Анатом Лиана Ивановна будет каждый день являться в новой кофточке; первокурсникам, не знающим ее, будет странно, что тонкая, изящная, как бы воздушная Лиана Ивановна занимается препарированием трупов.
На просторной лестничной площадке было тихо, валялись на полу окурки, зло пахло крепкими дешевыми сигаретами. На табличке «Место для курения» была исправлена одна буква, и читалось «Место для дурения»; скамейка была испещрена надписями. Одна утверждала: «Все кончается задним проходом!» Игорь улыбнулся, побежал вниз, к тете Вере, которая, завидев Игоря, уже держала в руках его спортивную куртку. Он вежливо отстранил ее руки, хотел одеться сам, но старуха рассердилась:
– Вот еще фокусы! Самому подаю, самой подаю, а… саменок не хочет! – И от души расхохоталась над нечаянной шуткой. – Вона как я выражаюся, просто смех берет! Сам, сама и саменок… Чего? Ах, до свидания! До свидания, до свидания! – И крикнула ему в спину: – Я к вам в субботу лажусь. Ковры трясти да темну комнату прибирать. До скорого свиданьица!
Снег перестал идти, но Игорю показалось, что сугробы еще потолстели, троллейбусные и трамвайные провода совсем обвисли и даже здание института укоротилось и занизилось. Он вынул перчатки, собрался натянуть на руки, но раздумал и сунул их обратно в карманы.
– Вот черт! – выругался Игорь. – Тоже мне острячка!
В ушах все звучало: «Самому подаю, самой подаю, а саменок не хочет!» Удивительно, как резко могло меняться у человека настроение! Счастливым, радостным, переполненным призрачным светом снегопада, запахами весны, предчувствием еще большего счастья спускался Игорь по широкой и плавной лестнице, но тетя Вера произнесла несколько глупых слов, и все пропало, исчезло.
– Вот черт!
Игорь спустился с крыльца, пошел по протоптанной извилистой дорожке: метров через двадцать остановился, повернулся лицом к институтскому зданию.
– Саменок! – усмехнулся Игорь.
Он почувствовал, что от него пахнет больницей, этой сложной смесью йода, эфира, спирта, клеенки, валерьянки, марганцовки и еще чего-то многого. Запах больницы Игорь чувствовал всю жизнь, с пеленок, но сейчас, среди утонувшего в снегу города, запахи были особенно сильными. Это пахло от спортивной куртки, которая всего полчаса провисела в гардеробе у тети Веры. Сунув руки в карманы – пальцам было все-таки холодно! – Игорь вышел из металлических резных ворот. Ого! Уже скрипел на закруглении трамвайный вагон, тяжело сметающий дугой снег с контактного провода; троллейбусы еще не ходили, но зеленое такси медленно-медленно пробивалось к институтским воротам. Машина окончательно забуксовала на повороте, дверцы открылись, вышел заместитель отца, проректор по научной работе профессор Огородников. Увидев его, Игорь, сам не зная почему, торопливо спрятался за угол и скрывался до тех пор, пока Огородников не ушел.
Выждав еще немного, Игорь двинулся дальше: миновал институтский сквер, ворота, завернул направо, перешел на другую сторону улицы, остановился. Отсюда медицинский институт был виден целиком. Высокое все-таки здание, основательное, красивое, броское – самое красивое в городе.
– Саменок!
Игорь понял, что никогда не станет учиться в медицинском институте. Никогда!
Через три дня, когда снег осел и прикатался, когда пришли морозы и в большой гостиной собрались отдохнуть и посудачить перед сном отец и мать, Игорь объявил о своем решении. Отец засмеялся и поставил ноги на каминную решетку.
– Славно шутишь! – сказал он. – Что за привычка мистифицировать?
Мать поняла все и побледнела.
* * *
… Хитро устроен механизм японских часов «Сейко». Алели рубиновые камни, идеально точно сопряженные шестерни двигали вперед стрелки, календарь, будильник; разрослось до лабиринтной сложности простое, в сущности, часовое хозяйство, а вместе с тем в сложности существовала изящная простота необходимости.
Сосредоточенно сжав губы, Игорь Саввович принялся разбирать совершенно новые часы. Шесть крупных винтов, два микроскопических: японцы – молодцы, прорезают в некоторых болтах крестовину для специальной отвертки – не срывается. «Если сегодня не успею, отложу на завтра! – мирно подумал он, выкрутив два очередных болта и положив их на тонкое стекло. – Плевать на гарантийные пломбы!.. Отличный подарок сделала Светлана» Через полчаса Игорь Саввович вынул из глазницы лупу. Может быть, ему давно, очень давно пора на «псишку»? В городской больнице собирается отдавать богу душу Борис Иванов, плачет в спальне жена, как угорелый носится по городу полковник Сиротин. Игорь Саввович усмехнулся: «Праздную труса, – насмешливо подумал он. – Боюсь думать… Ой, пропадешь здря, гражданин Гольцов!»
Светлана ничком лежала на кровати, и было так темно, что из переулка, куда выходило широкое окно спальни, проникал свет неоновой рекламы «Химчистка». Давно было известно, что зеленое свечение дает буква «и», красное – буква «х», синее – буква «ч», а оранжевое – две буквы – «м» и «т». Поэтому на спине Светланы лежал зеленый отсвет, голова была в красном, ноги – в синем, а потолок спальни был расцвечен смешанным свечением, коричневым с примесью ядовитой желтизны. Светлана лежала неподвижно, на подушке расплывалось мокрое пятно – значит, после разговора с полковником Сиротиным жена снова плакала. Игорь Саввович осуждающе покачал головой, подумал немного и нетрропливо разделся.
Надо было уснуть. Игорь Саввович лег на спину, закрыл глаза, руки скрестил на груди, чтобы в такой позе мысленно перевозить через небольшую речку в лодчонке послушных китайцев. Китайцы были странные, средневековые, коричневолицые, в длинных одеждах с яркими веерами в тонких женственных руках. Он сажал китайцев в лодку по трое, ловко орудуя шестом, быстренько перевозил на противоположный берег и сразу же возвращался за очередной тройкой. Девять китайцев перевезено на левый берег, заросший гаоляном, двенадцать, пятнадцать, восемнадцать… Яркие, как реклама «Химчистки», непрерывно движущиеся веера, казалось, издавали шелестящий треск, длинные шелковые одежды празднично блестели, и пахло почему-то Ритиными французскими духами… Восемьдесят первый китаец выходил из зыбкой лодчонки на берег, когда раздался сдавленный голос Светланы. Он вздрогнул.
– Не могу, не могу! – Светлана вскочила, стоя на коленях, молитвенно прижала руки к груди. – Ты не знаешь всего, Игорь, не знаешь! Этот Борис Иванов… У него перелом основания черепа! Он может умереть. Мы от тебя это скрывали…
… Восемьдесят первый китаец уходил через гаолян к солнцу, держа колеблющийся веер на отлете, волосы, кончающиеся косичкой, были красными…
– Догадываюсь о переломе! – сказал Игорь Саввович. – Я докторский ребенок…
Глава пятая
Подследственный
Игорь Саввович Гольцов впервые в жизни шел пешком по улице Фрунзе, хотя она была второй по величине и значимости улицей Ромска.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118
На просторной лестничной площадке было тихо, валялись на полу окурки, зло пахло крепкими дешевыми сигаретами. На табличке «Место для курения» была исправлена одна буква, и читалось «Место для дурения»; скамейка была испещрена надписями. Одна утверждала: «Все кончается задним проходом!» Игорь улыбнулся, побежал вниз, к тете Вере, которая, завидев Игоря, уже держала в руках его спортивную куртку. Он вежливо отстранил ее руки, хотел одеться сам, но старуха рассердилась:
– Вот еще фокусы! Самому подаю, самой подаю, а… саменок не хочет! – И от души расхохоталась над нечаянной шуткой. – Вона как я выражаюся, просто смех берет! Сам, сама и саменок… Чего? Ах, до свидания! До свидания, до свидания! – И крикнула ему в спину: – Я к вам в субботу лажусь. Ковры трясти да темну комнату прибирать. До скорого свиданьица!
Снег перестал идти, но Игорю показалось, что сугробы еще потолстели, троллейбусные и трамвайные провода совсем обвисли и даже здание института укоротилось и занизилось. Он вынул перчатки, собрался натянуть на руки, но раздумал и сунул их обратно в карманы.
– Вот черт! – выругался Игорь. – Тоже мне острячка!
В ушах все звучало: «Самому подаю, самой подаю, а саменок не хочет!» Удивительно, как резко могло меняться у человека настроение! Счастливым, радостным, переполненным призрачным светом снегопада, запахами весны, предчувствием еще большего счастья спускался Игорь по широкой и плавной лестнице, но тетя Вера произнесла несколько глупых слов, и все пропало, исчезло.
– Вот черт!
Игорь спустился с крыльца, пошел по протоптанной извилистой дорожке: метров через двадцать остановился, повернулся лицом к институтскому зданию.
– Саменок! – усмехнулся Игорь.
Он почувствовал, что от него пахнет больницей, этой сложной смесью йода, эфира, спирта, клеенки, валерьянки, марганцовки и еще чего-то многого. Запах больницы Игорь чувствовал всю жизнь, с пеленок, но сейчас, среди утонувшего в снегу города, запахи были особенно сильными. Это пахло от спортивной куртки, которая всего полчаса провисела в гардеробе у тети Веры. Сунув руки в карманы – пальцам было все-таки холодно! – Игорь вышел из металлических резных ворот. Ого! Уже скрипел на закруглении трамвайный вагон, тяжело сметающий дугой снег с контактного провода; троллейбусы еще не ходили, но зеленое такси медленно-медленно пробивалось к институтским воротам. Машина окончательно забуксовала на повороте, дверцы открылись, вышел заместитель отца, проректор по научной работе профессор Огородников. Увидев его, Игорь, сам не зная почему, торопливо спрятался за угол и скрывался до тех пор, пока Огородников не ушел.
Выждав еще немного, Игорь двинулся дальше: миновал институтский сквер, ворота, завернул направо, перешел на другую сторону улицы, остановился. Отсюда медицинский институт был виден целиком. Высокое все-таки здание, основательное, красивое, броское – самое красивое в городе.
– Саменок!
Игорь понял, что никогда не станет учиться в медицинском институте. Никогда!
Через три дня, когда снег осел и прикатался, когда пришли морозы и в большой гостиной собрались отдохнуть и посудачить перед сном отец и мать, Игорь объявил о своем решении. Отец засмеялся и поставил ноги на каминную решетку.
– Славно шутишь! – сказал он. – Что за привычка мистифицировать?
Мать поняла все и побледнела.
* * *
… Хитро устроен механизм японских часов «Сейко». Алели рубиновые камни, идеально точно сопряженные шестерни двигали вперед стрелки, календарь, будильник; разрослось до лабиринтной сложности простое, в сущности, часовое хозяйство, а вместе с тем в сложности существовала изящная простота необходимости.
Сосредоточенно сжав губы, Игорь Саввович принялся разбирать совершенно новые часы. Шесть крупных винтов, два микроскопических: японцы – молодцы, прорезают в некоторых болтах крестовину для специальной отвертки – не срывается. «Если сегодня не успею, отложу на завтра! – мирно подумал он, выкрутив два очередных болта и положив их на тонкое стекло. – Плевать на гарантийные пломбы!.. Отличный подарок сделала Светлана» Через полчаса Игорь Саввович вынул из глазницы лупу. Может быть, ему давно, очень давно пора на «псишку»? В городской больнице собирается отдавать богу душу Борис Иванов, плачет в спальне жена, как угорелый носится по городу полковник Сиротин. Игорь Саввович усмехнулся: «Праздную труса, – насмешливо подумал он. – Боюсь думать… Ой, пропадешь здря, гражданин Гольцов!»
Светлана ничком лежала на кровати, и было так темно, что из переулка, куда выходило широкое окно спальни, проникал свет неоновой рекламы «Химчистка». Давно было известно, что зеленое свечение дает буква «и», красное – буква «х», синее – буква «ч», а оранжевое – две буквы – «м» и «т». Поэтому на спине Светланы лежал зеленый отсвет, голова была в красном, ноги – в синем, а потолок спальни был расцвечен смешанным свечением, коричневым с примесью ядовитой желтизны. Светлана лежала неподвижно, на подушке расплывалось мокрое пятно – значит, после разговора с полковником Сиротиным жена снова плакала. Игорь Саввович осуждающе покачал головой, подумал немного и нетрропливо разделся.
Надо было уснуть. Игорь Саввович лег на спину, закрыл глаза, руки скрестил на груди, чтобы в такой позе мысленно перевозить через небольшую речку в лодчонке послушных китайцев. Китайцы были странные, средневековые, коричневолицые, в длинных одеждах с яркими веерами в тонких женственных руках. Он сажал китайцев в лодку по трое, ловко орудуя шестом, быстренько перевозил на противоположный берег и сразу же возвращался за очередной тройкой. Девять китайцев перевезено на левый берег, заросший гаоляном, двенадцать, пятнадцать, восемнадцать… Яркие, как реклама «Химчистки», непрерывно движущиеся веера, казалось, издавали шелестящий треск, длинные шелковые одежды празднично блестели, и пахло почему-то Ритиными французскими духами… Восемьдесят первый китаец выходил из зыбкой лодчонки на берег, когда раздался сдавленный голос Светланы. Он вздрогнул.
– Не могу, не могу! – Светлана вскочила, стоя на коленях, молитвенно прижала руки к груди. – Ты не знаешь всего, Игорь, не знаешь! Этот Борис Иванов… У него перелом основания черепа! Он может умереть. Мы от тебя это скрывали…
… Восемьдесят первый китаец уходил через гаолян к солнцу, держа колеблющийся веер на отлете, волосы, кончающиеся косичкой, были красными…
– Догадываюсь о переломе! – сказал Игорь Саввович. – Я докторский ребенок…
Глава пятая
Подследственный
Игорь Саввович Гольцов впервые в жизни шел пешком по улице Фрунзе, хотя она была второй по величине и значимости улицей Ромска.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118