— ужасным голосом спросил он.
— Да ничего, где-то валяется. А в чем дело?
— Давно валяется?
— Недели две.
— Где открытка?
— Дома.
— Поехали!
Броверман забрал открытку, через день заехал за Лозовским на такси и отвез его на Варшавку, где взял на себя роль гида при ничего не понимающем иностранце: водил от окна к окну, показывал, где что написать и где расписаться. Часа через два им выкатили белоснежную, сверкающую лаком «семерку».
Знающие люди уже объяснили Лозовскому, что новая «семерка» на черном рынке уходит за три номинала. Активность Савика получила исчерпывающее объяснение. Лозовский ничего не имел против. Занять восемь с половиной тысяч у нищей журналистской братии и самому провернуть эту операцию было для него делом совершенно нереальным, пусть человек попользуется. Накроет в ЦДЖ стол с хорошим коньяком и филе по-суворовски — и спасибо. Но Броверман ни единым словом не обмолвился о ЦДЖ. Сел в «семерку», сказал «Позвоню» и укатил, оставив Лозовского возле техцентра в полном и довольно тягостном недоумении, усугубленном тем, что в кармане у него была только мелочь, которой едва хватило на троллейбус, метро и автобус, чтобы добраться до дома.
Савик позвонил через несколько дней:
— Ты что хочешь — тачку или бабки?
Лозовский в энергичных выражениях объяснил, чего он от Бровермана хочет, и бросил трубку. И был потрясен, когда спустя некоторое время Савик подогнал к его дому красную «копейку», не новую, но с виду вполне приличную, и королевским жестом бросил на капот техпаспорт, выписанный на имя Лозовского:
— Владей!
Несложный расчет показывал, что королевский жест Бровермана был не таким уж и королевским. Шестилетняя «копейка» стоила тысячи четыре, а на «семерке» Савик наварил штук пятнадцать — шестнадцать. И все же его поступок поразил Лозовского в самое сердце.
— Савик, я о тебе неправильно думал, — искренне покаялся он.
— Ты обо мне правильно думал, — ответил Броверман. — Но кинуть тебя — это все равно что отнять копеечку у юродивого. Извини, старина, ты хороший журналист, но лох. Пишешь о жизни, а в жизни ничего не понимаешь. Врубайся. Не врубишься — пропадешь. Времена наступают крутые. Крутые наступают времена, очень крутые!
Исполнив арию Кассандры, Броверман исчез. О нем напоминала лишь машина, решившая для Лозовского самую трудную творческую проблему журналистов, работающих на вольных хлебах: у кого перехватить тридцатку на неделю-другую. Когда поджимало, он садился в «копейку», заливал полный бак бензина, запасался бутербродами и термосом крепкого черного кофе и всю ночь колесил по Москве, сшибая рубли, трешки и пятерки с припозднившихся пассажиров, получая удовольствие и от быстрой езды по пустым улицам, и от ловли удачи, и от невольной подключенности к жизни других людей. И даже когда его остроумно динамили, он матерился, но не злобился, а искренне восхищался народной изобретательностью. Однажды солидного вида клиент ушел за деньгами, а в залог оставил литровую бутылку польской водки «Выборова», в которой оказалась вода. А в другой раз залогом стали два хиповатых парня с Пушки, которые, как выяснилось, познакомились с клиентом полчаса назад и приняли приглашение поехать к нему на флэт и послушать новые диски. Ну как тут не преисполниться, как от всего талантливого, жизненного оптимизма!
К утру набирался полтинник, а иногда и больше, как повезет.
Броверман не возникал. До Лозовского доходили слухи, что Савик занимается видеобизнесом под крышей Московского горкома комсомола. Видеосалоны возникали на каждом углу, бизнес, судя по всему, шел успешно, из чего Лозовский сделал вывод, что московские комсомольцы умело врубились в новые времена.
Новое схождение жизненных траекторий Лозовского и Бровермана произошло, когда мрачное пророчество Савика начало сбываться с неотвратимостью весеннего половодья, вздымающего всю грязь, которая таилась под снегом. Как и в прошлый раз, оно было вызвано чистой случайностью — тем банальным житейским обстоятельством, что московские комсомольцы выперли Бровермана из видеобизнеса. Как подозревал Лозовский — за то, что Броверман очень не любил отдавать бабки и выручкой старался не делиться. Савик купил за бесценок пустующий ангар на окраине подмосковного поселка и решил организовать в нем техцентр по ремонту «Жигулей» — услуга по тем временам дефицитнейшая. Но жители, прослышав про его планы, взбунтовались. Им было вполне достаточно вони с местной птицефабрики, дышать еще и выхлопными газами от техцентра они решительно не желали.
Несмотря на хорошо оплаченную благожелательность районных властей, идею техцентра похоронили. Тут какому-то полиграфическому кооперативу понадобился склад для хранения бумаги. Против склада общественность ничего возразить не смогла. В ангар завезли несколько вагонов бумаги, Савик был очень доволен тем, что с выгодой приспособил ангар к делу. Но месяца через три за аренду платить перестали. Броверман кинулся к хозяину кооператива, но кооператив распался, а хозяин исчез. То ли сбежал, то ли посадили, а может быть и вообще убили. Пятьдесят тонн газетной бумаги Сыктывкарского ЦБК остались без хозяина. Хозяином стал Савик. Каким образом, Лозовский так и не узнал, но все документы были в полном порядке.
Бумагу, свалившуюся на него, как манна небесная, Савик решил употребить на издание какой-нибудь ходовой книги и приехал к Лозовскому за советом, на какой книге остановить выбор, чтобы на ней хорошо наварить. Лозовский идею книгоиздания не одобрил. В этом деле ни у него, ни у Савика никакого опыта не было. Он предложил другое дело, знакомое: издавать газету. Но не просто газету, а газету бесплатных объявлений. Такую газету, «Zweite Hand», «Вторые руки», Лозовский видел во время поездки по ФРГ во Франкфурте-на-Майне, и она очень ему понравилась.
Слово «бесплатный» не вызвало у Бровермана энтузиазма, но Лозовский разъяснил:
— Частные объявления бесплатные, но коммерческие и реклама очень даже платные. Второй момент. «Frankfurter Beobachter» стоит две марки, а такого же объема «Zweite Hand» — шесть марок. И в киосках не залеживается.
— Думаешь, будет много объявлений?
— Завалят! Пол Москвы сидит на телефонах и занимается продажей и перепродажей. А работа, услуги, частные уроки? А машины, собаки, ремонт квартир?
— Обмен квартир! Вот чем завалят. Решено, делаем «Zweite Hand». Ты берешь на себя редакцию, я остальное. Бабки пилим пополам: семьдесят процентов мне, тридцать тебе.
— Это ты называешь пополам? — удивился Лозовский.
— Володя, имей совесть! Я же вкладываюсь. А сколько уйдет на подмазки?
— Это ты сказал «пилим пополам». Я тебя за язык не тянул. Ладно, Савик, не мучайся. Считай, что идею я тебе подарил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
— Да ничего, где-то валяется. А в чем дело?
— Давно валяется?
— Недели две.
— Где открытка?
— Дома.
— Поехали!
Броверман забрал открытку, через день заехал за Лозовским на такси и отвез его на Варшавку, где взял на себя роль гида при ничего не понимающем иностранце: водил от окна к окну, показывал, где что написать и где расписаться. Часа через два им выкатили белоснежную, сверкающую лаком «семерку».
Знающие люди уже объяснили Лозовскому, что новая «семерка» на черном рынке уходит за три номинала. Активность Савика получила исчерпывающее объяснение. Лозовский ничего не имел против. Занять восемь с половиной тысяч у нищей журналистской братии и самому провернуть эту операцию было для него делом совершенно нереальным, пусть человек попользуется. Накроет в ЦДЖ стол с хорошим коньяком и филе по-суворовски — и спасибо. Но Броверман ни единым словом не обмолвился о ЦДЖ. Сел в «семерку», сказал «Позвоню» и укатил, оставив Лозовского возле техцентра в полном и довольно тягостном недоумении, усугубленном тем, что в кармане у него была только мелочь, которой едва хватило на троллейбус, метро и автобус, чтобы добраться до дома.
Савик позвонил через несколько дней:
— Ты что хочешь — тачку или бабки?
Лозовский в энергичных выражениях объяснил, чего он от Бровермана хочет, и бросил трубку. И был потрясен, когда спустя некоторое время Савик подогнал к его дому красную «копейку», не новую, но с виду вполне приличную, и королевским жестом бросил на капот техпаспорт, выписанный на имя Лозовского:
— Владей!
Несложный расчет показывал, что королевский жест Бровермана был не таким уж и королевским. Шестилетняя «копейка» стоила тысячи четыре, а на «семерке» Савик наварил штук пятнадцать — шестнадцать. И все же его поступок поразил Лозовского в самое сердце.
— Савик, я о тебе неправильно думал, — искренне покаялся он.
— Ты обо мне правильно думал, — ответил Броверман. — Но кинуть тебя — это все равно что отнять копеечку у юродивого. Извини, старина, ты хороший журналист, но лох. Пишешь о жизни, а в жизни ничего не понимаешь. Врубайся. Не врубишься — пропадешь. Времена наступают крутые. Крутые наступают времена, очень крутые!
Исполнив арию Кассандры, Броверман исчез. О нем напоминала лишь машина, решившая для Лозовского самую трудную творческую проблему журналистов, работающих на вольных хлебах: у кого перехватить тридцатку на неделю-другую. Когда поджимало, он садился в «копейку», заливал полный бак бензина, запасался бутербродами и термосом крепкого черного кофе и всю ночь колесил по Москве, сшибая рубли, трешки и пятерки с припозднившихся пассажиров, получая удовольствие и от быстрой езды по пустым улицам, и от ловли удачи, и от невольной подключенности к жизни других людей. И даже когда его остроумно динамили, он матерился, но не злобился, а искренне восхищался народной изобретательностью. Однажды солидного вида клиент ушел за деньгами, а в залог оставил литровую бутылку польской водки «Выборова», в которой оказалась вода. А в другой раз залогом стали два хиповатых парня с Пушки, которые, как выяснилось, познакомились с клиентом полчаса назад и приняли приглашение поехать к нему на флэт и послушать новые диски. Ну как тут не преисполниться, как от всего талантливого, жизненного оптимизма!
К утру набирался полтинник, а иногда и больше, как повезет.
Броверман не возникал. До Лозовского доходили слухи, что Савик занимается видеобизнесом под крышей Московского горкома комсомола. Видеосалоны возникали на каждом углу, бизнес, судя по всему, шел успешно, из чего Лозовский сделал вывод, что московские комсомольцы умело врубились в новые времена.
Новое схождение жизненных траекторий Лозовского и Бровермана произошло, когда мрачное пророчество Савика начало сбываться с неотвратимостью весеннего половодья, вздымающего всю грязь, которая таилась под снегом. Как и в прошлый раз, оно было вызвано чистой случайностью — тем банальным житейским обстоятельством, что московские комсомольцы выперли Бровермана из видеобизнеса. Как подозревал Лозовский — за то, что Броверман очень не любил отдавать бабки и выручкой старался не делиться. Савик купил за бесценок пустующий ангар на окраине подмосковного поселка и решил организовать в нем техцентр по ремонту «Жигулей» — услуга по тем временам дефицитнейшая. Но жители, прослышав про его планы, взбунтовались. Им было вполне достаточно вони с местной птицефабрики, дышать еще и выхлопными газами от техцентра они решительно не желали.
Несмотря на хорошо оплаченную благожелательность районных властей, идею техцентра похоронили. Тут какому-то полиграфическому кооперативу понадобился склад для хранения бумаги. Против склада общественность ничего возразить не смогла. В ангар завезли несколько вагонов бумаги, Савик был очень доволен тем, что с выгодой приспособил ангар к делу. Но месяца через три за аренду платить перестали. Броверман кинулся к хозяину кооператива, но кооператив распался, а хозяин исчез. То ли сбежал, то ли посадили, а может быть и вообще убили. Пятьдесят тонн газетной бумаги Сыктывкарского ЦБК остались без хозяина. Хозяином стал Савик. Каким образом, Лозовский так и не узнал, но все документы были в полном порядке.
Бумагу, свалившуюся на него, как манна небесная, Савик решил употребить на издание какой-нибудь ходовой книги и приехал к Лозовскому за советом, на какой книге остановить выбор, чтобы на ней хорошо наварить. Лозовский идею книгоиздания не одобрил. В этом деле ни у него, ни у Савика никакого опыта не было. Он предложил другое дело, знакомое: издавать газету. Но не просто газету, а газету бесплатных объявлений. Такую газету, «Zweite Hand», «Вторые руки», Лозовский видел во время поездки по ФРГ во Франкфурте-на-Майне, и она очень ему понравилась.
Слово «бесплатный» не вызвало у Бровермана энтузиазма, но Лозовский разъяснил:
— Частные объявления бесплатные, но коммерческие и реклама очень даже платные. Второй момент. «Frankfurter Beobachter» стоит две марки, а такого же объема «Zweite Hand» — шесть марок. И в киосках не залеживается.
— Думаешь, будет много объявлений?
— Завалят! Пол Москвы сидит на телефонах и занимается продажей и перепродажей. А работа, услуги, частные уроки? А машины, собаки, ремонт квартир?
— Обмен квартир! Вот чем завалят. Решено, делаем «Zweite Hand». Ты берешь на себя редакцию, я остальное. Бабки пилим пополам: семьдесят процентов мне, тридцать тебе.
— Это ты называешь пополам? — удивился Лозовский.
— Володя, имей совесть! Я же вкладываюсь. А сколько уйдет на подмазки?
— Это ты сказал «пилим пополам». Я тебя за язык не тянул. Ладно, Савик, не мучайся. Считай, что идею я тебе подарил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100