– Разве вы такой старый? У вас волосы не белые, как у дедушки.
– Не старый, сир, но у меня много работы. Я не успею сделать всего.
Мальчик оглянулся на гувернера с растерянностью, – о труде управления ему, должно быть, не напоминали.
– Прилежен ли король в ученье? – спросил царь гувернера.
Неотвязно думалось о своем наследнике. Не об Алексее. О том, которого должна дать Екатерина.
– Успехи у его величества прекрасные, – произнес Вильруа с официальным восторгом.
Куракину он признался:
– По правде, король предпочитает книгам ярмарочного полишинеля, избивающего палкой дьявола.
В отеле Ледигьер состоялась и встреча с регентом.
– Мне передали, – сказал Петр, – что с вами большой ваш друг, столь же ценный, как мой незабвенный Лефорт.
– У меня много друзей, – ответил герцог. – Вот де Ноайль, вот Сен-Симон, – начал он представлять входивших в гостиную сановников.
– А тот государственный муж, который устроил ваш союз с Англией и Голландией?
Дюбуа, державшийся поодаль, выступил вперед. Он слегка струсил. О царском любимце он имел понятие туманное, но из учтивости промямлил:
– Имя Лефорта известно всей Европе. Я не вправе сравнивать себя с ним.
– Напрасно, – ответил царь. – Поздравляю вас с мирным соглашением. Монарх не создает хороших помощников, но он возвышается благодаря им.
Дюбуа, воображавший, что он столкнется с противником, был смущен несказанно. Манеры царя показались подозрительному аббату холодными, «как климат его страны». Но записки Дюбуа, составленные отчасти с его слов, воздадут должное редким дарованиям Петра.
«Я не знаю человека, более любознательного и более восприимчивого. Он сыпал вопросами, часто обходился без переводчика и не очень обижал французский язык».
Обязательные аудиенции кончились. Петр погружается в Париж, как в море.
«Его величество ежедневно посещает публичные места и частных лиц, стремясь видеть все, что удовлетворяет его любопытство и интерес к наукам и искусствам», – сообщает «Газетт де Франс».
Газета лаконична, бесстрастна. Но за ее строками – удивленный гомон парижан, необыкновенное поведение монарха, одетого как горожанин, неистово пересекающего город во всех направлениях. Он хватает первый попавшийся экипаж, не брезгует и наемным фиакром.
Очень скоро он сбрасывает опеку церемонных маршалов, сам выбирает себе спутников.
Пришлась ему по душе остроумная беседа Сен-Симона. Царь отобедал у него запросто.
«Это был мужчина очень хорошо сложенный, худощавый, с довольно округлым лицом, высоким лбом, красивыми бровями, носом довольно коротким, но не слишком утолщенным к концу, губы имел довольно толстые, цвет кожи смуглый, прекрасные глаза – темные, живые, проницательные».
Сен-Симон опишет подробно и одежду царя – коричневый кафтан с золотыми пуговицами, часто расстегнутый, воротник простой, полотняный. Ни перчаток, ни манжет с позументом. Круглый, темный парик почти без пудры. Шляпа обычно лежит на столе в передней, – царь не носит ее.
С Куракиным хроникер на короткой ноге. «Человек вполне светский и порядочный».
Многие современники отметят ум, такт, образованность Куракина, Шафирова. Войдет в мемуары и духовник царя, прославившийся своеобразно. «Он поразил своей вместимостью, – напишет герцог Ришелье. – Дали ему для состязания одного аббата, – тот с четвертой бутылки покатился под стол. Священник взирал на это с геройским презрением».
Царь на голову выше своей свиты, – это признано всеми. Его уже сравнивают с выдающимися мужами античного мира. Очевидно, суждения о нем, о его государстве были ошибочны…
Ждали сперва, что гость устремится прежде всего в Версаль – чудо Европы, образец для подражания. Но нет, ему важнее обсерватория, модель движущихся светил, новый прибор с делениями и стержнем, позволяющий наблюдать с наивысшей точностью затмение Луны.
Куракин тем временем хлопочет на фабрике гобеленов, – царь приедет на полдня, будет вникать в дело досконально. Его величество не ограничится закупкой знаменитых изделий – он заведет сие ткачество у себя.
Заодно посол дознается, нет ли желающих наняться к царю, отправиться в Россию.
«Царю представили работников с репутацией», – кратко сообщает «Газетт». Это сенсация. Ни один коронованный визитер не нисходил до них. Царь направляет шаг в задымленную мастерскую, к слесарю, меднику, переплетчику. Сам берет инструмент, не боясь испачкаться.
На Монетном дворе пустили в ход машину, – скорей туда! Тяжелая матрица, висящая на канате, упала, ударила по серебряному кружочку. Выбила изображение Петра, приветственные слова в честь его приезда.
В загородной усадьбе Марли сооружен небывалой силы насос, – вода от него струится по каналам, по фигурным канавкам сада, бьет фонтанами. Гость провел около новинки не один час. В Версале он будет в конце визита, но прогулок ему мало, – перед ним развертывают пейзажи и планы королевских резиденций и парков. Царь штудирует, измеряет ленточкой-аршином, которая всегда у него в кармане. Уже брезжат в его мозгу художества, населяющие плоский, болотистый край санктпитербурхский.
Собеседник едва ли не самый желанный – Фонтенель, литератор, историк, философ, человек ума свободного, не скованного суеверием. Известен принцип секретаря Академии – «все двери открыты для правды». Регент отвел ему – первому ученому Франции – жилье в Пале-Рояле, но этим не приручил, не сделал своим придворным. За Фонтенелем тянется вереница каламбуров, Филиппу, сказавшему, что он не верит в добродетель, академик будто бы ответил: «Она вас, очевидно, не посещает».
Сочинением «Разговоры о множестве миров» Фонтенель раздвинул перед читателями рубежи вселенной, поддержал Коперника, Декарта. Его «История оракулов» обличает вещунов и гадателей древности, но нельзя не усмотреть в ней критики жрецов нынешних.
Нападки он переносит, отшучиваясь.
– Мое счастье, что духовные дерутся между собой. А если они помирятся, все церкви падут.
Сего вольнодумца, предтечу просветителей, как скажут о нем потомки, русский монарх приблизил к себе. Их видят вместе в экипаже. Фонтенель называет книги, полезные для России. Узнает, что в столице выполнен перевод Пуффендорфа.
– Но ведь он отзывается о вашей стране в выражениях крайне нелестных.
– Упреки в невежестве справедливы, – ответил Петр. – Нас и надо стыдить.
Потом Куракин дополнил, – царь гневался на переводчика, который выбросил оскорбительное место. Приказано напечатать «Введение в гисторию…» полностью.
Царя пригласили в оперу, на длиннейшую пятиактную «Гипермнестру». Фонтенель ужаснулся:
– Вы умрете со скуки.
В зале было душно, простые парижане, допускаемые на верхние ярусы, шумели непочтительно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135