– Лицо кухарки мгновенно сделалось строгим. – Сейчас мы ее снимем, и моргнуть не успеешь. Только имей в виду: единственный, кто может ее снять, – это хозяйка перчатки.
– Почему? – удивился Чарли.
– Потому что потому. Видите ли, у музыкантов совершенно особые руки. Перчатка впитала в себя все ощущения хозяйки и, насколько я понимаю, прямо-таки приросла к тебе как вторая кожа, Габриэль.
– Я бы предпочел обойтись без сдирания кожи, – передернулся Габриэль. – Боль плохо переношу, и тошнить начнет.
– М-да, в мое время особо одаренные дети отличались куда большим стоицизмом. – Кухарка легко поднялась. – Схожу за Дороти.
Она открыла дверцу другого высокого буфета, углового, и мальчики на секунду увидели, что за ней начинается узенькая лестница. Впрочем, дверь тут же закрылась. За стеной куда-то вверх промчались быстрые шажки. Кухарка бегала с удивительным для такой комплекции проворством и легкостью.
– Вот это так место! – сказал Габриэль, переводя взгляд с ярких картинок на старинную мебель. – В жизни бы не подумал, что под нашей мрачной академией – и вдруг такое.
– И я бы тоже, – кивнул Чарли. – По-моему, эти комнаты не только под академией, но и под городом. Смотри, вон в то окошко в потолке небо видно.
Габриэль посмотрел на окошко, откуда позапрошлой ночью явились огненные коты.
– А что там?
– Кто знает? – пожал плечами Чарли. – Может, чей-нибудь сад. А может, улица. – Говорил он рассеянно, потому что мысли его то и дело возвращались к Генри. Неужели кухарке удалось отправить его обратно в прошлое? Или он сбежал?
Над головой у мальчиков пробежала быстрая дробь шажков, за ней что-то зашаркало. Кухарка возвращалась не одна.
Через несколько секунд дверца углового буфета вновь распахнулась, и вслед за кухаркой в комнату вошла женщина в бесформенном черном платье. Голова ее была окутана темной шалью, лица почти не видно, да и шла она, понурив голову, точно что-то искала на полу.
– Садитесь, Дороти, милочка. – Кухарка придвинула стул поближе к Габриэлю. – Знакомьтесь, это Габриэль, и он у нас, кажется, никак не может расстаться с вашей перчаткой.
Дороти нагнулась над беспомощной рукой Габриэля, потом вдруг обернулась к Чарли. Шаль упала ей на плечи, показалось бледное лицо с серыми глазами, обведенными темными кругами. Волосы у миссис Блур были совсем седые.
– А это кто? – едва слышно спросила она.
– Чарли Бон, очень приятно, – поспешно сказал Чарли, тоже стараясь говорить негромко.
– Да? – отозвался голосок миссис Блур. – Так ты и есть Чарли. Я знаю… я знала…
Миссис Блур забыла, что хотела сказать, и вновь переключила свое внимание на Габриэля.
– Бедняжка, ты ведь играешь на фортепиано! Мне нравится тебя слушать. Я сделаю для тебя все возможное, но видишь, у меня действует только одна рука. Над другой тяготеет заклятие. А с руки оно переходит и на полотенца, и на перчатки, так что приходится его все время смывать, а оно не смывается. Нет, не смывается…
Мальчики ахнули от ужаса.
– Кто его на вас наложил? – не выдержал Чарли.
Вместо ответа миссис Блур испуганно замотала головой. Правой рукой она принялась медленно, осторожно стаскивать с Габриэля перчатку. Чарли, затаив дыхание, не сводил с нее глаз. Вот уже показались пальцы. Последний рывок – и перчатка наконец сошла.
– Уф! – выдохнул Габриэль и затряс освобожденной рукой. – Сразу легче стало. Правда! Спасибо вам!
– Я очень рада, – едва слышно отозвалась миссис Блур, а потом по настоятельной просьбе Габриэля поведала мальчикам свою историю.
Дороти де Вер с юных лет проявила себя как талантливая скрипачка. Вскоре после того, как она получила крупное наследство от тетушки, за ней стал ухаживать доктор Гарольд Блур. Через год они поженились, и Дороти перевела часть своего состояния на имя мужа. Тогда-то и начались ее неприятности. Сын Дороти, Манфред, возненавидел музыку как таковую. Стоило ей взяться за скрипку, как он поднимал крик. Поэтому вскоре Дороти отваживалась играть только в комнате, где ее никто не слышал. К тому же старик Иезекииль Блур осаждал ее требованиями перевести на Блуров все состояние целиком. Дороти отказалась. По совету отца она поместила деньги на секретный счет в швейцарском банке и не собиралась никому их уступать, тем более что в мрачной академии она чувствовала себя глубоко несчастной и вынашивала планы бегства.
– Блуры вытворяли с людьми такие ужасы, что я просто не могла больше этого выносить. И вот настал тот день, ненастный, ветреный день… – Еле слышный голос миссис Блур делался все тише, затем умолк, и остаток истории мальчикам рассказала кухарка.
Итак, в тот день поднялась ужасная буря, и Дороти, надеясь, что из-за непогоды отъезда ее никто не заметит, начала поспешно складывать вещи. Она уже собралась в путь, как вдруг к ней в комнату заявился Манфред.
– Никуда ты не поедешь, – закричал он. – Мы тебя не пустим! Пока не отдашь деньги, никуда не пустим!
Дороти была тверда и вновь ответила отказом. Сын пригрозил, что запрет ее в комнате. Дороти пыталась воспрепятствовать этому, и тогда Манфред хлопнул дверью и сломал пальцы, которыми она цеплялась за косяк.
Голова миссис Блур опустилась еще ниже. Она дрожала как осиновый лист.
– Расскажите им все, – прошелестела она. – Чарли Бон должен все знать.
– От боли бедняжка упала в обморок, – продолжала кухарка, – а очнулась в своей постели, и рядом сидел старик Иезекииль. Он прикладывал к ее больной руке примочку, пропитанную одной из тех ядовитых микстур, которые в изобилии составлял, – чтобы пальцы подольше не заживали. Старик глумливо сообщил Дороти, что на скрипке ей больше не играть. И что академию она не покинет до самой смерти. Блуры решили изобразить, что она умерла, поэтому ей было велено немедленно отдать им деньги.
– Но я этого не сделала, – прошептала Дороти. – Так и не сделала…
Наступила тяжелая пауза. Габриэль вздохнул, а Чарли, как будто очнувшись ото сна, вспомнил, что им надо вернуться в спальню, по возможности опередив Билли.
– Нам пора, – поспешно сказал он. – А скажите, – обратился он к кухарке, – где… ну, вы знаете, о ком я?
– Спит, – отвечала кухарка.
Чарли завертел головой, но ни постели, ни Генри не увидел. Кухарка рассмеялась.
– Это не единственная моя комната, – объяснила она. – У меня еще есть прелестная ванная и ватерклозет, но обзорную экскурсию мы отложим на потом, до лучших времен. Ну, мальчики, бегом марш!
– Ой, так я же завтра еду домой, – спохватился Чарли. – Как же я вытащу Генри?
– Получается, что никак не вытащишь, но это даже и к лучшему, – успокоила его кухарка. – Согласись, Генри вовсе ни к чему попадаться на глаза сестрицам Юбим. А я пока как следует подумаю, как с ним быть дальше.
«Ого, сколько она всего знает про мою семейку!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
– Почему? – удивился Чарли.
– Потому что потому. Видите ли, у музыкантов совершенно особые руки. Перчатка впитала в себя все ощущения хозяйки и, насколько я понимаю, прямо-таки приросла к тебе как вторая кожа, Габриэль.
– Я бы предпочел обойтись без сдирания кожи, – передернулся Габриэль. – Боль плохо переношу, и тошнить начнет.
– М-да, в мое время особо одаренные дети отличались куда большим стоицизмом. – Кухарка легко поднялась. – Схожу за Дороти.
Она открыла дверцу другого высокого буфета, углового, и мальчики на секунду увидели, что за ней начинается узенькая лестница. Впрочем, дверь тут же закрылась. За стеной куда-то вверх промчались быстрые шажки. Кухарка бегала с удивительным для такой комплекции проворством и легкостью.
– Вот это так место! – сказал Габриэль, переводя взгляд с ярких картинок на старинную мебель. – В жизни бы не подумал, что под нашей мрачной академией – и вдруг такое.
– И я бы тоже, – кивнул Чарли. – По-моему, эти комнаты не только под академией, но и под городом. Смотри, вон в то окошко в потолке небо видно.
Габриэль посмотрел на окошко, откуда позапрошлой ночью явились огненные коты.
– А что там?
– Кто знает? – пожал плечами Чарли. – Может, чей-нибудь сад. А может, улица. – Говорил он рассеянно, потому что мысли его то и дело возвращались к Генри. Неужели кухарке удалось отправить его обратно в прошлое? Или он сбежал?
Над головой у мальчиков пробежала быстрая дробь шажков, за ней что-то зашаркало. Кухарка возвращалась не одна.
Через несколько секунд дверца углового буфета вновь распахнулась, и вслед за кухаркой в комнату вошла женщина в бесформенном черном платье. Голова ее была окутана темной шалью, лица почти не видно, да и шла она, понурив голову, точно что-то искала на полу.
– Садитесь, Дороти, милочка. – Кухарка придвинула стул поближе к Габриэлю. – Знакомьтесь, это Габриэль, и он у нас, кажется, никак не может расстаться с вашей перчаткой.
Дороти нагнулась над беспомощной рукой Габриэля, потом вдруг обернулась к Чарли. Шаль упала ей на плечи, показалось бледное лицо с серыми глазами, обведенными темными кругами. Волосы у миссис Блур были совсем седые.
– А это кто? – едва слышно спросила она.
– Чарли Бон, очень приятно, – поспешно сказал Чарли, тоже стараясь говорить негромко.
– Да? – отозвался голосок миссис Блур. – Так ты и есть Чарли. Я знаю… я знала…
Миссис Блур забыла, что хотела сказать, и вновь переключила свое внимание на Габриэля.
– Бедняжка, ты ведь играешь на фортепиано! Мне нравится тебя слушать. Я сделаю для тебя все возможное, но видишь, у меня действует только одна рука. Над другой тяготеет заклятие. А с руки оно переходит и на полотенца, и на перчатки, так что приходится его все время смывать, а оно не смывается. Нет, не смывается…
Мальчики ахнули от ужаса.
– Кто его на вас наложил? – не выдержал Чарли.
Вместо ответа миссис Блур испуганно замотала головой. Правой рукой она принялась медленно, осторожно стаскивать с Габриэля перчатку. Чарли, затаив дыхание, не сводил с нее глаз. Вот уже показались пальцы. Последний рывок – и перчатка наконец сошла.
– Уф! – выдохнул Габриэль и затряс освобожденной рукой. – Сразу легче стало. Правда! Спасибо вам!
– Я очень рада, – едва слышно отозвалась миссис Блур, а потом по настоятельной просьбе Габриэля поведала мальчикам свою историю.
Дороти де Вер с юных лет проявила себя как талантливая скрипачка. Вскоре после того, как она получила крупное наследство от тетушки, за ней стал ухаживать доктор Гарольд Блур. Через год они поженились, и Дороти перевела часть своего состояния на имя мужа. Тогда-то и начались ее неприятности. Сын Дороти, Манфред, возненавидел музыку как таковую. Стоило ей взяться за скрипку, как он поднимал крик. Поэтому вскоре Дороти отваживалась играть только в комнате, где ее никто не слышал. К тому же старик Иезекииль Блур осаждал ее требованиями перевести на Блуров все состояние целиком. Дороти отказалась. По совету отца она поместила деньги на секретный счет в швейцарском банке и не собиралась никому их уступать, тем более что в мрачной академии она чувствовала себя глубоко несчастной и вынашивала планы бегства.
– Блуры вытворяли с людьми такие ужасы, что я просто не могла больше этого выносить. И вот настал тот день, ненастный, ветреный день… – Еле слышный голос миссис Блур делался все тише, затем умолк, и остаток истории мальчикам рассказала кухарка.
Итак, в тот день поднялась ужасная буря, и Дороти, надеясь, что из-за непогоды отъезда ее никто не заметит, начала поспешно складывать вещи. Она уже собралась в путь, как вдруг к ней в комнату заявился Манфред.
– Никуда ты не поедешь, – закричал он. – Мы тебя не пустим! Пока не отдашь деньги, никуда не пустим!
Дороти была тверда и вновь ответила отказом. Сын пригрозил, что запрет ее в комнате. Дороти пыталась воспрепятствовать этому, и тогда Манфред хлопнул дверью и сломал пальцы, которыми она цеплялась за косяк.
Голова миссис Блур опустилась еще ниже. Она дрожала как осиновый лист.
– Расскажите им все, – прошелестела она. – Чарли Бон должен все знать.
– От боли бедняжка упала в обморок, – продолжала кухарка, – а очнулась в своей постели, и рядом сидел старик Иезекииль. Он прикладывал к ее больной руке примочку, пропитанную одной из тех ядовитых микстур, которые в изобилии составлял, – чтобы пальцы подольше не заживали. Старик глумливо сообщил Дороти, что на скрипке ей больше не играть. И что академию она не покинет до самой смерти. Блуры решили изобразить, что она умерла, поэтому ей было велено немедленно отдать им деньги.
– Но я этого не сделала, – прошептала Дороти. – Так и не сделала…
Наступила тяжелая пауза. Габриэль вздохнул, а Чарли, как будто очнувшись ото сна, вспомнил, что им надо вернуться в спальню, по возможности опередив Билли.
– Нам пора, – поспешно сказал он. – А скажите, – обратился он к кухарке, – где… ну, вы знаете, о ком я?
– Спит, – отвечала кухарка.
Чарли завертел головой, но ни постели, ни Генри не увидел. Кухарка рассмеялась.
– Это не единственная моя комната, – объяснила она. – У меня еще есть прелестная ванная и ватерклозет, но обзорную экскурсию мы отложим на потом, до лучших времен. Ну, мальчики, бегом марш!
– Ой, так я же завтра еду домой, – спохватился Чарли. – Как же я вытащу Генри?
– Получается, что никак не вытащишь, но это даже и к лучшему, – успокоила его кухарка. – Согласись, Генри вовсе ни к чему попадаться на глаза сестрицам Юбим. А я пока как следует подумаю, как с ним быть дальше.
«Ого, сколько она всего знает про мою семейку!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61