Но я знал: причина совсем в другом, и это не давало мне покоя.
Герда наполнила мою тарелку, но я не мог проглотить ни куска. Она тоже села к столу и принялась кормить малыша. Сын превратился в щит, защищающий нас друг от друга. Я был даже рад, что непоседливый Ян целиком завладел вниманием Герды, поскольку при одном взгляде на жену мне хотелось плакать.
Сегодня она была удивительно красивой и казалась совсем юной. Ее каштановые волосы, стянутые на затылке лентой, причудливыми волнами ниспадали ей на спину, кончиками прядей почти касаясь талии. Ее сердце было таким же чистым и бесхитростным, как у маленького Яна. Она не умела хитрить и притворяться, и сейчас ее сердце переполняли неутихающие страдания. Герда ощущала мою боль так, словно моя душевная рана была ее собственной. Мне захотелось взять ее за руку и спросить напрямую: может, она любит Стефана больше, чем меня, и наш брак тяготит ее? Может, она мечтает о свободе?
Нет, Герда ни за что не позволит себе разрушить нашу семью. Она воспитана в католических традициях. Разъехаться мы еще можем, но только не развестись.
В кухне установилась гнетущая тишина, даже Ян перестал верещать. Из кабинета раздавался смех пациентки, явно кокетничающей со Стефаном.
Герда напряженно повернулась в сторону кухонной двери, через которую доносился этот смех, и впервые за все время заговорила со мной:
– Как по-твоему, она красивая?
Ее вопрос застал меня врасплох.
– Ты говоришь про пациентку Стефана?
Герда кивнула.
– Я видела ее в окно.
Я развернулся, сев таким образом, чтобы жене было не отвести от меня взгляд (не станет же она закрывать глаза!), и сказал:
– Хорошенькая, пожалуй, но слишком вульгарная. Это не настоящая красота.
Я взял Герду за руку. На ее лице едва мелькнула робкая улыбка и тут же погасла. Мне подумалось, что она сейчас расплачется.
Я не угадал. Герда встревоженно посмотрела в сторону кабинета, прислушалась и спросила:
– Ты ничего сейчас не слышал?
Кажется, мне и в самом деле послышался какой-то странный, глухой звук.
Герда порывисто встала.
– Кто-то упал.
Она произнесла это с такой уверенностью, что я бросился к лестнице и позвал маму. Она тут же вышла из комнаты: осунувшаяся, заметно постаревшая. Ее вид встревожил меня сильнее, чем непонятный шум в глубине дома.
– Что случилось, Брам?
– Герде показалось, будто кто-то упал. Я испугался, что ты. Должно быть, пациентке Стефана стало плохо. Пойду взгляну, не нужна ли ему помощь.
В это время со стороны приемной послышались тяжелые шаги, затем раздался испуганный крик, после чего хлопнула входная дверь, ведущая из приемной на улицу.
Я уже готов был метнуться туда, но задержался, и очень кстати, поскольку мама, кинувшись по ступенькам вниз, споткнулась и едва не упала. Я подхватил ее. Никогда еще я не видел нашу маму такой испуганной. Она держалась за сердце. Вместе мы прошли через кухню и коридор в заднюю часть дома, где располагались приемная и кабинет. Герда подняла на руки захныкавшего Яна и последовала за нами.
Входная дверь была широко распахнута, и по приемной гулял холодный осенний ветер. На другой стороне улицы я увидел Стефана: он стоял ко мне спиной, держа на руках потерявшую сознание певичку. Порывы ветра трепали ее рыжие локоны.
Что ж, кажется, все встало на свои места – по-видимому, с пациенткой случился не обморок, а приступ, и ее потребовалось срочно отвезти в больницу. Движение на улице было довольно оживленным, и Стефан рассчитывал быстро найти извозчика. Странно только, что он не позвал меня на помощь. Я выбежал на крыльцо и крикнул:
– Стефан! Мне потом подойти к тебе в больницу?
Он не обернулся и не замедлил шаг, наоборот, услышав мой голос, он почему-то зашагал еще быстрее. Вскоре подкатил наемный экипаж, и Стефан торопливо открыл дверцу, чтобы положить пациентку на мягкое сиденье.
– Стефан! – снова позвал я брата.
Мама тоже выскочила на крыльцо и закричала. В ее коротком пронзительном вопле было столько страха и душевной боли, что я, наверное, запомню его до конца дней. Этот крик заставил Стефана оглянуться (к тому моменту он, устроив женщину, уже почти и сам забрался в экипаж).
Человек, который смотрел на нас с подножки кареты, вовсе не был моим братом! Я увидел совсем другое лицо! Одежда на нем, несомненно, принадлежала Стефану, но все остальное... Я вдруг заметил, что незнакомец ниже ростом и сложен совсем не так, как мой брат. Даже его волосы, издали похожие на волосы Стефана, были длиннее и чуть светлее.
– Стефан! – простонала мама, но самозванец скрылся в карете, которая тут же тронулась с места.
Я оторопело помотал головой, не понимая, что происходит. Глядя вслед удаляющей карете, я заметил какого-то странного человека: лысого, в очках, с пышными седыми усами. Вскочив в другой экипаж, он пустился в погоню за каретой, увозившей Стефана.
Я терялся в догадках, решительно не понимая смысла того, чему сам был свидетелем. Но мама вела себя так, словно что-то знала. Она сжала мою руку.
– Они увезли Стефана!
– Но ведь это был не он, – шепотом возразил я.
Мама схватила меня за вторую руку и встряхнула, как упрямого, непослушного ребенка.
– Догони их! Они увезли Стефана!
Я машинально повиновался – в рубашке и домашних туфлях бросился вдогонку, надеясь поскорее поймать извозчика. Рискуя поскользнуться на мокрых камнях мостовой, я пробежал целый квартал, пока от холодного ветра у меня не запылали легкие. Пока я пытался догнать экипажи, и похитители и их таинственный преследователь скрылись из виду. Даже если бы мне сейчас и попался извозчик, я не знал, в каком направлении ехать.
Удрученный и обескураженный, я вернулся домой и молча прошел мимо матери, жены и голосящего сына прямо в кабинет, где Стефан принимал эту рыжую особу. Я не очень представлял, зачем туда иду и что собираюсь искать.
В кабинете все оставалось по-прежнему: никаких видимых следов борьбы – ни опрокинутой мебели, ни разбитых склянок. Только запах. Слабый и очень знакомый. Я пригляделся. На ковре возле смотрового стола валялся скомканный кружевной платок. Я нагнулся, чтобы поднять его, и едва не задохнулся от запаха хлороформа.
Только сейчас мое замешательство сменилось откровенным страхом. Произошедшее не стало для меня понятнее, одно было ясно: в нашу жизнь ворвалось зло. Я выпрямился и на пороге кабинета увидел поникшую маму и ошеломленную Герду.
– Мы должны заявить в полицию, – твердо сказал я.
– Полиция нам не поможет, – возразила мама.
Сказано это было твердым, уверенным тоном, будто она прекрасно понимала смысл произошедшего.
– Тогда скажи, к кому обратиться, – с раздражением бросил я.
Она молчала.
– Если придут пациенты, извинись от моего имени и попроси их зайти завтра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
Герда наполнила мою тарелку, но я не мог проглотить ни куска. Она тоже села к столу и принялась кормить малыша. Сын превратился в щит, защищающий нас друг от друга. Я был даже рад, что непоседливый Ян целиком завладел вниманием Герды, поскольку при одном взгляде на жену мне хотелось плакать.
Сегодня она была удивительно красивой и казалась совсем юной. Ее каштановые волосы, стянутые на затылке лентой, причудливыми волнами ниспадали ей на спину, кончиками прядей почти касаясь талии. Ее сердце было таким же чистым и бесхитростным, как у маленького Яна. Она не умела хитрить и притворяться, и сейчас ее сердце переполняли неутихающие страдания. Герда ощущала мою боль так, словно моя душевная рана была ее собственной. Мне захотелось взять ее за руку и спросить напрямую: может, она любит Стефана больше, чем меня, и наш брак тяготит ее? Может, она мечтает о свободе?
Нет, Герда ни за что не позволит себе разрушить нашу семью. Она воспитана в католических традициях. Разъехаться мы еще можем, но только не развестись.
В кухне установилась гнетущая тишина, даже Ян перестал верещать. Из кабинета раздавался смех пациентки, явно кокетничающей со Стефаном.
Герда напряженно повернулась в сторону кухонной двери, через которую доносился этот смех, и впервые за все время заговорила со мной:
– Как по-твоему, она красивая?
Ее вопрос застал меня врасплох.
– Ты говоришь про пациентку Стефана?
Герда кивнула.
– Я видела ее в окно.
Я развернулся, сев таким образом, чтобы жене было не отвести от меня взгляд (не станет же она закрывать глаза!), и сказал:
– Хорошенькая, пожалуй, но слишком вульгарная. Это не настоящая красота.
Я взял Герду за руку. На ее лице едва мелькнула робкая улыбка и тут же погасла. Мне подумалось, что она сейчас расплачется.
Я не угадал. Герда встревоженно посмотрела в сторону кабинета, прислушалась и спросила:
– Ты ничего сейчас не слышал?
Кажется, мне и в самом деле послышался какой-то странный, глухой звук.
Герда порывисто встала.
– Кто-то упал.
Она произнесла это с такой уверенностью, что я бросился к лестнице и позвал маму. Она тут же вышла из комнаты: осунувшаяся, заметно постаревшая. Ее вид встревожил меня сильнее, чем непонятный шум в глубине дома.
– Что случилось, Брам?
– Герде показалось, будто кто-то упал. Я испугался, что ты. Должно быть, пациентке Стефана стало плохо. Пойду взгляну, не нужна ли ему помощь.
В это время со стороны приемной послышались тяжелые шаги, затем раздался испуганный крик, после чего хлопнула входная дверь, ведущая из приемной на улицу.
Я уже готов был метнуться туда, но задержался, и очень кстати, поскольку мама, кинувшись по ступенькам вниз, споткнулась и едва не упала. Я подхватил ее. Никогда еще я не видел нашу маму такой испуганной. Она держалась за сердце. Вместе мы прошли через кухню и коридор в заднюю часть дома, где располагались приемная и кабинет. Герда подняла на руки захныкавшего Яна и последовала за нами.
Входная дверь была широко распахнута, и по приемной гулял холодный осенний ветер. На другой стороне улицы я увидел Стефана: он стоял ко мне спиной, держа на руках потерявшую сознание певичку. Порывы ветра трепали ее рыжие локоны.
Что ж, кажется, все встало на свои места – по-видимому, с пациенткой случился не обморок, а приступ, и ее потребовалось срочно отвезти в больницу. Движение на улице было довольно оживленным, и Стефан рассчитывал быстро найти извозчика. Странно только, что он не позвал меня на помощь. Я выбежал на крыльцо и крикнул:
– Стефан! Мне потом подойти к тебе в больницу?
Он не обернулся и не замедлил шаг, наоборот, услышав мой голос, он почему-то зашагал еще быстрее. Вскоре подкатил наемный экипаж, и Стефан торопливо открыл дверцу, чтобы положить пациентку на мягкое сиденье.
– Стефан! – снова позвал я брата.
Мама тоже выскочила на крыльцо и закричала. В ее коротком пронзительном вопле было столько страха и душевной боли, что я, наверное, запомню его до конца дней. Этот крик заставил Стефана оглянуться (к тому моменту он, устроив женщину, уже почти и сам забрался в экипаж).
Человек, который смотрел на нас с подножки кареты, вовсе не был моим братом! Я увидел совсем другое лицо! Одежда на нем, несомненно, принадлежала Стефану, но все остальное... Я вдруг заметил, что незнакомец ниже ростом и сложен совсем не так, как мой брат. Даже его волосы, издали похожие на волосы Стефана, были длиннее и чуть светлее.
– Стефан! – простонала мама, но самозванец скрылся в карете, которая тут же тронулась с места.
Я оторопело помотал головой, не понимая, что происходит. Глядя вслед удаляющей карете, я заметил какого-то странного человека: лысого, в очках, с пышными седыми усами. Вскочив в другой экипаж, он пустился в погоню за каретой, увозившей Стефана.
Я терялся в догадках, решительно не понимая смысла того, чему сам был свидетелем. Но мама вела себя так, словно что-то знала. Она сжала мою руку.
– Они увезли Стефана!
– Но ведь это был не он, – шепотом возразил я.
Мама схватила меня за вторую руку и встряхнула, как упрямого, непослушного ребенка.
– Догони их! Они увезли Стефана!
Я машинально повиновался – в рубашке и домашних туфлях бросился вдогонку, надеясь поскорее поймать извозчика. Рискуя поскользнуться на мокрых камнях мостовой, я пробежал целый квартал, пока от холодного ветра у меня не запылали легкие. Пока я пытался догнать экипажи, и похитители и их таинственный преследователь скрылись из виду. Даже если бы мне сейчас и попался извозчик, я не знал, в каком направлении ехать.
Удрученный и обескураженный, я вернулся домой и молча прошел мимо матери, жены и голосящего сына прямо в кабинет, где Стефан принимал эту рыжую особу. Я не очень представлял, зачем туда иду и что собираюсь искать.
В кабинете все оставалось по-прежнему: никаких видимых следов борьбы – ни опрокинутой мебели, ни разбитых склянок. Только запах. Слабый и очень знакомый. Я пригляделся. На ковре возле смотрового стола валялся скомканный кружевной платок. Я нагнулся, чтобы поднять его, и едва не задохнулся от запаха хлороформа.
Только сейчас мое замешательство сменилось откровенным страхом. Произошедшее не стало для меня понятнее, одно было ясно: в нашу жизнь ворвалось зло. Я выпрямился и на пороге кабинета увидел поникшую маму и ошеломленную Герду.
– Мы должны заявить в полицию, – твердо сказал я.
– Полиция нам не поможет, – возразила мама.
Сказано это было твердым, уверенным тоном, будто она прекрасно понимала смысл произошедшего.
– Тогда скажи, к кому обратиться, – с раздражением бросил я.
Она молчала.
– Если придут пациенты, извинись от моего имени и попроси их зайти завтра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77