Слышали?
– А как же. Есть. Хозяйка его – вдовушка, она даже приходится моей жене родственницей.
Тоотс несколько мгновений задумчиво смотрит перед собой, покусывая ноготь большого пальца, и наконец восклицает:
– Ясно! Ясно, господин Киппель! Всё ясно! Можете не продолжать. – И немного тише: – Хм-хью-хьюх, ничего не скажешь, вдовушка – кровь с молоком. Помню, тогда, на моей свадьбе…
Но именно теперь язык городского господина развязывается, Киппель удобно откидывается на спинку стула, вытягивает свои ноги в бахилах, с наслаждением попыхивает сигарой и начинает пространно разглагольствовать о своих видах на будущее.
Вообще-то на жизнь обижаться торговцу было бы грешно и так далее. Однако если торговля не имеет прочного обеспечения и значительного оборотного капитала, то доходы от нее носят случайный характер, а, главное, от такой деятельности не остается никаких следов. Правда, и от старого Носова сейчас уже не осталось ничего видимого глазом (как известно, его непутевые сыновья промотали все полученное от него наследство), но об этом человеке, по крайней мере, до сего дня идет молва по всей Прибалтике. Ну да, потому-то он, Киппель, и принял решение взяться за какое-нибудь такое… так сказать, предприятие, которое через известное время показало бы – и впрямь совершено кое-что и силы потрачены не зря. Всеконечно, он, Киппель, далеко не первосортный земледелец, но ведь, чтобы работать на хуторе, вовсе не обязательно быть чудодеем и волшебником. Небось, привыкнет. Небось, придет сюда, в Юлесоо, и попросит у господина опмана совета, если иной раз подкачает собственная смекалка.
– Само собой! – соглашается Тоотс. – Все это – дело наживное. Да и много ли нужно знаний по полеводству. Кроме того, и на хуторе Пюртсли, всеконечно, есть опытные люди. Поначалу дела могут идти по инерции. Но имейте в виду, господин Киппель – как сложится семейная жизнь, это уже вопрос особый. Имейте в виду – это очень важно!
– С этим-то я справлюсь, – кивает предприниматель головой. – Эти брюки (он шлепает себя по ляжке) останутся на тех же ногах, где и сейчас.
– Может оно и так, но как бы сперва не хлебнуть порядком воя и зубовного скрежета. Таких историй на белом свете видано-перевидано, и еще немало будет увидено. Не подумайте, будто мне хочется накликать на вас беду – я желаю вам всего наилучшего – я только хотел между прочим заметить, что… что жизнь штука довольно странная.
– Не бойтесь, господин Тоотс. Еще старый Носов говорил, что с женщинами надо обращаться, как с норовистыми лошадьми: в руке – кнут, во рту – трубка, вожжи – натянуты!
Примерно в таком духе течет беседа в передней комнате хутора Юлесоо еще некоторое время, затем горожанин, грохоча стулом, поднимается из-за стола и протягивает хозяину руку.
– Надо идти, надо идти. Лутс уже давно на месте, а я все еще тут рассиживаю. А ведь собирался зайти только на четверть часика. Вот видите!
Но хозяин решительно не советует пускаться в дорогу так поздно. Пусть-ка останется Киппель на ночь в Юлесоо, отдохнет, места хватит, а в путь отправится поутру, и пусть не боится, никуда «она» за ночь не денется.
В конце концов, будущий земледелец дает себя уговорить и ложится спать. Лишь на следующее утро отправляется он по заснеженной дороге через Паунвере в деревню Сюргавере.
VIII
А Лутс, действительно, уже прибыл «на место». Входит в залу хутора Рая, осматривается, втягивает голову в плечи.
– Чему вы удивляетесь, друг мой? – спрашивает Тээле.
– Скажите, госпожа Тоотс, неужели это та самая комната, где мы недавно праздновали свадьбу?
– Ну да, та самая.
– Как тихо! Здесь божественный покой.
– А вы что думали? Что свадьба все еще продолжается?
– Нет, я так не думал. Удивительно, что на свете вообще есть такие тихие помещения.
– Ну-ну, неужели вы нигде не находили покоя?
– Нигде. У меня еще и сейчас шумит в ушах от безобразий городской квартиры. К несчастью, моя теперешняя комната расположена точнехонько возле кухни, вечное звяканье посудой, грохот конфорок, журчание воды – все это довело меня до отчаяния. Вот я и решился приехать к вам погостить в надежде, что обрету тут на несколько дней покой. Но если мое присутствие причиняет вам беспокойство, я исчезну отсюда хоть сию минуту.
– Не говорите так, мой друг! Какое может быть беспокойство. Снимите пальто, погрейтесь возле печки, а я пока позову Алийде и приготовлю чай.
С этими словами госпожа Тоотс направляется в другую комнату и уже с порога зовет: – Лийде, иди сюда, к нам приехал гость!
Гость снимает свое «синее», вешает на вешалку, растирает руки, опять прислушивается и бормочет себе под нос:
– Действительно, тишина! Что за беда тут работать! Здесь бери перо в руки и…
На пороге появляется младшая дочь хозяина хутора Рая, немного растерянная, немного застеснявшаяся, но гораздо привлекательнее, чем казалось в дни рождества.
Здороваются. Затем гость говорит:
– Видите ли, Алийде, никогда не следует необдуманно приглашать к себе гостей, среди людей встречаются такие бессовестные, что и впрямь приезжают. Вроде меня – только заикнулись, и вот он я – уже здесь. Теперь вы, естественно, в затруднении и ломаете голову, что с таким человеком делать. Но в утешение вам, барышня Алийде, могу сказать: пусть меня поберут овсяной черт и ржаной волк, если я доставлю вам беспокойство!
– Вы всё о том же! – восклицает Тээле, возвращаясь. – Беспокойство да беспокойство! Неужели у вас нет разговора поинтереснее?
В ту же самую залу приносят ужин и кипящий самовар. Лутс сидит за столом в состоянии полного блаженства и смотрит на своих молодых собеседниц, словно ребенок на рождественскую свечку.
– Ах, напрочь забыла, – вскакивает внезапно старшая сестра из-за стола, – у нас ведь еще с рождества осталось немного этого… под закуску. – И, ставя на стол бутылку, добавляет: – Мы в Рая к таким вещам относимся совершенно равнодушно, может спокойно ждать хоть целый год.
– Так ведь и я не особенно… – начинает гость что-то говорить, но, окинув принесенную бутылку взглядом знатока, осекается.
Застольная беседа становится несколько оживленнее. Вспоминают о недавней свадьбе Тоотса и Тээле, о свадебных гостях, разговаривают о том, о сем.
– А что поделывает теперь Арно Тали? – спрашивает Тээле словно бы между прочим.
– Тали работает, как одержимый. То же самое можно сказать и о молодом писателе Пеэтере Лесте. Боюсь, как бы они не перетрудились. С ними жил еще некий господин Киппель, торговец – ах да, вы же знакомы с ним! – ну так вот, теперь они его выпроводили, так что вся квартира в их распоряжении. Теперь-то они, наконец, покажут, на что способны. А я полагаю, что они способны очень на многое.
– Выходит, у бедняжки Тали нет времени даже и на любовные похождения?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
– А как же. Есть. Хозяйка его – вдовушка, она даже приходится моей жене родственницей.
Тоотс несколько мгновений задумчиво смотрит перед собой, покусывая ноготь большого пальца, и наконец восклицает:
– Ясно! Ясно, господин Киппель! Всё ясно! Можете не продолжать. – И немного тише: – Хм-хью-хьюх, ничего не скажешь, вдовушка – кровь с молоком. Помню, тогда, на моей свадьбе…
Но именно теперь язык городского господина развязывается, Киппель удобно откидывается на спинку стула, вытягивает свои ноги в бахилах, с наслаждением попыхивает сигарой и начинает пространно разглагольствовать о своих видах на будущее.
Вообще-то на жизнь обижаться торговцу было бы грешно и так далее. Однако если торговля не имеет прочного обеспечения и значительного оборотного капитала, то доходы от нее носят случайный характер, а, главное, от такой деятельности не остается никаких следов. Правда, и от старого Носова сейчас уже не осталось ничего видимого глазом (как известно, его непутевые сыновья промотали все полученное от него наследство), но об этом человеке, по крайней мере, до сего дня идет молва по всей Прибалтике. Ну да, потому-то он, Киппель, и принял решение взяться за какое-нибудь такое… так сказать, предприятие, которое через известное время показало бы – и впрямь совершено кое-что и силы потрачены не зря. Всеконечно, он, Киппель, далеко не первосортный земледелец, но ведь, чтобы работать на хуторе, вовсе не обязательно быть чудодеем и волшебником. Небось, привыкнет. Небось, придет сюда, в Юлесоо, и попросит у господина опмана совета, если иной раз подкачает собственная смекалка.
– Само собой! – соглашается Тоотс. – Все это – дело наживное. Да и много ли нужно знаний по полеводству. Кроме того, и на хуторе Пюртсли, всеконечно, есть опытные люди. Поначалу дела могут идти по инерции. Но имейте в виду, господин Киппель – как сложится семейная жизнь, это уже вопрос особый. Имейте в виду – это очень важно!
– С этим-то я справлюсь, – кивает предприниматель головой. – Эти брюки (он шлепает себя по ляжке) останутся на тех же ногах, где и сейчас.
– Может оно и так, но как бы сперва не хлебнуть порядком воя и зубовного скрежета. Таких историй на белом свете видано-перевидано, и еще немало будет увидено. Не подумайте, будто мне хочется накликать на вас беду – я желаю вам всего наилучшего – я только хотел между прочим заметить, что… что жизнь штука довольно странная.
– Не бойтесь, господин Тоотс. Еще старый Носов говорил, что с женщинами надо обращаться, как с норовистыми лошадьми: в руке – кнут, во рту – трубка, вожжи – натянуты!
Примерно в таком духе течет беседа в передней комнате хутора Юлесоо еще некоторое время, затем горожанин, грохоча стулом, поднимается из-за стола и протягивает хозяину руку.
– Надо идти, надо идти. Лутс уже давно на месте, а я все еще тут рассиживаю. А ведь собирался зайти только на четверть часика. Вот видите!
Но хозяин решительно не советует пускаться в дорогу так поздно. Пусть-ка останется Киппель на ночь в Юлесоо, отдохнет, места хватит, а в путь отправится поутру, и пусть не боится, никуда «она» за ночь не денется.
В конце концов, будущий земледелец дает себя уговорить и ложится спать. Лишь на следующее утро отправляется он по заснеженной дороге через Паунвере в деревню Сюргавере.
VIII
А Лутс, действительно, уже прибыл «на место». Входит в залу хутора Рая, осматривается, втягивает голову в плечи.
– Чему вы удивляетесь, друг мой? – спрашивает Тээле.
– Скажите, госпожа Тоотс, неужели это та самая комната, где мы недавно праздновали свадьбу?
– Ну да, та самая.
– Как тихо! Здесь божественный покой.
– А вы что думали? Что свадьба все еще продолжается?
– Нет, я так не думал. Удивительно, что на свете вообще есть такие тихие помещения.
– Ну-ну, неужели вы нигде не находили покоя?
– Нигде. У меня еще и сейчас шумит в ушах от безобразий городской квартиры. К несчастью, моя теперешняя комната расположена точнехонько возле кухни, вечное звяканье посудой, грохот конфорок, журчание воды – все это довело меня до отчаяния. Вот я и решился приехать к вам погостить в надежде, что обрету тут на несколько дней покой. Но если мое присутствие причиняет вам беспокойство, я исчезну отсюда хоть сию минуту.
– Не говорите так, мой друг! Какое может быть беспокойство. Снимите пальто, погрейтесь возле печки, а я пока позову Алийде и приготовлю чай.
С этими словами госпожа Тоотс направляется в другую комнату и уже с порога зовет: – Лийде, иди сюда, к нам приехал гость!
Гость снимает свое «синее», вешает на вешалку, растирает руки, опять прислушивается и бормочет себе под нос:
– Действительно, тишина! Что за беда тут работать! Здесь бери перо в руки и…
На пороге появляется младшая дочь хозяина хутора Рая, немного растерянная, немного застеснявшаяся, но гораздо привлекательнее, чем казалось в дни рождества.
Здороваются. Затем гость говорит:
– Видите ли, Алийде, никогда не следует необдуманно приглашать к себе гостей, среди людей встречаются такие бессовестные, что и впрямь приезжают. Вроде меня – только заикнулись, и вот он я – уже здесь. Теперь вы, естественно, в затруднении и ломаете голову, что с таким человеком делать. Но в утешение вам, барышня Алийде, могу сказать: пусть меня поберут овсяной черт и ржаной волк, если я доставлю вам беспокойство!
– Вы всё о том же! – восклицает Тээле, возвращаясь. – Беспокойство да беспокойство! Неужели у вас нет разговора поинтереснее?
В ту же самую залу приносят ужин и кипящий самовар. Лутс сидит за столом в состоянии полного блаженства и смотрит на своих молодых собеседниц, словно ребенок на рождественскую свечку.
– Ах, напрочь забыла, – вскакивает внезапно старшая сестра из-за стола, – у нас ведь еще с рождества осталось немного этого… под закуску. – И, ставя на стол бутылку, добавляет: – Мы в Рая к таким вещам относимся совершенно равнодушно, может спокойно ждать хоть целый год.
– Так ведь и я не особенно… – начинает гость что-то говорить, но, окинув принесенную бутылку взглядом знатока, осекается.
Застольная беседа становится несколько оживленнее. Вспоминают о недавней свадьбе Тоотса и Тээле, о свадебных гостях, разговаривают о том, о сем.
– А что поделывает теперь Арно Тали? – спрашивает Тээле словно бы между прочим.
– Тали работает, как одержимый. То же самое можно сказать и о молодом писателе Пеэтере Лесте. Боюсь, как бы они не перетрудились. С ними жил еще некий господин Киппель, торговец – ах да, вы же знакомы с ним! – ну так вот, теперь они его выпроводили, так что вся квартира в их распоряжении. Теперь-то они, наконец, покажут, на что способны. А я полагаю, что они способны очень на многое.
– Выходит, у бедняжки Тали нет времени даже и на любовные похождения?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31