Мой отец был рудничным врачом, и мир копей оставил глубокий след в моем воображении.
И потом еще воспоминание:-мальчиком я заноем читал роман французского писателя Гектора Мало "Без семьи", где есть глава, как маленький герой с несколькими шахтерами переживает страшные минуты в затопленной шахте. Эта сцена надолго осталась в моей памяти".
Размышления о том, как вел бы себя в тяжелом жизненном испытании засыпанный в окопе на войне или в шахте во время катастрофы "цельный человек, настоящий мужчина", и послужили, по словам Чапека, началом его работы над повестью. Писал он ее в течение лета 1937 года на даче близ городка Добржиш, по шести часов в день не вставая из-за письменного стола.
Консультантом Чапека был директор крупной пражской промышленной компании, который сопровождал писателя во время поездки в Кладно, что, видимо, в какой-то мере сказалось и на освещении автором отношений между рабочими и предпринимателями. Упоминание о войне в высказываниях Чапека относительно замысла его произведения было далеко не случайным.
Книга создавалась в момент, когда над Чехословакией нависла непосредственная угроза фашистской агрессии. И прежде всего она была продиктована патриотическим стремлением автора создать произведение о "цельных и настоящих" людях, о силе коллективной сплоченности в критическую для жизни нарола минуту. Это подтверждают и воспоминания одного из друзей писателя, чешского драматурга Эдмоида Конра.м (1889-1957): "...Фашизм угрожает родине Чапека. Родина вооружается материально и нравственно, писатели поддерживают ее способность к сопротивлению. И Чапек хочет укреплять ее обороноспособность. Нужны книги о добродетельном мужестве, о боевой готовности, об отваге в опасности, о товарищеской солидарности. Чапек, - приятель слышит это из его собственных уст, - ищет сюжет: "Знаете, что-нибудь в духе Ирасека". Приятель разделяет с Чапеком симпатии к этому величайшему летописцу чешского народа. Они вместе вспоминают два томика рассказов "Из бурных времен" (не смешивайте с книгой "Из разных времен"). Рассказы эти ни в каком виде - ни вместе, ни порознь - не существуют в собрании сочинений писателя.
В детстве, как выясняется, оба с увлечением читали их, оба особенно любили рассказ "На кровавом камне", историю трех чешских солдат в эпоху турецких войн. Ни у букинистов, ни п библиотеках Чапеку и его приятелю потом уже не удалось найти эти два томика, этот рассказ. "Знаете, - сказал Чапек,что-нибудь такое следовало бы написать сегодня". Он состоял тогда в комитете редакционной коллегии при Военно-научном институте и был близок с военными. Рылся в истории, изучал гуситскую эпоху, видимо, безрезультатно, "Знаете, - обронил он однажды, как бы мельком, - военное дело как таковое не для меня". Пока в один прекрасный день он так же мельком не сказал: "Уже пишу". Вы понимаете, какое любопытство овладело тем, другим, относительно первого произведения Карела Чапека о войне, первого его военного, боевого произведения. Но он даже не удивился, когда это оказалась "Первая спасательпая". Ведь он знал, насколько глубоко отвращение Чапека к убийству, к вражде, к ненависти, ко всему, что отрицает жизнь и бытие... "Знаете, - объяснял он потом удовлетворенно,- здесь есть все, что присуще солдату: мужество, готовность к действию, солидарность".
Книга Чапека была ответом тем, кто обвинял его в создании "нездорового искусства", якобы наносящего вред психологической подготовке страны к обороне. Но в противоположность писателям, которые пытались воспитывать воинственный дух в чешском народе, описывая "подвиги" чехословацкого контрреволюционного легиона в России, а позднее в большинстве своем оказались коллаборационистами, Чапек в поисках героя обращается к пролетариату. При этом он сознательно выступал против воспевания военной кастовости. "Писатель.., - отмечал Чапек, - не видит особенно глубокого различия между людьми оружия и теми, кто возится с собаками, копается в садиках и воспевает заходы солнца. Как известно, если однажды дело дойдет до оружия, то те, кто копается в садиках, пойдут на смерть так же, как люди оружия, они будут выполнять свой долг в окопах или в тылу, и от смерти они будут ничуть не дальше, чем люди оружия".
О причинах, которые привели Чапека к созданию "Первой спасательной", очень верно сказал критик-коммунист Курт Конрад (1908-1941), погибший в гитлеровском застенке. Он указывал, что "в период опасности демократия приобретает якобинские черты" и вспоминает о "своих революционных баррикадах, которые растут в будущее сознанием того, что родина - ничто, если она не является свободной. Именно поэтому Карел Чапек вышел, как Диоген с фонарем, искать рабочих".
Это были поиски новой социальной силы, которая могла бы послужить опорой демократии. "До сих пор, - писал Курт Копрад, - он искал ее в так называемом маленьком человеке, в прослойке, в которой на первый, поверхностный, взгляд примиряются все общественные противоречия: только опытный и проницательный взор узнает в ней зерно между жерновами, жертву классовых боев... Над этим типом Чапек склонялся долгие годы, упорно, с немного иронической ласковостью отыскивал его, и объяснял, и вкладывал в него все богатства души и человечности. Но роман мужественной силы он мог написать только тогда, когда вышел искать рабочих, шахтеров". Вместе с тем критик справедливо отмечал, что в шахтерах Чапек пока еще видел защитников старой демократии, а не творцов новой, социалистической демократии.
"Нашел ли Чапек рабочих в "Первой спасательной"?" - спрашивал он. И отвечал: да, Чапек нашел многое, и прежде всего их благородные человеческие сердца, но одного ол ге нашел, как Диоген, который напрасно зажег днем фонарь, отправляясь на поиски истины, - "он не знает ничего о их нсиаиисти, рожденной их оскорбленной любовью, не знает их борьбы и их баррикад, не знает наивысшей силы и героизма этих шахтеров, когда команда становится сознательной массой и в борьбе за будущее и свободу оказывается способной на еще более великолепное напряжение всех человеческих сил. Совершенно непостижимым образом строгий, боевой мир шахтеров, мир рационализации и жестоких классовых схваток, окрашивается в розовый цвет желанием примирить все противоречия: от хозяина шахты до "пса"-мастера и рабочих - все объединено в одном общечеловеческом усилии, которым Чапек хотел бы перекинуть мост через борьбу. В силе остается все из мастерски нарисованной писателем картины благородства шахтеров - и ничего из альтруизма чапековских капиталистов. А поэтому Чапек не выбрал и социально острую ситуацию, как это сделала Пуйманова в "Людях на перепутье". Поэтому он не проник также в подлинную человеческую и общественную сущность тех, в ком шел искать новых защитников демократии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
И потом еще воспоминание:-мальчиком я заноем читал роман французского писателя Гектора Мало "Без семьи", где есть глава, как маленький герой с несколькими шахтерами переживает страшные минуты в затопленной шахте. Эта сцена надолго осталась в моей памяти".
Размышления о том, как вел бы себя в тяжелом жизненном испытании засыпанный в окопе на войне или в шахте во время катастрофы "цельный человек, настоящий мужчина", и послужили, по словам Чапека, началом его работы над повестью. Писал он ее в течение лета 1937 года на даче близ городка Добржиш, по шести часов в день не вставая из-за письменного стола.
Консультантом Чапека был директор крупной пражской промышленной компании, который сопровождал писателя во время поездки в Кладно, что, видимо, в какой-то мере сказалось и на освещении автором отношений между рабочими и предпринимателями. Упоминание о войне в высказываниях Чапека относительно замысла его произведения было далеко не случайным.
Книга создавалась в момент, когда над Чехословакией нависла непосредственная угроза фашистской агрессии. И прежде всего она была продиктована патриотическим стремлением автора создать произведение о "цельных и настоящих" людях, о силе коллективной сплоченности в критическую для жизни нарола минуту. Это подтверждают и воспоминания одного из друзей писателя, чешского драматурга Эдмоида Конра.м (1889-1957): "...Фашизм угрожает родине Чапека. Родина вооружается материально и нравственно, писатели поддерживают ее способность к сопротивлению. И Чапек хочет укреплять ее обороноспособность. Нужны книги о добродетельном мужестве, о боевой готовности, об отваге в опасности, о товарищеской солидарности. Чапек, - приятель слышит это из его собственных уст, - ищет сюжет: "Знаете, что-нибудь в духе Ирасека". Приятель разделяет с Чапеком симпатии к этому величайшему летописцу чешского народа. Они вместе вспоминают два томика рассказов "Из бурных времен" (не смешивайте с книгой "Из разных времен"). Рассказы эти ни в каком виде - ни вместе, ни порознь - не существуют в собрании сочинений писателя.
В детстве, как выясняется, оба с увлечением читали их, оба особенно любили рассказ "На кровавом камне", историю трех чешских солдат в эпоху турецких войн. Ни у букинистов, ни п библиотеках Чапеку и его приятелю потом уже не удалось найти эти два томика, этот рассказ. "Знаете, - сказал Чапек,что-нибудь такое следовало бы написать сегодня". Он состоял тогда в комитете редакционной коллегии при Военно-научном институте и был близок с военными. Рылся в истории, изучал гуситскую эпоху, видимо, безрезультатно, "Знаете, - обронил он однажды, как бы мельком, - военное дело как таковое не для меня". Пока в один прекрасный день он так же мельком не сказал: "Уже пишу". Вы понимаете, какое любопытство овладело тем, другим, относительно первого произведения Карела Чапека о войне, первого его военного, боевого произведения. Но он даже не удивился, когда это оказалась "Первая спасательпая". Ведь он знал, насколько глубоко отвращение Чапека к убийству, к вражде, к ненависти, ко всему, что отрицает жизнь и бытие... "Знаете, - объяснял он потом удовлетворенно,- здесь есть все, что присуще солдату: мужество, готовность к действию, солидарность".
Книга Чапека была ответом тем, кто обвинял его в создании "нездорового искусства", якобы наносящего вред психологической подготовке страны к обороне. Но в противоположность писателям, которые пытались воспитывать воинственный дух в чешском народе, описывая "подвиги" чехословацкого контрреволюционного легиона в России, а позднее в большинстве своем оказались коллаборационистами, Чапек в поисках героя обращается к пролетариату. При этом он сознательно выступал против воспевания военной кастовости. "Писатель.., - отмечал Чапек, - не видит особенно глубокого различия между людьми оружия и теми, кто возится с собаками, копается в садиках и воспевает заходы солнца. Как известно, если однажды дело дойдет до оружия, то те, кто копается в садиках, пойдут на смерть так же, как люди оружия, они будут выполнять свой долг в окопах или в тылу, и от смерти они будут ничуть не дальше, чем люди оружия".
О причинах, которые привели Чапека к созданию "Первой спасательной", очень верно сказал критик-коммунист Курт Конрад (1908-1941), погибший в гитлеровском застенке. Он указывал, что "в период опасности демократия приобретает якобинские черты" и вспоминает о "своих революционных баррикадах, которые растут в будущее сознанием того, что родина - ничто, если она не является свободной. Именно поэтому Карел Чапек вышел, как Диоген с фонарем, искать рабочих".
Это были поиски новой социальной силы, которая могла бы послужить опорой демократии. "До сих пор, - писал Курт Копрад, - он искал ее в так называемом маленьком человеке, в прослойке, в которой на первый, поверхностный, взгляд примиряются все общественные противоречия: только опытный и проницательный взор узнает в ней зерно между жерновами, жертву классовых боев... Над этим типом Чапек склонялся долгие годы, упорно, с немного иронической ласковостью отыскивал его, и объяснял, и вкладывал в него все богатства души и человечности. Но роман мужественной силы он мог написать только тогда, когда вышел искать рабочих, шахтеров". Вместе с тем критик справедливо отмечал, что в шахтерах Чапек пока еще видел защитников старой демократии, а не творцов новой, социалистической демократии.
"Нашел ли Чапек рабочих в "Первой спасательной"?" - спрашивал он. И отвечал: да, Чапек нашел многое, и прежде всего их благородные человеческие сердца, но одного ол ге нашел, как Диоген, который напрасно зажег днем фонарь, отправляясь на поиски истины, - "он не знает ничего о их нсиаиисти, рожденной их оскорбленной любовью, не знает их борьбы и их баррикад, не знает наивысшей силы и героизма этих шахтеров, когда команда становится сознательной массой и в борьбе за будущее и свободу оказывается способной на еще более великолепное напряжение всех человеческих сил. Совершенно непостижимым образом строгий, боевой мир шахтеров, мир рационализации и жестоких классовых схваток, окрашивается в розовый цвет желанием примирить все противоречия: от хозяина шахты до "пса"-мастера и рабочих - все объединено в одном общечеловеческом усилии, которым Чапек хотел бы перекинуть мост через борьбу. В силе остается все из мастерски нарисованной писателем картины благородства шахтеров - и ничего из альтруизма чапековских капиталистов. А поэтому Чапек не выбрал и социально острую ситуацию, как это сделала Пуйманова в "Людях на перепутье". Поэтому он не проник также в подлинную человеческую и общественную сущность тех, в ком шел искать новых защитников демократии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49