Борис напрягал слух, забыл даже о встрече, назначенной на мосту. Певец изображал неких знатных персон – доставал из карманов и надевал то парик, сработанный из веревок, то бумажную шляпу с позументом, и при этом часто прижимал руки к животу, перемежая пение стенаниями. Борис понял, что у вельмож несваренье желудка. Объелись наследством, полученным бесчестно, хлебом, отнятым у сирот.
Слушатели хохотали, криками одобряли сатиру, смеялся и Борис. Потом вокруг певца поредело, невдалеке взвились над головами, затрепыхались крупные литеры, написанные на полотне: «МИССИСИПИ».
Борис не поверил, перечитал. При чем тут Америка? Толпа повлекла его. Глашатай, в рыжем балахоне, в колпаке с перьями, должно на манер индейский, кричал:
– Золото, золото… Для вас роют золото, парижане… Ваше золото, ваше богатство, ваше счастье… Не упустите, парижане… Берите ваше золото!
Тут, в давке, в гомоне, и вынырнул Сен-Поль, старый коришпондент. Притиснутый к Борису, обнял его. Мода изменила маркиза, повелела сбрить усы и бородку, оголив подвижное лицо, а лоб удлинить – с помощью парика нового фасона, как бы сдвинутого назад.
– Повальное безумие, – сказал маркиз. – Мосье Лоу, демон-искуситель… Поглядели бы, что творится у его конторы! Да, блеск золота, мой принц, неотразимый блеск. Копните и вы!
Борис косился на ажиотаж с опаской. В толпе расходились, порхали, шелестели листки с печатью банкира, – крикун продавал их, не уставая превозносить громадные, сказочные прииски на Миссисипи. Словно мячик, перекатывался толстый, низенький горбун, – всяк хотел положить бумажку на его спину, чтобы поставить подпись. Радостный, он прикарманивал медяки и бормотал:
– Счастье вам, счастье…
– Гончих за мной нет, – сказал Сен-Поль, и Борис скорее догадался, чем услышал среди гомона. – Царь у всех на устах, – продолжал он. – Некоторых, впрочем, он разочаровал. Где же буйный матрос, полудикий Голиаф? Откройте секрет, мой принц, – почему он не пожелал жить в Лувре?
– Никакого секрета, – засмеялся посол. – Он ненавидит пышность.
– Это правда, что в Лувре накрыли стол на сто кувертов, а царь даже не взглянул?..
– На двадцать пять. Мой суверен попросил только кружку пива – его замучила жажда.
Экипаж колесил по улочкам левого берега Сены, по Парижу неказистому, нечиновному, в густоте мастерских, провожавших кузнечным лязгом, звоном пилы, отсветом горна. Нагнали компанию горланящих юношей, – по вычурным, пятнистым и полосатым рубахам Борис признал в них студентов. Сен-Поль показал здание Сорбонны, изрядных пропорций, в два яруса колонн и с куполом.
– Где Яков? – спросил Куракин.
– Должно быть, у испанцев. Во Франции опасно, Дюбуа уже подсылал убийц. Если бы не хозяйка гостиницы… Вино развязало язык наемным головорезам, это и спасло Сен-Жоржа.
– Вы по-прежнему с ним?
– Мне кажется, выпал единственный шанс…
– А вдруг опять неудача?
– И у меня нет уверенности, – признался Сен-Поль. – Тогда… Вы помните Симплициссимуса? Он поселился на острове один. Вероятно, у меня не будет иного выхода…
Он доложил о волнениях, возбужденных приездом царя, о расчетах и надеждах в Пале-Рояле и в посольствах. Куракин попросил рассказать о вельможах, приставленных к государю.
Потекла милая, насмешливая речь маркиза.
Маршал Тессе карьеру обеспечил тем, что всем нравился. Это его принцип. Прилипчив, льстит кстати и некстати. Неглуп, ловко прикинется простаком, чтобы подбить на откровенность.
– Вам не надоело еще его хвастовство? Защита Тулона… Заставил самого Евгения Савойского снять осаду.
По мосту, заполненному лавками ювелиров, проехали на остров, миновали собор Нотр-Дам, уже скрывающийся в сумерках.
– Герцог Дантен придворный по призванию, придворный по всем статьям. Королю не понравилась роща возле Фонтенбло, портила пейзаж. Дантен велел подпилить деревья и утром, гуляя с королем, сказал: деревья упадут, как только его величество прикажет. Король кивнул. Герцог дал знак слугам – и липы рухнули. Герцогиня Бургундская пришла в ужас. Она сказала Сен-Симону: «Если король потребует наших голов, Дантен поступит так же».
Под колесами снова мост, выбрались на правый берег, к ратуше, пересекли Гревскую площадь, здешнее лобное место. Остановились, пропуская отряд мушкетеров в шароварах и коротких сапожках.
– Вильруа – гувернер маленького короля. Воспитывает его, взяв за образец покойного Людовика. Выводит на балкон к народу. «Сир, все, что вы видите, ваше!» Стратегии этот маршал вряд ли научит. Не везло ему на войне. Когда вернулся из похода, на воротах его замка висел барабан с надписью: «Меня бьют с обеих сторон». Вы же знаете, здесь нет недостатка в шутниках.
Смеясь, Сен-Поль выпрыгнул из экипажа под теплый шепчущий дождь, в темноту.
14
Парижский двор недоумевает, – даже скромный отель Ледигьер, куда царя повезли от Лувра, слишком роскошен для своенравного русского. Петр, отказавшийся от королевской спальни, не лег и в графской, – спит на своей походной кровати.
Людовик приучил суверенов не судить. Он же внушил святое подчинение дворцовому распорядку. Париж – вот он, за окном, а выйти не смей, пока не придут с визитом. Царя продержали взаперти, во имя престижа королевства, три дня. Страдал, изливая нетерпение в письме Екатерине.
«…Еще ничего не видел здесь, а завтрее или после завтрее начну все смотреть. А сколько дорогою видели, бедность в людях подлых великая».
В этих строках потомок ощутит и жало полемическое, – мол, гордитесь перед нами, лапотниками, а у самих народу сирого, голодного не меньше.
Вот, наконец, избавление… У входа королевская карета, Петр заспешил вниз. Гувернер Вильруа выбирался со старческой осторожностью, ощупывая землю подагрическими ногами. Король сердито надул щечки, оттолкнув протянутую руку дядьки, и соскочил сам, подобрав полы лазоревого жюстакора.
Мгновенное замешательство. Петр вспоминал, что полагается делать, – выйти за порог к королю или поздороваться в прихожей. Между тем откуда ни возьмись сбежалась, скопилась, обступила толпа, столь неприятная Петру со времен стрелецких возмущений.
Современники-французы напишут, как Петр разрубил стянувшую его петлю этикета, – подхватил короля на руки и вприпрыжку понесся по лестнице к себе, оставив далеко позади пыхтящего, испуганного неожиданной выходкой Вильруа. Но король, счастливый в объятиях веселого, доброго великана, звонко смеялся.
«Дитя зело изрядное образом и станом, и по возрасту своему довольно разумен», – написал царь Екатерине. Впоследствии он вырежет из кости рельефный портрет Людовика. Мемуары донесут до нас разговоры Петра с королем.
– Сир, вы начинаете ваше правление, а я свое заканчиваю. Надеюсь, вы подружитесь с моим наследником.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135