Что протянет нить от его солнечной
сути к будущему Вселенскому Разуму? Вдруг и этот будет
мертворожденным! Или хуже того - Сприганном.
Но не столько в этом причина его тревоги. Все полбеды.
Главная беда была в другом.
Развивается Вселенная не однородно. Прохладные периферии
тормозят общий процесс.
У него, у Солнца оказалось превышение Материи, а значит, -
разряжение пространства. Законы Материи здесь стали
доминировать над законами Духа. Солнце не виновен был в таком
казусе. Но закон доминирующей Материи вошел через организм
родителей в организм его дитя. И предопределил в нем перекосы
общего развития.
И вот, с тревогой Солнце видит нарастающее уплотнение
пространства. Это началось недавно, когда прошел первый фронт,
почти уничтоживший жизнь на земле. Пространство входит вглубь
материи, пытаясь разрушить ее, расслабить, но и она отчаянно
сопротивляется, выдавливая пустоты, уплотняясь, кристаллизуя
минералы и тяжелые элементы мантии.
Но бесполезно. Пространство плавно, тихо наращивает свою
мощь и материя - короткими и жесткими импульсивными срывами
сдает свои позиции.
Что делать?
Солнце понимал, что прежней спокойной жизни приходит
конец. Возможно, что Вселенная всю периферию загонит в горнило
расчленения материи, сделав ее центром Галактики. Оплот материи
- элементарная частица атома прекратит там свое существование,
перейдя в иное качество.
Он сгорит там со своим семейством. Но вот малыш? Надо
срочно показать Демиургу дитя не как своего несовершенного
ребенка, а как совершенного внука Великого Духа, продолжателя
его дел. Как его сделать таким? Как показать?
Глубокое раздумье окутало его лик. На Солнце проступили
пятна. Конкретность изобретала способ порождения новой
абстракции.
НОЧЬ
Я витал в пространстве над землей. Ощущение свободы
будоражило душу, пьянило голову. Это часто происходило при моих
полетах. Меня не беспокоило, что я не понимал свободу. Ну,
делаю, что хочу, и все тут. Но чувствовалась какая- то
незавершенность в цепи явлений. И вот сегодня вдруг возникло
ощущение дыхания близкого и важного конечного События,
придающего смысл всему.
День завершался традиционным зрелищем уходящего за
горизонт солнца. Постановка его величественна и грандиозна.
День, единственный и неповторимый, в вечности праздновал свою
смерть. Эмоциональный накал, вызванный ясной грустью кровавого
светила в феерии красок осени и ползучих полутеней под
молчаливый гимн лучистых труб, возбудил Вселенную. И она стала
приближаться, сбрасывая тонкие одежды эфира, чтобы принять
смятенную землю в царственные свои объятия. Природа
благоговеенно застыла в предчувствии События. Все мизансцены
подчинены ведущей теме: ожидание Нереальности.
Голубые звезды в фиолетовом мраке, синие и сиреневые
очертания в черном готовят декорации заступающих сказок.
Призрачные плечи бытия охватывают образы таинственных духов,
возникающих из вуали сумерек. Месяц рассыпал хрусталь.
Прозрачные Феи на гибких крыльях полетели к солнцу, легко
преодолевая дыхание солнечного ветра, лишь оставляя на земле
метущийся след. Вот и растворились в последних пурпурных лучах.
Маленькие Эльфы в цветочных шапочках при лунном свете
завели свои звонкие хороводы. Пляшут, смеются. Лопочат о своем.
Огненным цветком Стожары распустились.
Прекрасная Сирин запела чарующую песнь свою на ветке дуба.
Низко склонившись над водой, сидят Русалки в плакучей иве.
Расчесывают гребешком свои чудесные зеленые кудри. И тихонько
распевают неземные восхитительные песни под шелест струн
ветвей.
"Играют звезды в сени древ, их серебро вплелось в
наряды,
Неслышнен танец юных дев - в луне купаются наяды.
Валькирии мгновенья ждут.
Уснул в кувшинках старый пруд,
В воде витает изумруд,
Как вздохи, лилии плывут.
Затих Эфир, пространства полон,
И слышит голос из под вод он:
Холодно милому спать в глубине,
Милый всем телом прижался ко мне.
Спи, успокойся, мятежник земной,
Будешь теперь ты навеки со мной.
Соткан чертог твой из девственных лилий,
Сладкие сны я навею, мой милый.
Праздничный танец скользит при луне,
Только не виден он мне в глубине.
Восток заалеет, наяды замрут,
Растает в тумане воды изумруд.
Камыш таинственен и густ-
Внимает тайне нежных уст.(
Вредные Кикиморы отправились по путаным дорожкам пугать
маленьких детей и дразнить запоздалых гуляк.
Безымень, скрыв голову, вышел поискать кого- нибудь, чтоб
взять его лицо себе, а самого обречь на гибель.
Беда отложила клюку, присела отдохнуть к пеньку и
развязывает свой узелок. Что там? Весточки с ее печатью, карты
крапленые, хмель со змеей сушеной, кольца для левой руки.
Черный кот на горбатом плече лижет серебристые лапки.
Аука с Лешим кружат путь, перекликаются эхом, зазывают
путников в свою чащобу, словно в омут. Чтоб вволю пошалить.
Там ведьма выламывает березовую палку и летит на ней в
паучий лес на Лысую гору, что близ Днепра, под Киевом. Собрать
Тирлич- травы для превращения в красавицу, да травы Петровы
Батоги, очень хорошей для порчи девиц. А оттуда - на пепелище
отведать поминальных блинов. Остерегитесь счетоводы: "два" при
ней не говорят, когда побить затеят.
Мохнатый Упырь нахмурился и думает, где б крови пососать.
Лишь добродушный Чур, стоит струганым столбом, блаженно
взирает на причуды порождений мрака.
"Сорви Одолень-траву, желтую иль белую кувшинку, да
присядь ко мне. Со мной не будет тебе страшно."
Мы тянемся к сказке, полагая, что она без нас не
состоится. И пугаемся ее чарующего волшебства, обнаруживающего
страшную бездну тайн подсознания.
Ночь, шествуя за солнцем в невесомом покрывале, волнами
распростертом звездной порфирой, полой накрыла мир.
Я мчался в ее суть, как беглец. Я ни от кого не убегал. Я
жаждал упоения, чтоб утонуть. Я растворялся в ней. Она
стремительно охватывала меня, кружила вихрем, срывала одежду и
плоть, поила ядом таинства миражей и иллюзий, обманывала
звуками ночи. Она принимала только обнаженную душу, пронзенную
нервом. Неестественность поднимала занавес над чудом
сновидений.
Одинокая девочка, понуро ступая по черной своей тени, идет
от света в забвение. Упавшая кукла невыразимо смотрит на закат.
Сгорбленные и задумчивые бледные люди в белых саванах, как и
она, по своим теням неотвратимо бредут к растворяющему их
тяжелой черной волной морю - Дунаю, - воплощению образа смерти
в представлении древних славян,.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
сути к будущему Вселенскому Разуму? Вдруг и этот будет
мертворожденным! Или хуже того - Сприганном.
Но не столько в этом причина его тревоги. Все полбеды.
Главная беда была в другом.
Развивается Вселенная не однородно. Прохладные периферии
тормозят общий процесс.
У него, у Солнца оказалось превышение Материи, а значит, -
разряжение пространства. Законы Материи здесь стали
доминировать над законами Духа. Солнце не виновен был в таком
казусе. Но закон доминирующей Материи вошел через организм
родителей в организм его дитя. И предопределил в нем перекосы
общего развития.
И вот, с тревогой Солнце видит нарастающее уплотнение
пространства. Это началось недавно, когда прошел первый фронт,
почти уничтоживший жизнь на земле. Пространство входит вглубь
материи, пытаясь разрушить ее, расслабить, но и она отчаянно
сопротивляется, выдавливая пустоты, уплотняясь, кристаллизуя
минералы и тяжелые элементы мантии.
Но бесполезно. Пространство плавно, тихо наращивает свою
мощь и материя - короткими и жесткими импульсивными срывами
сдает свои позиции.
Что делать?
Солнце понимал, что прежней спокойной жизни приходит
конец. Возможно, что Вселенная всю периферию загонит в горнило
расчленения материи, сделав ее центром Галактики. Оплот материи
- элементарная частица атома прекратит там свое существование,
перейдя в иное качество.
Он сгорит там со своим семейством. Но вот малыш? Надо
срочно показать Демиургу дитя не как своего несовершенного
ребенка, а как совершенного внука Великого Духа, продолжателя
его дел. Как его сделать таким? Как показать?
Глубокое раздумье окутало его лик. На Солнце проступили
пятна. Конкретность изобретала способ порождения новой
абстракции.
НОЧЬ
Я витал в пространстве над землей. Ощущение свободы
будоражило душу, пьянило голову. Это часто происходило при моих
полетах. Меня не беспокоило, что я не понимал свободу. Ну,
делаю, что хочу, и все тут. Но чувствовалась какая- то
незавершенность в цепи явлений. И вот сегодня вдруг возникло
ощущение дыхания близкого и важного конечного События,
придающего смысл всему.
День завершался традиционным зрелищем уходящего за
горизонт солнца. Постановка его величественна и грандиозна.
День, единственный и неповторимый, в вечности праздновал свою
смерть. Эмоциональный накал, вызванный ясной грустью кровавого
светила в феерии красок осени и ползучих полутеней под
молчаливый гимн лучистых труб, возбудил Вселенную. И она стала
приближаться, сбрасывая тонкие одежды эфира, чтобы принять
смятенную землю в царственные свои объятия. Природа
благоговеенно застыла в предчувствии События. Все мизансцены
подчинены ведущей теме: ожидание Нереальности.
Голубые звезды в фиолетовом мраке, синие и сиреневые
очертания в черном готовят декорации заступающих сказок.
Призрачные плечи бытия охватывают образы таинственных духов,
возникающих из вуали сумерек. Месяц рассыпал хрусталь.
Прозрачные Феи на гибких крыльях полетели к солнцу, легко
преодолевая дыхание солнечного ветра, лишь оставляя на земле
метущийся след. Вот и растворились в последних пурпурных лучах.
Маленькие Эльфы в цветочных шапочках при лунном свете
завели свои звонкие хороводы. Пляшут, смеются. Лопочат о своем.
Огненным цветком Стожары распустились.
Прекрасная Сирин запела чарующую песнь свою на ветке дуба.
Низко склонившись над водой, сидят Русалки в плакучей иве.
Расчесывают гребешком свои чудесные зеленые кудри. И тихонько
распевают неземные восхитительные песни под шелест струн
ветвей.
"Играют звезды в сени древ, их серебро вплелось в
наряды,
Неслышнен танец юных дев - в луне купаются наяды.
Валькирии мгновенья ждут.
Уснул в кувшинках старый пруд,
В воде витает изумруд,
Как вздохи, лилии плывут.
Затих Эфир, пространства полон,
И слышит голос из под вод он:
Холодно милому спать в глубине,
Милый всем телом прижался ко мне.
Спи, успокойся, мятежник земной,
Будешь теперь ты навеки со мной.
Соткан чертог твой из девственных лилий,
Сладкие сны я навею, мой милый.
Праздничный танец скользит при луне,
Только не виден он мне в глубине.
Восток заалеет, наяды замрут,
Растает в тумане воды изумруд.
Камыш таинственен и густ-
Внимает тайне нежных уст.(
Вредные Кикиморы отправились по путаным дорожкам пугать
маленьких детей и дразнить запоздалых гуляк.
Безымень, скрыв голову, вышел поискать кого- нибудь, чтоб
взять его лицо себе, а самого обречь на гибель.
Беда отложила клюку, присела отдохнуть к пеньку и
развязывает свой узелок. Что там? Весточки с ее печатью, карты
крапленые, хмель со змеей сушеной, кольца для левой руки.
Черный кот на горбатом плече лижет серебристые лапки.
Аука с Лешим кружат путь, перекликаются эхом, зазывают
путников в свою чащобу, словно в омут. Чтоб вволю пошалить.
Там ведьма выламывает березовую палку и летит на ней в
паучий лес на Лысую гору, что близ Днепра, под Киевом. Собрать
Тирлич- травы для превращения в красавицу, да травы Петровы
Батоги, очень хорошей для порчи девиц. А оттуда - на пепелище
отведать поминальных блинов. Остерегитесь счетоводы: "два" при
ней не говорят, когда побить затеят.
Мохнатый Упырь нахмурился и думает, где б крови пососать.
Лишь добродушный Чур, стоит струганым столбом, блаженно
взирает на причуды порождений мрака.
"Сорви Одолень-траву, желтую иль белую кувшинку, да
присядь ко мне. Со мной не будет тебе страшно."
Мы тянемся к сказке, полагая, что она без нас не
состоится. И пугаемся ее чарующего волшебства, обнаруживающего
страшную бездну тайн подсознания.
Ночь, шествуя за солнцем в невесомом покрывале, волнами
распростертом звездной порфирой, полой накрыла мир.
Я мчался в ее суть, как беглец. Я ни от кого не убегал. Я
жаждал упоения, чтоб утонуть. Я растворялся в ней. Она
стремительно охватывала меня, кружила вихрем, срывала одежду и
плоть, поила ядом таинства миражей и иллюзий, обманывала
звуками ночи. Она принимала только обнаженную душу, пронзенную
нервом. Неестественность поднимала занавес над чудом
сновидений.
Одинокая девочка, понуро ступая по черной своей тени, идет
от света в забвение. Упавшая кукла невыразимо смотрит на закат.
Сгорбленные и задумчивые бледные люди в белых саванах, как и
она, по своим теням неотвратимо бредут к растворяющему их
тяжелой черной волной морю - Дунаю, - воплощению образа смерти
в представлении древних славян,.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45