— Что-то еще?
— Есть, — кивнул охранник. — Ты вот что, москвич. Ты больше не посылай меня на... Не советую. Договорились, да?
— Ах, как я вас понимаю! — мгновенно отреагировал Лозовский на его наглый, угрожающий тон. — Мне тоже очень не нравится, когда меня посылают на ... Но у меня репутация хама, мне приходится ее поддерживать. И потому вынужден сказать вам со всем моим уважением: пошел на ...!
В самолете он открыл конверт. В нем была ксерокопия очерка Степанова с пометками на полях. Пометки, как понял Лозовский, были сделаны рукой Кольцова.
Очерк назывался «Формула успеха».
Глава четвертая
ФОРМУЛА УСПЕХА

I
"Он выпрыгнул из кабины вездехода, закуржавевшего, как лошадь-монголка после долгого перехода по зимней тайге.
Высокий, с красивым смуглым лицом, с густой серебряной изморозью в длинных вьющихся волосах, когда-то черных, как вороново крыло, а теперь навечно обметенных полярными вьюгами.
Борис Федорович Христич. Генеральный директор компании «Нюда-нефть». Человек-легенда.
След вездехода уходил к северу по заснеженному руслу реки Нюды, терялся в распадках и болотах Самотлора, где день и ночь кланяются тундрам тысячи «качалок» «Нюда-нефти» и стоят вагончики промысловиков, по самые крыши заметенные декабрьскими буранами. След был таким же бесконечно длинным, непростым и прерывистым, как и судьба этого человека..."
"Николай Степанович!
«Качалок», как Вы называете штанговые глубинные насосы, на промыслах «Нюда-нефти» не тысячи. Их меньше. Лучше написать просто: "кланяются тундрам «качалки».
У читателей «Российского курьера» может сложиться неверное представление об условиях, в которых трудятся рабочие «Нюда-нефти». Правильнее будет так: «стоят современной конструкции вагончики промысловиков, в которых есть все условия для нормальной жизни людей: горячий душ, биотуалеты, телевизоры, оборудованные микроволновыми печами кухни».
«Самотлор» — не просто географическое название. Это веха в нашей истории. Такая же яркая, как затертые от назойливого повторения, но не утратившие от этого своего значения Днепрогэс, Магнитка и БАМ.
«Самотлор» — это имя победы.
Я на всю жизнь запомнил день, когда там ударил первый нефтяной фонтан. Отец, буровой мастер, взял меня с собой на точку. На рассвете меня разбудил необычный шум. Я выскочил из балка и увидел, что все бегут к буровой, из которой на пятидесятиметровую высоту хлещет толстая черная струя и обрушивается на землю, заливает трапы, насосы, штабеля труб, землю с золотыми карликовыми березами, делает все черным и жирным. И люди не прячутся, а подставляют руки под летящую сверху нефть, кричат, хохочут, мажут ею лица, себе и другим. Они были как дети. Они радовались, как дети. Они были счастливы.
Я часто вспоминал этот день. Особенно в Афганистане, где служил в составе ограниченного контингента советских войск, выполнявших интернациональный долг. Не хочу казаться умным задним числом. Не стану утверждать, что мы понимали, что оказались заложниками бездарной политики кремлевских маразматиков. Но сомнения возникали. И тогда я вспоминал первую нефть Самотлора. Я думал: может быть, мы все-таки недаром воюем здесь, среди диких хребтов и дикого, ненавидящего нас народа? Мне хотелось верить, что мы защищаем здесь жизнь, которая стоит того, чтобы ее защищать — ту жизнь, в которой люди могут быть беспредельно счастливы только от того, что из земли ударила нефть. Так, как были счастливы эти суровые, огромные, как казалось тогда мне, десятилетнему школьнику, буровики в касках, в огромных резиновых сапогах и в огромных брезентовых спецовках.
Откуда-то налетели вертолеты, подкатили вездеходы, люди бежали к буровой, тянули руки к нефти. Скоро образовалась толпа человек в двести с черными лицами и белыми, как у негров, зубами. А потом на крышу вездехода взобрался какой-то человек и сказал:
— Ребята, это наша первая нефть. Ее еще будет много.
Первой уже не будет.
Больше он ничего не сказал. Он не смог ничего сказать.
Он плакал.
Это был Борис Федорович Христич, встречи с которым я теперь с волнением ожидаю. И я уже знаю первый вопрос, который ему задам:
— Борис Федорович, вы помните тот день?
Мог ли он предположить тогда, что эта первая нефть Самотлора станет роковой отметиной в его судьбе, что впереди у него долгие годы борьбы за разумное, хозяйское отношение к национальному богатству России. В борьбе этой было мало побед и много поражений, а итог всегда один: победитель не получает ничего..."
"Николай Степанович, это хороший эпизод, но почему Вы завершаете его на такой драматической ноте? За участие в открытии и освоении Самотлора Борис Федорович был удостоен всех наград, какие только возможны. Он получил Ленинскую премию, стал Героем Социалистического Труда, был переведен в Москву и назначен директором крупного научно-исследовательского института. И в конечном счете добился возрождения Самотлора. Да, не сразу. Да, только сейчас. Да, пока лишь в сравнительно небольших масштабах компании «Нюда— нефть». Но разве это умаляет его успех?"
"Новые времена застали Бориса Федоровича в Канаде, где он был главным экспертом корпорации «Канадиен стандарт ойл», ведущей нефтедобычу в провинции Альберта. Его огромный опыт, не востребованный в СССР, здесь был по достоинству оценен. У него было все: дом в престижном районе Калгари, высокие гонорары, уважение руководства корпорации и коллег. Жить бы ему и жить, но болела в нем, как рана, Россия.
И однажды случайная встреча на международной конференции нефтяников в Монреале с российским предпринимателем Геннадием Сергеевичем Кольцовым, президентом межрегиональной холдинговой компании ОАО «Союз», вновь круто повернула его судьбу..."
"Это не совсем верно. Вероятно, я плохо рассказал о той встрече, или вы невнимательно меня слушали. Моя встреча с Борисом Федоровичем была случайной для него, но не для меня. В Монреаль я полетел только потому, что увидел в программе конференции доклад Христича. Скажу больше. Лишь после того, как Борис Федорович дал принципиальное согласие вернуться в Тюмень, я принял решение купить контрольный пакет акций «Нюда-нефти».
«Второй вопрос, который я задам Христичу, будет таким — Борис Федорович, вы долго сомневались, прежде чем сказали Кольцову „да“?..»
«На это могу ответить я. „Сомневался“ — не то слово. Он подверг меня напряженному допросу. Два дня мы ходили по аллеям Гринфилд-Парка и набережной реки Святого Лаврентия и говорили. Бориса Федоровича не интересовали условия оплаты. Его интересовала программа, которую я был намерен реализовать».
«Чем же соблазнил российский предприниматель этого много пожившего и много пережившего человека, знавшего в жизни все — и взлет побед, и горечь поражений?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100