Квартира, где жили и столовались братья Васнецовы, от училища была далеко, вставать приходилось рано, после занятий времени хватало поесть да приготовить уроки. А главное, с пяти часов вечера до восьми учащиеся могли подвергнуться инспекторской проверке. В эти часы положено учить правило, а стало быть, сидеть дома. Поколениями семинаристов была даже выработана формула ответа, каков прислуга или домашние давали инспектору, если ученик отсутствует: «Пошли по ландкартам да по лексиконам снискивать!»
– Когда же мы пойдем в город? – спрашивал Виктор старшего брата. – Уж столько времени живем, а я его и не видел.
– Да ты поди сам! – разрешил Николай. – Держись Раздерихинского оврага и не заплутаешь. Выйди к Трифоновскому монастырю – оттуда на реку Вятку вид с птичьего полета. Чтоб к городу привыкнуть, надо одному ходить.
Собравшись с духом, Виктор вышел за ворота дома. В Рябове ходить в одиночку было не страшно – ни в лесу, ни в лугах. Там все деревья свои и простор свой.
Но лес деревьев был милее леса домов. У каждого дома свой погляд, свой норов. Иные глядят недобро. Как на врага глядят. Избушки, дома, хоромы собираются в улицы – крест-накрест, крест-накрест.
Но страшнее всего многолюдье. Идут куда-то, поспешают. И все – чужие.
Учитель старших классов Александр Александрович Красовский прочитал им лекцию по истории Вятки. Раньше город назывался Хлыновом, Екатерина Великая переименовала. А основан Хлынов еще семьсот лет тому назад, и не какими-то добрыми поселянами – новгородскими ушкуйниками. Ушкуйник же все равно, что разбойник. Жили хлыновцы вольно. Москве покорились чуть ли не последними. Сначала Иван III Новгород смирил, а уж потом Хлынов. Может, благодаря хлыновцам само иго Золотой Орды поспешило пасть. Пока хан Ахмат стоял против Ивана III, проворные хлыновцы напали на его стольный град Сарай и ограбили.
Мальчик поглядывает на прохожих с опаской. Хоть ушкуйниками были прапрапра, а все-таки…
Только возле Трифоновского монастыря почувствовал себя уверенней.
О святом Трифоне им подробно рассказывал ректор.
Родом Трифон был из Архангельской губернии, а спасаться ушел на Каму. Здесь и монахом стал. Послушание ему назначили тяжелое. Был Трифон пекарем. И заболел. В забытьи явился ему святитель Николай, исцелил, напророчил подвижническую жизнь.
Ходил Трифон к пермякам, обращал в христианство язычников остяков и вогулов, а в 1580 году пришел в Хлынов и основал Успенский монастырь. Был Трифон к себе строг, во все дни свои носил власяницу и тяжелые вериги.
Покрестился мальчик на соборные кресты, успокоился и, потирая надранные морозом щеки, обежал монастырскую стену, чтобы поглядеть на речку.
И впрямь дух обмер от восторга. На сто верст видать. Белым-бело!
Лес чуть не по самые вершины утонул в снегах. Дымковскую слободу сразу и не углядеть, кабы печи не топили. Дым стоймя стоит. И тоже белый, словно и его инеем прихватило.
Сердце простору радуется. Поглядел мальчик на дали и вздохнул весело. А потом другой раз вздохнулось. Иначе. Через реку дорога, на дороге крестьянские розвальни. Этой дорогой можно до дома доехать.
Ах, высока гора! Далеко с нее видно. А все же Рябова, хоть пальцами веки раздвинь, – не усмотришь.
Виктор о тоске своей помалкивает, но вот уж другую неделю вся жизнь его – ожидание рождественских каникул.
Киря, улыбаясь, оглядывает седоков. Подтыкает старый тулуп поглубже в душистое, пахнущее Рябовом сено и крестится.
– С богом! Тронулись!
Две лошади, запряженные цугом, дружно взяли крытый рогожей возок. Мелькают каменные дома купцов, лавки, стены монастырей. Дорога уходит вниз, на реку, и вот уже и река позади, а впереди лес, долгая дорога.
Поднятый ворот Кириного тулупа седеет от инея, и на лошадках иней – расшалился мороз.
Уже сипело, когда Николай, встрепенувшись, потянул Кирю за плечо.
– Влево гляди!
– Мать честная! – охнул Киря. – Возьми в сене. Виктор понял: случилось что-то серьезное, но брат посмотрел на него спокойно.
– До Полома не больше трех верст. Не посмеют вблизи жилья.
– Да кто же там?! – не понял Виктор.
Брат достал из сена топор, поправил рукавицы.
– Коля, ушкуйники, что ли, гонятся? – взмолился Виктор.
Николай не улыбнулся, отодвинув рогожу, показал в поле: цепочка черных точек на белом снегу, пять или шесть.
– Успеем, Киря?
– Вроде бы не приближаются.
– Это волки?
Николай не ответил, и Виктор сжал кулаки, другого оружия не было. Ему почему-то не себя жалко, а батюшку с матушкой, ведь они ждут! И очень обидно: дома братец Аркаша родился, а они его не видели еще. И Аполлинария жалко, ему всего два года. Забудет, что у него братья были.
Виктор снова выглядывает из возка. Волки ближе, лошади чуют стаю, скоком пошли.
– Держись, ребятки! Главное, не перевернуться. Дорога под гору и сразу вверх на косогор. А на косогоре – деревенька, люди.
– А ты смелый, – улыбается Николай, обнимая брата.
– Нет, – говорит Виктор. – Я боялся.
– Да как же их не бояться! – Киря утирает вспотевшее лицо. – У них, у супостатов, зубы хуже пилы. Бояться – не грех. Главное – голову не терять. Ну да скоро Полом. Заночуем.
Ночь в чужом доме. И опять плывут навстречу поля, леса – белая, белая Родина.
И снова их застал вечер. Уж звезды начали загораться.
– Коля, что это?!
От звезды растекалась по небу светлая полоска.
– Не знаю.
– Мабуть, знак божий? – предположил Киря, задирая к небу голову. – Еще разок вверх, вниз и дома. Батюшка Михаил Васильевич все и растолкует.
Батюшка и впрямь уж за воротами заждался. Обнял сыновей, расцеловал.
– Звезда? Это не звезда – комета Донати. Про нее уж и в газетах написано. Ночи светлые – еще наглядимся. Скорее домой, а то у матушки уж глаза на мокром месте.
Учеба. Какая она несносно долгая для учащихся. Взрослый же человек вспомнит учебу и головой покачает: словно день единый.
Время – карусель. Летит по одному и тому же месту, и седоки одни и те же. Вроде бы ничего не происходит в мире, не меняется. Но, стоит сойти с круга хоть ненадолго, а потом вернуться на карусель, увидишь наконец: не тот город, не те люди, и сама жизнь – иная.
3 мая 1866 года Виктору Васнецову, семинаристу второго, философского, класса исполнилось восемнадцать лет. День был обычный, пирог имениннику обещан вечером, но уж то было замечательно, что сам про себя знал – восемнадцать лет! И свидание с гимназисткой после уроков.
Свидание назначено в самом центре города в сквере за оградой Александро-Невского собора.
Собор этот – всей Вятки центр, отовсюду его видно. Указующим перстом высоко в небо поднят, кругом собора галереи. Просторнейшие, любое многолюдье поглотят. И в то же время сооружение так ладно, так естественно, все равно что дерево, растущее из земли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108