Хор грянул Земной Гимн, разрывая сердца и давая нам в полной мере ощутить тяжесть утраты.
Я мысленно вернулась далеко в прошлое, вспомнив этот ритм и запахи детства, когда слизь сэрасов еще не испортила моего обоняния. Это были похороны Деморы: толпы людей вокруг нашего дома, незнакомые мне кузены, играющие на веранде, и пролитое липкое, сладкое вино в жаркий солнечный день. У меня не сохранилось воспоминаний о похоронах отца. Эльвира сказала, что моя мать должна обязательно взять меня с собой на похороны, что я имею право проводить отца в последний путь. Но мама заявила, что не хочет расстраивать меня. Однако теперь, оглядываясь назад, я думаю, что это был просто ее способ противостоять властной Эльвире. Вот так она и похоронила отца одна, и я даже не попрощалась с ним.
Туманная оболочка планеты поглотила контейнер с прахом. На секунду крошечное светящееся пятно стало большим и более ярким, а затем совсем исчезло. Сквозь пелену выступивших на глазах слез контуры планеты и звезд казались размытыми.
День второй, 9:30 пополудни
Мелодия Земного Гимна еще долгое время звучала у меня в ушах. Я слышала ее, принося соболезнования, когда церемония прощания уже закончилась. Слышала, принимая сотни протестов от владельцев предприятий, находившихся в спицах, которые сейчас эвакуировали, и от штатных сотрудников, которые из-за режима изоляции не могли добраться до своих исследовательских лабораторий. Протесты, которые дошли до меня, были всего лишь малой толикой жалоб, с которыми теперь днем и ночью работал соответствующий отдел. Эвакуируемым сообщили, что это учебная тревога. Никто, конечно, не верил в это. Я очень надеялась, что кчин все еще в центре. Эвакуация вот-вот должна была закончиться, и Мердок мог переходить к разработке и осуществлению задуманной им операции.
А что же Квотермейн? Служба безопасности повсюду искала его, но ей не удалось обнаружить никаких его следов. Как доказали бесчисленные нелегальные жители Иокасты, на станции было множество укромных мест, где можно надежно спрятаться. Если бы я захотела скрыться, я, пожалуй, спустилась бы в подпалубное пространство, там легче всего избежать обнаружения. Под главной магистралью и зданиями каждого кольца располагается лабиринт трубопроводов и лазов, там проходят рециркуляционные каналы, ячейки2 по сбору отходов, коммуникационные кабели. Я даже не спрашивала Мердока, поручал ли он своим сотрудникам обыскать пространство под палубами. На это потребовалось бы несколько месяцев, а за это время пропавший и сам мог объявиться. Если его не заставит сделать это повышенная радиация, то допекут голод и насекомые-паразиты. Однако Квотермейн вряд ли станет прятаться под палубой.
Так где же он сейчас? И почему не вошел в контакт с нами? Послав к черту работающий со сбоями душ в нашем жилом блоке, я отодвинула в сторону свою порцию из космического рациона и начала барабанить пальцами по краю стола – единственной свободной на нем поверхности.
Квотермейн находился в складском отсеке примерно в то время, когда был убит Кевет. В отличие от Мердока я все еще не верила, что Брин замешан в преступлении, поэтому мне было очень трудно понять причину, которая заставляла Квотермейна прятаться от нас. Кого он боялся? Меня задевала за живое одна мысль о том, что он не доверял мне до такой степени, что Даже не пришел посоветоваться со мной.
Подойдя к окну, через которое днем свет проникал в помещение, я выглянула в него, но, конечно, не увидела звезд, а только белую панель. Мне стало очень одиноко. Я находилась посреди космоса и перед сном даже не могла увидеть звезд, выглянув в окно, – то звездное пространство, которое было мне так хорошо знакомо по виду, открывавшемуся из обсерватории. Это были созвездия, которые можно наблюдать и с Земли. До появления на Иокасте членов экипажа «Калипсо» я не вспоминала о Земле месяцами. Но теперь мне казалось, что звезды, которые можно видеть с Иокасты, очень близко расположены к моей родной планете, что они пахнут ею и я могла бы уловить этот запах, если бы мое обоняние не было испорчено…
Мои непосредственные воспоминания о Земле связаны с детством, поскольку большую часть своей взрослой жизни я провела вдали от дома. Эти воспоминания отрывочны и фрагментарны, но очень красочны и ярки. Они похожи на короткие стихотворения…
Я зря потратила десять минут на поиски в своей комнате поэтического сборника под названием «Сидя в реке». Мой отец написал эту книгу, должно быть, когда я была совсем маленькой, поскольку он умер, когда мне исполнилось десять лет, и слова «малышка с глазами словно облачное небо» в одном из его стихотворений, вероятно, относились ко мне. Стихотворения представляли собой простые повествовательные монологи или краткую игру слов и возвращали меня к пейзажам и образам моего прошлого. Они вызывали в моей памяти воспоминания о красной пыли сухого сезона, такой мягкой и приятной, когда идешь по ней босыми ногами; о моих одетых в старомодны акриловые платья деревенских тетях, успевавших приготовит обед, присмотреть за детьми и узнать новости в Интернете. Я помню их постоянное наставление: «Не подходи близко к реке» и дорожку дрожащего лунного света на воде, над которой далеко разносились голоса друзей, чьи лица уже стерлись в моей памяти.
Я плохо помню отца. Юджин – так его звали – был романистом и постоянно уезжал, чтобы «глотнуть свежего воздуха», как он выражался. Когда он бывал дома, то часто читал мне вслух ту книгу, которой сам в это время увлекался, и я наслаждалась общением с ним и тем вниманием, которое он мне оказывал, больше, чем порой содержанием книги. Однажды он не вернулся из очередной поездки. Позже я узнала, что он попал в аварию, свидетелями которой были цыгане – с их табором он тогда путешествовал…
Я страшно сердилась на отца за то, что он покинул мою маму, которая, казалось, трагически переживала свою потерю. Именно поэтому я не стала возражать, когда мама отказалась взять меня с собой на похороны. Через пять лет после этого я уехала из дома и поступила в Технический корпус.
Я так и не нашла сборник папиных стихотворений. Это была тонкая потрепанная книжечка, и мне бы очень не хотелось думать, что я потеряла ее. Я могла бы, конечно, найти ее содержание в базе данных по литературе, но намного приятней было держать в руках книжечку, нежели электронную копию.
Зато я нашла другую отцовскую книгу, завалившуюся за шкафчик с одеждой, рядом с которым стояли мои видавшие виды ботинки. Но мне не хотелось читать «Мотыльков».
Сюжет этого произведения был взят из дневника одного младшего должностного лица, жившего при коррумпированном, построенном на насилии режиме на исходе двадцатого столетия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118
Я мысленно вернулась далеко в прошлое, вспомнив этот ритм и запахи детства, когда слизь сэрасов еще не испортила моего обоняния. Это были похороны Деморы: толпы людей вокруг нашего дома, незнакомые мне кузены, играющие на веранде, и пролитое липкое, сладкое вино в жаркий солнечный день. У меня не сохранилось воспоминаний о похоронах отца. Эльвира сказала, что моя мать должна обязательно взять меня с собой на похороны, что я имею право проводить отца в последний путь. Но мама заявила, что не хочет расстраивать меня. Однако теперь, оглядываясь назад, я думаю, что это был просто ее способ противостоять властной Эльвире. Вот так она и похоронила отца одна, и я даже не попрощалась с ним.
Туманная оболочка планеты поглотила контейнер с прахом. На секунду крошечное светящееся пятно стало большим и более ярким, а затем совсем исчезло. Сквозь пелену выступивших на глазах слез контуры планеты и звезд казались размытыми.
День второй, 9:30 пополудни
Мелодия Земного Гимна еще долгое время звучала у меня в ушах. Я слышала ее, принося соболезнования, когда церемония прощания уже закончилась. Слышала, принимая сотни протестов от владельцев предприятий, находившихся в спицах, которые сейчас эвакуировали, и от штатных сотрудников, которые из-за режима изоляции не могли добраться до своих исследовательских лабораторий. Протесты, которые дошли до меня, были всего лишь малой толикой жалоб, с которыми теперь днем и ночью работал соответствующий отдел. Эвакуируемым сообщили, что это учебная тревога. Никто, конечно, не верил в это. Я очень надеялась, что кчин все еще в центре. Эвакуация вот-вот должна была закончиться, и Мердок мог переходить к разработке и осуществлению задуманной им операции.
А что же Квотермейн? Служба безопасности повсюду искала его, но ей не удалось обнаружить никаких его следов. Как доказали бесчисленные нелегальные жители Иокасты, на станции было множество укромных мест, где можно надежно спрятаться. Если бы я захотела скрыться, я, пожалуй, спустилась бы в подпалубное пространство, там легче всего избежать обнаружения. Под главной магистралью и зданиями каждого кольца располагается лабиринт трубопроводов и лазов, там проходят рециркуляционные каналы, ячейки2 по сбору отходов, коммуникационные кабели. Я даже не спрашивала Мердока, поручал ли он своим сотрудникам обыскать пространство под палубами. На это потребовалось бы несколько месяцев, а за это время пропавший и сам мог объявиться. Если его не заставит сделать это повышенная радиация, то допекут голод и насекомые-паразиты. Однако Квотермейн вряд ли станет прятаться под палубой.
Так где же он сейчас? И почему не вошел в контакт с нами? Послав к черту работающий со сбоями душ в нашем жилом блоке, я отодвинула в сторону свою порцию из космического рациона и начала барабанить пальцами по краю стола – единственной свободной на нем поверхности.
Квотермейн находился в складском отсеке примерно в то время, когда был убит Кевет. В отличие от Мердока я все еще не верила, что Брин замешан в преступлении, поэтому мне было очень трудно понять причину, которая заставляла Квотермейна прятаться от нас. Кого он боялся? Меня задевала за живое одна мысль о том, что он не доверял мне до такой степени, что Даже не пришел посоветоваться со мной.
Подойдя к окну, через которое днем свет проникал в помещение, я выглянула в него, но, конечно, не увидела звезд, а только белую панель. Мне стало очень одиноко. Я находилась посреди космоса и перед сном даже не могла увидеть звезд, выглянув в окно, – то звездное пространство, которое было мне так хорошо знакомо по виду, открывавшемуся из обсерватории. Это были созвездия, которые можно наблюдать и с Земли. До появления на Иокасте членов экипажа «Калипсо» я не вспоминала о Земле месяцами. Но теперь мне казалось, что звезды, которые можно видеть с Иокасты, очень близко расположены к моей родной планете, что они пахнут ею и я могла бы уловить этот запах, если бы мое обоняние не было испорчено…
Мои непосредственные воспоминания о Земле связаны с детством, поскольку большую часть своей взрослой жизни я провела вдали от дома. Эти воспоминания отрывочны и фрагментарны, но очень красочны и ярки. Они похожи на короткие стихотворения…
Я зря потратила десять минут на поиски в своей комнате поэтического сборника под названием «Сидя в реке». Мой отец написал эту книгу, должно быть, когда я была совсем маленькой, поскольку он умер, когда мне исполнилось десять лет, и слова «малышка с глазами словно облачное небо» в одном из его стихотворений, вероятно, относились ко мне. Стихотворения представляли собой простые повествовательные монологи или краткую игру слов и возвращали меня к пейзажам и образам моего прошлого. Они вызывали в моей памяти воспоминания о красной пыли сухого сезона, такой мягкой и приятной, когда идешь по ней босыми ногами; о моих одетых в старомодны акриловые платья деревенских тетях, успевавших приготовит обед, присмотреть за детьми и узнать новости в Интернете. Я помню их постоянное наставление: «Не подходи близко к реке» и дорожку дрожащего лунного света на воде, над которой далеко разносились голоса друзей, чьи лица уже стерлись в моей памяти.
Я плохо помню отца. Юджин – так его звали – был романистом и постоянно уезжал, чтобы «глотнуть свежего воздуха», как он выражался. Когда он бывал дома, то часто читал мне вслух ту книгу, которой сам в это время увлекался, и я наслаждалась общением с ним и тем вниманием, которое он мне оказывал, больше, чем порой содержанием книги. Однажды он не вернулся из очередной поездки. Позже я узнала, что он попал в аварию, свидетелями которой были цыгане – с их табором он тогда путешествовал…
Я страшно сердилась на отца за то, что он покинул мою маму, которая, казалось, трагически переживала свою потерю. Именно поэтому я не стала возражать, когда мама отказалась взять меня с собой на похороны. Через пять лет после этого я уехала из дома и поступила в Технический корпус.
Я так и не нашла сборник папиных стихотворений. Это была тонкая потрепанная книжечка, и мне бы очень не хотелось думать, что я потеряла ее. Я могла бы, конечно, найти ее содержание в базе данных по литературе, но намного приятней было держать в руках книжечку, нежели электронную копию.
Зато я нашла другую отцовскую книгу, завалившуюся за шкафчик с одеждой, рядом с которым стояли мои видавшие виды ботинки. Но мне не хотелось читать «Мотыльков».
Сюжет этого произведения был взят из дневника одного младшего должностного лица, жившего при коррумпированном, построенном на насилии режиме на исходе двадцатого столетия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118