Он... ужасно славный, правда?
- Ja, - вздохнул счастливый Станда и натянул на себя одеяло до самого носа, чтобы не было видно, что он не брит.
- Он как маленький мальчик. Ведь вы его знаете. Аксель - настоящий ребенок. Когда вы с ним познакомитесь ближе... Вы, конечно, знаете, что он работает над каким-то изобретением для шахт?
- Ja.
- Ночи напролет, ночи напролет сидит и чертит; а днем торчит в шахте... Он ни за что не хотел показать мне, как там под землей. Не хочет взять меня с собой; говорит, шахтеры этого не любят, я имею в виду женщин в шахте... Это правда?
- Ja.
- Должно быть, там ужасно, в шахте. Я была учительницей; у меня было в школе двадцать чeловек детей, в горах над Вассияуре, совсем за Полярным кругом, знаете, где одни только олени и гномы; там я учила читать вот таких маленьких лапландцев. Они были удивительно милые и лукавые. Вы любите детей?
- Ja.
- Вы должны прийти к нам на чашку чая... потом, конечно, - улыбнулась она. - Я люблю вас за то, что вы любите Акселя. И вы хотели спасти ему жизнь, это просто чудесно с вашей стороны. Мы здесь так одиноки... Вы ведь знаете, почему мы уехали из Швеции, нет?
- Nein, - нерешительно сказал Станда.
- Отчасти... из-за некоторых взглядов Акселя, а главное из-за того, что он хотел на мне жениться. Он просто вбил это себе в голову, а семья хотела его отговорить. Тогда мы обвенчались и уехали... Все здесь к нам так замечательно относятся, но мне хотелось бы, чтобы Аксель больше общался с людьми, не так ли? Особенно теперь, когда... я не смогу уделять ему столько времени. Вы играете в теннис?
- Nein. К сожалению, нет.
- Жалко. Третьего дня вечером Аксель сказал, что он должен пойти в трактир к своей команде. Он ужасно радовался. Он рассказывал мне обо всех, какие вы славные и вообще. Господин Мартинек, господин Адам, потом Матула и остальные. Я очень, очень рада, что у него такие товарищи; как хорошо, что вы приняли его в свою компанию! Теперь он целыми днями напевает то, что слышал у вас... Ужасно фальшивит. Я когда-нибудь спою вам по-шведски или полапландски... после, понимаете?
- Ja, - восторженно пролепетал Станда, не отрывая глаз от подвижного девичьего лица; у нее чуточку раскосые глаза, но это необыкновенно ей идет.
- Меня зовут Хельга, - вдруг вырвалось у нее неожиданно, и она уставилась в окно своими русалочьими глазами. - Я так рада, что познакомилась с женами ваших товарищей - там, у ворот. Все так боятся за своих мужей... Скажите мне... по совести,, как друг: там... очень опасно? Я имею в виду тот штрек Акселя... и вообще.
- Nein, - горячо заверил ее Станда.-Совсем не опасно.
Госпожа Хансен, похожая на девушку, выпрямившись, смотрит по-прежнему неподвижно.
- Благодарю вас. Дело в том, что... Вы ведь видите, правда?.. У нас будет ребенок, - сказала она, и ее сосредоточенное лицо прояснилось.
Станда не знает, как ответить на это; он невероятно смущен и растроган, что она сказала ему об этом просто и прямо - словно другу, словно взрослому человеку; и ни с того ни с сего его охватывает какая-то мужская радость. Вот видишь, у них будет ребенок! А ребята как удивятся! Но я никому не скажу, буду знать только я...
- Прошу вас, - торопливо сыплет словами госпожа Хансен, - передайте им, чтобы они берегли Акселя! Ведь вас теперь там не будет... - Она улыбнулась Станде, и на глазах ее блеснули слезы.Я понимаю, вы считаете меня глупой. Всему виной мое положение. У-у, - вздрогнули ее плечи. Аксель не должен знать, что я боюсь. А эти розовые кусты я выписала из Швеции, - неожиданно перевела она речь и вдруг умолкла и вскочила. - Ну и глупая! Хотела принести вам персиков и где-то их оставила! Я все теперь теряю, ни на что не гожусь...
И внезапно, без всякой причины, раскосые глаза выронили слезинку, которая скатилась по щеке.
Станда сел.
- Ради бога, не плачьте! - насупившись, воскликнул он.
Госпожа Хансен нервно рассмеялась.
- Не обращайте внимания! У меня это раз десять на день случается. Сама знаю, что это противно.
Она вдруг нагнулась и без всяких церемоний горячо поцеловала Станду в лоб.
- Благодарю вас, - вздохнула она, - вы проявили большое мужество!
Станда сидит на постели и смотрит вслед госпоже Хансен разинув рот.
Она оставила после себя какой-то неуловимый аромат и тяжелое благоухание красных роз. Ошеломленный Станда безгранично счастлив и становится необыкновенно серьезен; вся его постель покрыта газетами и усыпана розами.
Дверь открылась, и медленно вошел молодой ординатор в белом халате.
- У вас были гости, кажется? прикидываясь равнодушным, спросил он, приближаясь к постели. - Это вам принесла... госпожа Хансен? - Он неловко берет в руки красную розу. - Нужно бы... поставить их в вазу! Я пришлю вам что-нибудь.
Станда не знает, что сказать; молодой доктор вертит в пальцах розу и тоже, вероятно, не знает, о чем говорить; только губы у него подергиваются.
- Скажите, пожалуйста... как зовут госпожу Хансен?
- Хельга.
- Хельга, - шепчет доктор, и губы его кривятся; у пето такой вид, будто ему хочется поцеловать эту розу.
Удивленный Станда серьезно глядит на него; это красивый человек с замкнутым лицом и прямым ртом...
- У них будет ребенок, - произносит вдруг Станда.
- Да?
Молодой доктор медленно положил розу на место и отвернулся к окну. Теперь он стоит там и смотрит на улицу-кажется, и дышать перестал, Станда тоже затаил дыхание и тихонько перебирает розы, разбросанные на постели. "Вот какие дела, - думает он почти с грустью. - Вот какие дела!"
- Спасибо, - сухо сказал молодой врач и очень быстро вышел, так что в двери только мелькнул его развевающийся белый халат.
XXV
- Пожалуйте-ка сюда, герой, - шумно балагурит толстый главный врач, посмотрим, что у вас там. Дайте-ка свою драгоценную ручку. Сестра, держите!
Толстяк пыхтит, быстро разматывая бинты; наверное, их тут накручено несколько сот метров.
У Станды не хватает духу глядеть туда, он стоит, судорожно вцепившись в стул. "И пикнуть не смей, - приказывает он себе, - как бы больно ни было..." Теперь доктор срывает какие-то присохшие повязки, рука адски болит, "юный герой" сцепляет зубы, чувствуя, как у него дрожат веки от обморочной слабости. "Я должен, должен вытерпеть", - в отчаянии твердит он себе и все-таки издает протяжный вой.
- Ну, вот и все, - успокоительно бурчит доктор и легко, ловко снимает фанерную дощечку, на которой лежит раздробленная рука. Он сдвинул очки на лоб, мерно сопя, чуть ли не засунул нос прямо в то красное, чем оканчивается кисть Станды. Станда тоскливо уставился на его жирный затылок, поросший белыми волосками; но по затылку ничего нельзя понять, и Станда поднимает глаза на маленькую белую сестричку. Она держит его за локоть и, мигая, внимательно смотрит прозрачными серыми глазами на то ужасное, кровавое; точно так же приветливо смотрела она в рот Станде, когда кормила его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
- Ja, - вздохнул счастливый Станда и натянул на себя одеяло до самого носа, чтобы не было видно, что он не брит.
- Он как маленький мальчик. Ведь вы его знаете. Аксель - настоящий ребенок. Когда вы с ним познакомитесь ближе... Вы, конечно, знаете, что он работает над каким-то изобретением для шахт?
- Ja.
- Ночи напролет, ночи напролет сидит и чертит; а днем торчит в шахте... Он ни за что не хотел показать мне, как там под землей. Не хочет взять меня с собой; говорит, шахтеры этого не любят, я имею в виду женщин в шахте... Это правда?
- Ja.
- Должно быть, там ужасно, в шахте. Я была учительницей; у меня было в школе двадцать чeловек детей, в горах над Вассияуре, совсем за Полярным кругом, знаете, где одни только олени и гномы; там я учила читать вот таких маленьких лапландцев. Они были удивительно милые и лукавые. Вы любите детей?
- Ja.
- Вы должны прийти к нам на чашку чая... потом, конечно, - улыбнулась она. - Я люблю вас за то, что вы любите Акселя. И вы хотели спасти ему жизнь, это просто чудесно с вашей стороны. Мы здесь так одиноки... Вы ведь знаете, почему мы уехали из Швеции, нет?
- Nein, - нерешительно сказал Станда.
- Отчасти... из-за некоторых взглядов Акселя, а главное из-за того, что он хотел на мне жениться. Он просто вбил это себе в голову, а семья хотела его отговорить. Тогда мы обвенчались и уехали... Все здесь к нам так замечательно относятся, но мне хотелось бы, чтобы Аксель больше общался с людьми, не так ли? Особенно теперь, когда... я не смогу уделять ему столько времени. Вы играете в теннис?
- Nein. К сожалению, нет.
- Жалко. Третьего дня вечером Аксель сказал, что он должен пойти в трактир к своей команде. Он ужасно радовался. Он рассказывал мне обо всех, какие вы славные и вообще. Господин Мартинек, господин Адам, потом Матула и остальные. Я очень, очень рада, что у него такие товарищи; как хорошо, что вы приняли его в свою компанию! Теперь он целыми днями напевает то, что слышал у вас... Ужасно фальшивит. Я когда-нибудь спою вам по-шведски или полапландски... после, понимаете?
- Ja, - восторженно пролепетал Станда, не отрывая глаз от подвижного девичьего лица; у нее чуточку раскосые глаза, но это необыкновенно ей идет.
- Меня зовут Хельга, - вдруг вырвалось у нее неожиданно, и она уставилась в окно своими русалочьими глазами. - Я так рада, что познакомилась с женами ваших товарищей - там, у ворот. Все так боятся за своих мужей... Скажите мне... по совести,, как друг: там... очень опасно? Я имею в виду тот штрек Акселя... и вообще.
- Nein, - горячо заверил ее Станда.-Совсем не опасно.
Госпожа Хансен, похожая на девушку, выпрямившись, смотрит по-прежнему неподвижно.
- Благодарю вас. Дело в том, что... Вы ведь видите, правда?.. У нас будет ребенок, - сказала она, и ее сосредоточенное лицо прояснилось.
Станда не знает, как ответить на это; он невероятно смущен и растроган, что она сказала ему об этом просто и прямо - словно другу, словно взрослому человеку; и ни с того ни с сего его охватывает какая-то мужская радость. Вот видишь, у них будет ребенок! А ребята как удивятся! Но я никому не скажу, буду знать только я...
- Прошу вас, - торопливо сыплет словами госпожа Хансен, - передайте им, чтобы они берегли Акселя! Ведь вас теперь там не будет... - Она улыбнулась Станде, и на глазах ее блеснули слезы.Я понимаю, вы считаете меня глупой. Всему виной мое положение. У-у, - вздрогнули ее плечи. Аксель не должен знать, что я боюсь. А эти розовые кусты я выписала из Швеции, - неожиданно перевела она речь и вдруг умолкла и вскочила. - Ну и глупая! Хотела принести вам персиков и где-то их оставила! Я все теперь теряю, ни на что не гожусь...
И внезапно, без всякой причины, раскосые глаза выронили слезинку, которая скатилась по щеке.
Станда сел.
- Ради бога, не плачьте! - насупившись, воскликнул он.
Госпожа Хансен нервно рассмеялась.
- Не обращайте внимания! У меня это раз десять на день случается. Сама знаю, что это противно.
Она вдруг нагнулась и без всяких церемоний горячо поцеловала Станду в лоб.
- Благодарю вас, - вздохнула она, - вы проявили большое мужество!
Станда сидит на постели и смотрит вслед госпоже Хансен разинув рот.
Она оставила после себя какой-то неуловимый аромат и тяжелое благоухание красных роз. Ошеломленный Станда безгранично счастлив и становится необыкновенно серьезен; вся его постель покрыта газетами и усыпана розами.
Дверь открылась, и медленно вошел молодой ординатор в белом халате.
- У вас были гости, кажется? прикидываясь равнодушным, спросил он, приближаясь к постели. - Это вам принесла... госпожа Хансен? - Он неловко берет в руки красную розу. - Нужно бы... поставить их в вазу! Я пришлю вам что-нибудь.
Станда не знает, что сказать; молодой доктор вертит в пальцах розу и тоже, вероятно, не знает, о чем говорить; только губы у него подергиваются.
- Скажите, пожалуйста... как зовут госпожу Хансен?
- Хельга.
- Хельга, - шепчет доктор, и губы его кривятся; у пето такой вид, будто ему хочется поцеловать эту розу.
Удивленный Станда серьезно глядит на него; это красивый человек с замкнутым лицом и прямым ртом...
- У них будет ребенок, - произносит вдруг Станда.
- Да?
Молодой доктор медленно положил розу на место и отвернулся к окну. Теперь он стоит там и смотрит на улицу-кажется, и дышать перестал, Станда тоже затаил дыхание и тихонько перебирает розы, разбросанные на постели. "Вот какие дела, - думает он почти с грустью. - Вот какие дела!"
- Спасибо, - сухо сказал молодой врач и очень быстро вышел, так что в двери только мелькнул его развевающийся белый халат.
XXV
- Пожалуйте-ка сюда, герой, - шумно балагурит толстый главный врач, посмотрим, что у вас там. Дайте-ка свою драгоценную ручку. Сестра, держите!
Толстяк пыхтит, быстро разматывая бинты; наверное, их тут накручено несколько сот метров.
У Станды не хватает духу глядеть туда, он стоит, судорожно вцепившись в стул. "И пикнуть не смей, - приказывает он себе, - как бы больно ни было..." Теперь доктор срывает какие-то присохшие повязки, рука адски болит, "юный герой" сцепляет зубы, чувствуя, как у него дрожат веки от обморочной слабости. "Я должен, должен вытерпеть", - в отчаянии твердит он себе и все-таки издает протяжный вой.
- Ну, вот и все, - успокоительно бурчит доктор и легко, ловко снимает фанерную дощечку, на которой лежит раздробленная рука. Он сдвинул очки на лоб, мерно сопя, чуть ли не засунул нос прямо в то красное, чем оканчивается кисть Станды. Станда тоскливо уставился на его жирный затылок, поросший белыми волосками; но по затылку ничего нельзя понять, и Станда поднимает глаза на маленькую белую сестричку. Она держит его за локоть и, мигая, внимательно смотрит прозрачными серыми глазами на то ужасное, кровавое; точно так же приветливо смотрела она в рот Станде, когда кормила его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49