— Не считала, — ответила я.
— Но хотя бы приблизительно вы сказать можете? Более десяти раз? Более ста раз? Миллион?
— Более ста раз.
Я уже чувствовала его охотничий азарт, его жажду крови.
— И вы всегда говорили правду присяжным и судьям? — спросил Лампкин, расхаживая по залу с заложенными за спину руками.
На его румяном лице застыло ханжески-благочестивое выражение.
— Я всегда говорила правду.
— И вы не считаете зазорным или нечестным спать с человеком, работающим в ФБР?
— Протестую!
Прокурор вскочил со стула.
— Поддерживаю. — Судья повернулся к защитнику, но совсем не для того, чтобы остановить его. — Объясните, мистер Лампкин, с какой целью вы об этом спрашиваете?
— С удовольствием объясню, ваша честь. Мы наблюдаем здесь конфликт интересов. Хорошо известно, что доктор Скарпетта состоит в интимной связи по меньшей мере с одним сотрудником правоохранительных органов и что она оказывала влияние на два таких органа, ФБР и АТО, когда речь шла о карьере ее племянницы.
— Протестую!
— Протест отклонен. — Судья потянулся к стакану с водой. — Пожалуйста, мистер Лампкин, переходите к сути дела.
— Спасибо, ваша честь. — Лампкин отвесил Баулсу почтительный поклон. — Я лишь стараюсь показать, что в данном случае мы сталкиваемся с той же, уже известной, моделью поведения.
Четверо белых и восемь темнокожих присяжных вежливо следили за происходящим, переводя взгляды с меня на Лампкина и наоборот, как будто наблюдали за теннисным матчем. Некоторые хмурились. Один чистил ногти. Еще один, похоже, спал.
— Доктор Скарпетта, разве вы не пытаетесь манипулировать ситуацией в собственных целях?
— Протестую! Это травля свидетеля!
— Протест отклонен, — сказал судья. — Доктор Скарпетта, пожалуйста, отвечайте на вопрос.
— Нет, я не пытаюсь манипулировать ситуацией.
Лампкин, только и ждавший такого ответа, подошел к столу, за которым сидел его клиент, и поднял газету.
— А вот в статье, опубликованной в сегодняшней утренней газете, утверждается, что вы на протяжении многих лет манипулировали правоохранительными органами...
— Ваша честь! Я протестую! Это возмутительно!
— Протест отклонен, — холодно произнес судья.
— Здесь черным по белому написано, что вы вступили в сговор с ФБР, чтобы отправить на электрический стул невинную женщину!
Лампкин подошел к присяжным и помахал перед ними фотокопией статьи.
— Ваша честь, ради Бога! — воскликнул прокурор, лицо которого уже покрылось каплями пота.
— Мистер Лампкин, продолжайте, пожалуйста, — сказал судья Бауле, обращаясь к грузному толстяку.
Все, что я говорила о расстояниях и траекториях, о пораженных девятимиллиметровыми пулями жизненно важных органах и прочих деталях, смешалось для меня в одно размазанное пятно. Торопливо спускаясь по ступенькам лестницы и стараясь не смотреть по сторонам, я не помнила уже ни слова из своих показаний. Два надоедливых репортера попытались преследовать меня, но отстали через полквартала, поняв, что легче разговорить камень. Несправедливость произошедшего переходила все разумные границы. Кэрри дала лишь первый залп, и я уже выбита из строя. Что же будет дальше?
Войдя в здание морга через заднюю дверь и оказавшись в прохладном и тихом гараже, я на мгновение остановилась, потом открыла внутреннюю дверь и с облегчением увидела спешащего мне навстречу Филдинга. Судя по свежему халату, к нам только что поступил очередной клиент.
— Все в порядке? — спросила я, снимая и пряча в сумочку солнцезащитные очки.
— Самоубийца из Поухатана. Пятнадцатилетняя девчонка выстрелила себе в голову. Папаша запретил ей встречаться с приятелем. Вы ужасно выглядите, Кей.
— Легче пережить нападение акулы.
— Чертовы адвокаты. Кто на этот раз?
Он сжал кулаки, готовый обрушить их на моего обидчика.
— Лампкин.
— Вон оно что! Старина Лампкин. Вот уж проходимец! — Филдинг положил руку мне на плечо. — Ничего, все поправится. Правда. Надо просто постараться не думать об этом дерьме и делать свое дело.
Я улыбнулась.
— Знаю. Если понадоблюсь, буду в декомпозиционной.
Не хотелось, чтобы кто-то из подчиненных заметил мою подавленность и страх, а в таких случаях нет ничего лучше неспешной работы в одиночестве, требующей терпения и сосредоточенности. Я включила свет и закрыла дверь. Потом надела халат, натянула на руки две пары перчаток, подняла крышку бака и вооружилась деревянной ложкой. Череп вскрыли еще раньше, во время аутопсии, и теперь я осторожно вытащила из теплой жирной воды сначала свод, потом лицевые кости с кальцинированными зубами и положила их на застеленный непромокаемой скатертью стол для просушки.
Чтобы очистить кости от тканей, я всегда пользовалась деревянными депрессорами, отдавая им предпочтение перед пластмассовыми шпателями. О металлических инструментах не могло быть и речи, потому что они могут повредить кость и помешать обнаружению следов физического воздействия. Я работала очень осторожно, а в это время прочие останки скелета продолжали вариться в баке. Через два часа пальцы и кисти уже болели от напряжения. Время ленча давно миновало, да я и не думала о еде. Около двух часов пополудни я обнаружила зазубрину на кости чуть ниже височного отдела, где находился кровоподтек.
Некоторое время я с удивлением рассматривала странную отметину, потом подвинула лампу, чтобы получше рассмотреть то, что привлекло мое внимание. Зазубрина была ровная и узкая, не более дюйма в длину, и такая мелкая, что заметить ее мог лишь тот, кто искал. Похожую я видела всего один раз на черепах тех, кто подвергся скальпированию. Правда, в тех случаях повреждения обычно не относились к височной кости, но сейчас это не имело никакого значения.
Скальпирование нельзя отнести к хирургическим процедурам, так что возможно было все. Я не располагала какими-либо свидетельствами в пользу того, что с уоррентонской жертвы сняли скальп, но могла поклясться, что дело обстояло именно так. Голова найденной на пепелище женщины не осталась полностью неповрежденной, к тому же, если настоящее скальпирование предполагает снятие кожи с большей части черепа, в нашем случае речь вполне могла идти об одном локоне.
Прикасаться перчатками к чему-либо чистому я уже не могла, а потому обернула руку полотенцем и подняла заинтересовавшую меня кость. Потом отправила сообщение на пейджер Марино и еще добрых десять минут работала, ожидая, когда же он позвонит. Несмотря на все мои старания, других насечек или зарубок обнаружить не удалось. Это, конечно, ничего не значило, потому что из двадцати двух костей по меньшей мере треть просто-напросто сгорели. Не зная, что делать, я стащила перчатки, швырнула их в мусорный бак и уже достала из сумочки записную книжку, когда позвонил Марино.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88