– воскликнул он. – Как я без вас останусь? Квартира не квартира, если вы не сидите в кресле. Будем там сидеть со старым Бобби…
Он замолчал. У Флик задергалось лицо. Она нетерпеливо вытерла глаза платочком.
– Что ж это… – начал он.
– Я… я из-за Боба, – Флик протянула руку. – Пока. – И она исчезла.
Билл постоял, глядя на скрывшую ее толпу.
– Вот это да! – пробормотал он. – Как она любит эту собаку!
И он спустился на берег, погруженный в думы.
Глава XII
К мистеру Парадену пришли
1
Если верно, что Действие придает нашей жизни особую пряность, то не менее верно и другое – временами ее полезно разбавить капелькой Бездействия. А посему, после бурных – а порою и буйных – сцен, которые автор вынужден был привести, дабы сохранить целостность повествования, приятно будет пересечь Атлантику и немного отдохнуть в жилище ученого анахорета. Через месяц после того, как Фелисия Шеридан отплыла в Америку, мы вновь оказываемся в доме мистера Кули Парадена на Лонг-Айленде, в мансарде, выходящей окнами на залитый солнцем сад. В той самой мансарде, где занимается приемный сын мистера Парадена, Гораций. Мы входим в ту минуту, когда мистер Шерман Бэстейбл преподносит питомцу урок французского.
Да. Несколько недель назад мистер Бэстейбл решительно объявил, что не останется и за миллион; но человек, приклеенный к шляпе, не отвечает за свои слова, и может отказаться от них под влиянием ножниц, теплой воды и доводов разума. Через полчаса после того, как шляпу отделили от его волос, мистер Бэстейбл, поначалу не желавший слушать о миллионе, настолько остыл, что поддался на лишние пятьдесят долларов в месяц. Соответственно, мы вновь видим его на посту.
Однако нынешний Шерман Бэстейбл сильно отличается от себя прежнего. От восторженной приветливости не осталось и следа. Теперь это подозрительный деспот, которому мистер Параден велел не церемониться с подопечным; и вот, как было велено, он ожесточил свое сердце.
В данную минуту он как раз демонстрировал происшедшую в нем перемену. Видя, что Гораций засмотрелся на залитый солнцем сад, педагог грохнул кулаком по столу.
– Будешь слушать? – заорал он. – У тебя в одно ухо…
– Ладно, ладно, – печально отвечал Гораций. Эти вопли раздражали его все больше и больше. Вольное дитя подворотен тяжело воспринимало дисциплинарные меры; порой ему казалось, что мистер Бэстейбл перенял худшие черты покойного Саймона Легри . Он оторвал взгляд от лужайки и широко зевнул.
– Прекрати! – заорал наставник.
– Ладно.
– Никаких «ладно»! – гремел злопамятный учитель, который при виде питомца мгновенно вспоминал клей. – Когда я к тебе обращаюсь, говори «да, сэр», четко и уважительно.
– Да, сэр, – буркнул Гораций.
Ревнитель дисциплины подметил бы недостаточную четкость и уважительность этих слов, но наставник удовольствовался буквой, или сделал вид, что удовольствовался, и снова перешел к уроку.
– Во французском языке, – произнес мистер Бэстейбл, – перед существительными мужского рода ставится неопределенный артикль un, например un homme – мужчина, un oiseau – птица.
– Ща села на дерево, – заметил Гораций, плавно переходя к уроку естествознания.
Мистер Бэстейбл попытался испепелить его взглядом.
– Не отвлекайся! – взревел он. – И не «ща», а сейчас.
– Вот и я про что, – сказал Гораций.
– …и une – перед существительными женского рода, например une dame – дама, une allumette – спичка, une histoire – история, une plume -перо. Ясно?
– Да вроде.
– Что значит «вроде»?
– Ну, – спокойно отвечал Гораций, – вроде киселя. Чего-то тебе ложат, а чего – непонятно.
Педагог вцепился в редеющие волосы и застонал. С пятьюдесятью долларами в неделю набегала внушительная сумма, но он все чаще думал, что дешево оценил свои страдания.
– «Ложат»! – в отчаянии повторил он. – Разве культурные люди так говорят?
– Не знаю, – упорствовал Гораций, – я с такими людями не говорю.
– Сэр, – машинально поправил мистер Бэстейбл.
– Сэр.
– И не «людями», а «людьми». – Он с тоской воззрился на ученика. Припекало, его слабые нервы начали сдавать.
– Ты неисправим. Не знаю, что с тобой делать. Тебя совершенно не интересует занятия. Я думал, ты осознаешь свое положение. Возможности, которые перед тобой открываются.
– Знаю, – устало отвечал Гораций, – надо пользоваться случаем и выправляться, сколько могешь.
– Можешь.
– Ладно.
– Да, сэр! – Глаза мистера Бэстейбла зловеще блеснули.
– Да, сэр.
Педагог с размаху плюхнулся на стул, тот обиженно заскрипел.
– Ты понимаешь, что тысячи мальчиков, глядя на тебя, подыхают с зависти?
– Так культурные люди не говорят, – возразил Гораций. Ненавистные уроки, как ни странно, порой накрепко застревали в его памяти. – Вот вы и попались. Не «подыхают», а «умирают». Не "с" зависти, а «от». Вы меня поправляете, я вас. Что, съели?! – (При этом вопросе наставник не впервые подумал, что Ирод Великий – его любимый исторический персонаж.) – Сами ж мне и талдычили.
Каждый учитель в душе политик. Мистер Бэстейбл, сознавая шаткость своих позиций, перешел в контратаку, избрав мишенью выговор своего питомца.
– Да научишься ты как следует произносить слова?! – заорал он. -Можно ли так коверкать! Вот, – он вытащил толстую книгу. – Что толку учить французский, если ты на своем говорить не умеешь. Читай вслух. По-людски, а не… – он задумался, подбирая сравнение, – не как мальчишка для гольфа.
– А чего такого? – спросил Гораций, который водил дружбу с представителями этой почтенной профессии и сам на досуге не брезговал потаскать клюшки.
Мистер Бэстейбл не дал сбить себя на спор.
– Читай, – сказал он. – С девяносто девятой страницы.
Гораций открыл книгу, озаглавленную «Путеводные огни истории», том второй, «Средние века», с отвращением, которое даже не пытался скрыть.
– В ету епоху, – уныло начал он.
– Эту эпоху.
– В эту эпоху монастыри Эвропы…
– Европы.
– Я и прочел «Эвропы», – обиделся Гораций, – в эту эпоху монастыри Эвропы богатели, их церквы соперничали со сборами…
– Соборами.
– В размере и красоте убранства. Святой Бернард, или Сен Бернар по-французски… – Он перестал читать, впервые ощутив проблеск интереса. -У одного типа есть сенбернар. Лохматый такой, глазищи красные…
– Не отвлекайся, – рявкнул мистер Бэстейбл.
– …по-французски, величайший и самый яркий предт-т-дста-ви-тель средне-веко-вого монашества… Вау! – выдохнул Гораций, нежно поглаживая занывшую челюсть, – родился в 1101 году в Бурбундии.
– Бургундии.
– …Бурбундии, в благородном семействе. У его матери было шесть сыновей и дочь, которую та еще в младенчестве посвятила Богу. Третий сын, Бернард, красивый, утонченный, образованный юноша отличался высоким ростом, его белое лицо обрамляли золотистые кудри, голубые глаза лучились невиданной простотой и кротостью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Он замолчал. У Флик задергалось лицо. Она нетерпеливо вытерла глаза платочком.
– Что ж это… – начал он.
– Я… я из-за Боба, – Флик протянула руку. – Пока. – И она исчезла.
Билл постоял, глядя на скрывшую ее толпу.
– Вот это да! – пробормотал он. – Как она любит эту собаку!
И он спустился на берег, погруженный в думы.
Глава XII
К мистеру Парадену пришли
1
Если верно, что Действие придает нашей жизни особую пряность, то не менее верно и другое – временами ее полезно разбавить капелькой Бездействия. А посему, после бурных – а порою и буйных – сцен, которые автор вынужден был привести, дабы сохранить целостность повествования, приятно будет пересечь Атлантику и немного отдохнуть в жилище ученого анахорета. Через месяц после того, как Фелисия Шеридан отплыла в Америку, мы вновь оказываемся в доме мистера Кули Парадена на Лонг-Айленде, в мансарде, выходящей окнами на залитый солнцем сад. В той самой мансарде, где занимается приемный сын мистера Парадена, Гораций. Мы входим в ту минуту, когда мистер Шерман Бэстейбл преподносит питомцу урок французского.
Да. Несколько недель назад мистер Бэстейбл решительно объявил, что не останется и за миллион; но человек, приклеенный к шляпе, не отвечает за свои слова, и может отказаться от них под влиянием ножниц, теплой воды и доводов разума. Через полчаса после того, как шляпу отделили от его волос, мистер Бэстейбл, поначалу не желавший слушать о миллионе, настолько остыл, что поддался на лишние пятьдесят долларов в месяц. Соответственно, мы вновь видим его на посту.
Однако нынешний Шерман Бэстейбл сильно отличается от себя прежнего. От восторженной приветливости не осталось и следа. Теперь это подозрительный деспот, которому мистер Параден велел не церемониться с подопечным; и вот, как было велено, он ожесточил свое сердце.
В данную минуту он как раз демонстрировал происшедшую в нем перемену. Видя, что Гораций засмотрелся на залитый солнцем сад, педагог грохнул кулаком по столу.
– Будешь слушать? – заорал он. – У тебя в одно ухо…
– Ладно, ладно, – печально отвечал Гораций. Эти вопли раздражали его все больше и больше. Вольное дитя подворотен тяжело воспринимало дисциплинарные меры; порой ему казалось, что мистер Бэстейбл перенял худшие черты покойного Саймона Легри . Он оторвал взгляд от лужайки и широко зевнул.
– Прекрати! – заорал наставник.
– Ладно.
– Никаких «ладно»! – гремел злопамятный учитель, который при виде питомца мгновенно вспоминал клей. – Когда я к тебе обращаюсь, говори «да, сэр», четко и уважительно.
– Да, сэр, – буркнул Гораций.
Ревнитель дисциплины подметил бы недостаточную четкость и уважительность этих слов, но наставник удовольствовался буквой, или сделал вид, что удовольствовался, и снова перешел к уроку.
– Во французском языке, – произнес мистер Бэстейбл, – перед существительными мужского рода ставится неопределенный артикль un, например un homme – мужчина, un oiseau – птица.
– Ща села на дерево, – заметил Гораций, плавно переходя к уроку естествознания.
Мистер Бэстейбл попытался испепелить его взглядом.
– Не отвлекайся! – взревел он. – И не «ща», а сейчас.
– Вот и я про что, – сказал Гораций.
– …и une – перед существительными женского рода, например une dame – дама, une allumette – спичка, une histoire – история, une plume -перо. Ясно?
– Да вроде.
– Что значит «вроде»?
– Ну, – спокойно отвечал Гораций, – вроде киселя. Чего-то тебе ложат, а чего – непонятно.
Педагог вцепился в редеющие волосы и застонал. С пятьюдесятью долларами в неделю набегала внушительная сумма, но он все чаще думал, что дешево оценил свои страдания.
– «Ложат»! – в отчаянии повторил он. – Разве культурные люди так говорят?
– Не знаю, – упорствовал Гораций, – я с такими людями не говорю.
– Сэр, – машинально поправил мистер Бэстейбл.
– Сэр.
– И не «людями», а «людьми». – Он с тоской воззрился на ученика. Припекало, его слабые нервы начали сдавать.
– Ты неисправим. Не знаю, что с тобой делать. Тебя совершенно не интересует занятия. Я думал, ты осознаешь свое положение. Возможности, которые перед тобой открываются.
– Знаю, – устало отвечал Гораций, – надо пользоваться случаем и выправляться, сколько могешь.
– Можешь.
– Ладно.
– Да, сэр! – Глаза мистера Бэстейбла зловеще блеснули.
– Да, сэр.
Педагог с размаху плюхнулся на стул, тот обиженно заскрипел.
– Ты понимаешь, что тысячи мальчиков, глядя на тебя, подыхают с зависти?
– Так культурные люди не говорят, – возразил Гораций. Ненавистные уроки, как ни странно, порой накрепко застревали в его памяти. – Вот вы и попались. Не «подыхают», а «умирают». Не "с" зависти, а «от». Вы меня поправляете, я вас. Что, съели?! – (При этом вопросе наставник не впервые подумал, что Ирод Великий – его любимый исторический персонаж.) – Сами ж мне и талдычили.
Каждый учитель в душе политик. Мистер Бэстейбл, сознавая шаткость своих позиций, перешел в контратаку, избрав мишенью выговор своего питомца.
– Да научишься ты как следует произносить слова?! – заорал он. -Можно ли так коверкать! Вот, – он вытащил толстую книгу. – Что толку учить французский, если ты на своем говорить не умеешь. Читай вслух. По-людски, а не… – он задумался, подбирая сравнение, – не как мальчишка для гольфа.
– А чего такого? – спросил Гораций, который водил дружбу с представителями этой почтенной профессии и сам на досуге не брезговал потаскать клюшки.
Мистер Бэстейбл не дал сбить себя на спор.
– Читай, – сказал он. – С девяносто девятой страницы.
Гораций открыл книгу, озаглавленную «Путеводные огни истории», том второй, «Средние века», с отвращением, которое даже не пытался скрыть.
– В ету епоху, – уныло начал он.
– Эту эпоху.
– В эту эпоху монастыри Эвропы…
– Европы.
– Я и прочел «Эвропы», – обиделся Гораций, – в эту эпоху монастыри Эвропы богатели, их церквы соперничали со сборами…
– Соборами.
– В размере и красоте убранства. Святой Бернард, или Сен Бернар по-французски… – Он перестал читать, впервые ощутив проблеск интереса. -У одного типа есть сенбернар. Лохматый такой, глазищи красные…
– Не отвлекайся, – рявкнул мистер Бэстейбл.
– …по-французски, величайший и самый яркий предт-т-дста-ви-тель средне-веко-вого монашества… Вау! – выдохнул Гораций, нежно поглаживая занывшую челюсть, – родился в 1101 году в Бурбундии.
– Бургундии.
– …Бурбундии, в благородном семействе. У его матери было шесть сыновей и дочь, которую та еще в младенчестве посвятила Богу. Третий сын, Бернард, красивый, утонченный, образованный юноша отличался высоким ростом, его белое лицо обрамляли золотистые кудри, голубые глаза лучились невиданной простотой и кротостью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62