галилее, после чего Петр отбыл в Иерусалим, туманно объяснив поход срочной надобностью. Да Иешуа не особо интересовался самостоятельными передвижениями Петра, его в последние недели весьма занимали полутайные-полуявные разговоры с то и дело возникавшими на горизонте зилотами друзьями Иуды и Симона, да много времени и сил отняла подготовка собственного "синедриона".
Петр махнул в Иерусалим, как обычно - через Службу Времени, а Иоанн, который был ему нужен в столице Иудеи, шел сам по себе - с заходом в Вифанию, к Лазарю. Забавно, но Петр полагал, что спокойному и могучему аскету весьма по душе пришлись тихие беседы с милейшей юной Марфой, .которые велись ими вдвоем но наедине! - по вечерам под старой смоковницей, когда Иешуа с учениками останавливался в Вифании или, точнее, в Бейт-Ханании. Но это - так, к слову...
Петр сидел в своем доме в Нижнем городе, в котором в общем-то прижился за минувшие годы, хотя никогда подолгу здесь не оставался: день-второй, не дольше... Он потягивал из хорошего стеклянного цветного бокала хорошее прошлогоднее вино из виноделен с Голанских склонов и невесело думал о том невеселом деле, что предстояло начать и, как бы кто тому ни противился, завершить. Года полтора назад, когда Иешуа впервые понесло в Иерусалим с мимолетной разрушительной миссией, которая, к счастью, закончилась всего лишь мирной покупкой белого голубя в торговых рядах Царской Базилики, а потом произвольным размножением оного до девяти персон в голубом небе пригорода, в тот самый момент Петр, уже плюнувший на необходимость реальных объяснений каждого чуда, совершаемого Иешуа, успокоил себя привычной мыслишкой, что, мол, не так уж долго терпеть осталось все эти незапланированные и необъяснимые чудеса, все полегоньку идет к четырежды описанной в вышеназванной Книге Книг развязке. Наивный - он тогда верил, что уж развязка-то произойдет точно по Канону: арест, распятие, воскресение, вознесение и - дальше со всеми положенными остановками типа крестовых походов, крещения Руси, инквизиции etc. Сегодня он не поставил бы и затертой лепты против новенького динария за то, что Иешуа позволит кому-либо когда-либо планировать события помимо него. Он просто не заметит ни планирующего, ни его планов, а пойдет так и туда, как и куда решит пойти сам - заранее ли, спонтанно ли. Другое дело, смех смехом, но события в общем-то не сильно отклонялись от некоего жесткого стержня, на который их потом нанижут (или давно нанизали, если быть точным...) евангелисты канонические и апокрифические. От совсем голого стержня. Да, они, события; не слишком походили на описанные в подробностях, но Петр, повторим, давно не заботился о подробностях. А заботило его этакое милое и простенькое несоответствие именно стержню: Иешуа совсем не собирался подвергать свою персону аресту, распятию и прочим евангелическим радостям. Он, напротив, собирался жить и действовать - причем весьма активно и вопреки мрачному несогласию Петра с этими действиями. Считал: не согласен - не участвуй, никто тебя не заставляет, у тебя, дорогой Кифа, и так дел по горло, а с зилотами я и сам разберусь...
Зилоты в Канон не вписывались. Они вообще никуда не вписывались - дикие, невежественные, агрессивные и заряженные вздорной ненавистью ко всем, кто не с ними. Обыкновенные бандиты - по ментальности, лишь вольно взявшие на вооружение нехитрую антиримскую идеологию, скорее даже - прикрывающие ею обычный разбой. Если честно, считал Петр, они использовали Иешуа, его бешеную в Галилее популярность, а он, напротив, был уверен, что сам использует их. Когда будет надо, тогда и использует.
Иоанн, к слову, был согласен с Иешуа - но в том лишь, что тот работает с зилотами втемную, вертит ими, как хочет. Иоанну совсем не нравилась сама идея активной борьбы. Он утверждал, что любая действенная активность, любая собранная в крепкий, но небольшой кулак сила достаточно быстро будет подавлена куда большей силой, которую и собирать-то не надо, она сама по себе существует и весьма соскучилась по живому делу. В крепости Антония, например, существует. Не говоря уж о Кесарии. И уж совсем не говоря о недалекой Сирии... А когда сила, запальчиво и неразумно собранная зилотами под флагом мирного, по сути, галилейского Машиаха, будет подавлена, неизбежно умрет и дух, который как раз медленно, но очень верно овладел едва ли не половиной земли Израильской и вживается дальше, дальше - в души, в головы, в мысли. В землю эту нищую вживается, корни пустил, ростками пробился. И сам всерьез становится силой. Которую не сломать и не уничтожить - она, в отличие от силы оружия, невидна, -нематериальна.
Сила эта - вера, которую дал людям Иешуа. И он отлично знает, что она сила, извините за невольную тавтологию, но почему-то хочет разбавить ее теми, для кого слово "вера" - пустой и невнятный звук. Зачем? Для каких таких высших целей?.. Нет ничего выше веры, вздор, вздор!..
– Пора спасать Иешуа, - сказал Иоанн однажды. Был Назарет, был поздний вечер, был злой спор между Иешуа и.двенадцатью. - Пора спасать веру. Пора спасать дело наше.
– Пора, - согласился Петр.
Похоже, они разное вкладывали в понятие "спасать", но дело стало общим. За этим Петр и ждал Иоанна в Нижнем городе. Иоанн вошел без стука, неслышно ступая по камню мягкими кожаными подошвами.
– Я не опоздал? - спросил, не здороваясь,
– У нас пока есть время, - сказал Петр. - Кайафа ждет меня только вечером.
– Кайафа? Первосвященник? Тебя?!
– Нет, конечно. Он ждет тайного визита эллинского посланника, о приезде которого ему сообщили на той неделе.
– Кто сообщил?
– Было кому, - привычно ушел от ответа Петр, и Иоанн неожиданно обозлился:
– Послушай, Кифа, я трое суток иду к тебе в этот странный дом из Нацрата, я даже не захожу к Лазарю в Бейт-Хананию, чтобы повидать Марфу. Ты сказал в тот вечер, когда мы поссорились с Иешуа, - прийти, и я пошел не спрашивая - как всегда, как обычно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155