На столе лежал молоток, и я взял его. Одно время я подумывал купить ружье, но это только вызвало бы новые проблемы. Сойдет и молоток.
Поднявшись по лестнице, я увидел свет в спальне. Я его не включал. Я тупо подошел и ударом ноги распахнул дверь. У окна в кресле-качалке сидела Вероника.
Сердце у меня стучало как бешеное, желудок попеременно сводили судорогой злость и облегчение.
– Что ты тут делаешь? Как ты вошла?
– Я умею отпирать двери.
– Ты умеешь отпирать двери. Это великолепно! Добро пожаловать в мой дом, Вероника! Но почему ты просто не позвонила и не сказала, что приедешь?
– Потому что боялась, что ты запретишь. Ты не ответил на мое письмо.
– Я его только что получил!
Я сел на кровать, все еще сжимая в руке дурацкий молоток. Я посмотрел на него и уронил на пол.
– Я испугалась, Сэм. Я думала, ты больше не захочешь со мной говорить. Я чуть с ума не сошла. – На последнем слове ее голос сорвался. Когда она заговорила снова, ее голос звучал слишком громко и возбужденно. – Но это моя жизнь! Не твоя и не чья-то еще! Почему я прошу прощения за то, что сделала? Ты не думаешь, что мне и так плохо? Не думаешь, что я, оглядываясь назад, говорю: «Как я могла сделать такое? Что на меня нашло?»
Я посмотрел на нее.
– Это ты написала на могиле?
Она уставилась на меня и покачала головой.
– О чем ты? На какой могиле?
– Забудь. Не имеет значения.
Но трудность заключалась в том, что я не знал, правду ли она говорит. Она уже врала мне, играла в порнофильмах, проникла ко мне в дом... На что еще была способна Вероника Лейк?
Словно читая мои мысли, она сказала:
– Ты мне больше не доверяешь, да?
– Ты не та, кем я тебя представлял.
– А кто, Сэм? Кто?
На следующий день Вероника и Кассандра познакомились. Все получилось из рук вон плохо. Вероника и я, не раздеваясь, спали на моей кровати. Среди ночи я проснулся и увидел в десяти дюймах от себя ее лицо. Она смотрела на меня. Я встал и прошел в гостиную.
Когда я спустился вниз, дочь на кухне завтракала. Я сказал ей, что здесь Вероника, и Касс приподняла бровь.
– Я не знала, что она приедет.
– И я не знал. Поговорим об этом потом.
Вероника появилась через несколько минут и выглядела ужасно. Я их познакомил. Касс изо всех сил старалась быть приветливой и сердечной, но Вероника вела себя холодно. Она ничего не ела и отвечала Кассандре односложно, почти грубо. Давно уже у меня не было таких гнетущих завтраков. К концу его мы все ели молча, и кухню лишь иногда оглашал стук чашек и ложек. К счастью, приехал Иван и забрал Касс в более радостные края. Когда они уехали, я предложил пойти погулять с собакой.
– Ты хочешь, чтобы я ушла, да?
– Если бы хотел, я бы...
– Нет, Сэм. Ты слишком вежливый. – Она насмешливо фыркнула. – Но знаешь, когда начинаешь деликатничать с любимым человеком, все портится.
Я поднял руки и вышел из комнаты, чтобы взять плащ.
На улице было облачно и холодно. На Веронике была лишь легкая рубашка. Я предложил ей пиджак, но она не взяла. Обхватив плечи руками, она шла с опущенной головой.
– Ты прочел мое письмо? Там ничего не было, кроме стихов, отрывка из поэмы Неруды. Можно прочесть его тебе?
... Проблемы наши сгинут, и душа, как ветер, улетит; здесь, где живем, хлеб свежий будет на столе опять. Земля не хочет более страдать – стать хочет хлебом-свежестью-огнем. И кроме солнца, ночи и ветвей, ничто не будет разделять людей.
Перевод В. Андреева (Пабло Неруда. Сонет XLI).
Мы шли молча. Проезжавшая мимо машина посигналила. Вздрогнув от этого звука, я поднял глаза. Это был сосед, он помахал мне рукой. Я помахал в ответ.
– Здесь тебя любят, Сэм? У тебя много друзей? – Она облизнула губы. По щекам у нее текли слезы.
– Нет. Мы просто здороваемся. Ты же меня знаешь – я не очень общителен.
– Но я – твой друг. Я что угодно ради тебя сделаю. Она проговорила это с такой злостью, что вызвала ответную злость во мне, и я так же раздраженно сказал:
– В том-то и беда, Вероника. Ты была другом Дональду Голду, и вот к чему это привело.
Она ахнула и схватилась за щеку:
– Сукин сын! – и бросилась бежать, прежде чем я успел вымолвить хоть слово. Один раз она остановилась и, обернувшись, посмотрела на меня. Потом, запнувшись, повернулась и побежала дальше.
Позже, вернувшись к себе в спальню, чтобы прилечь днем, я обнаружил на столике рядом с кроватью маленький сверток. Внутри была коробочка, набитая ватой. На ней лежала стеклянная пробирка с каким-то мертвым насекомым внутри. Оно напоминало маленькую армейскую каску, из которой в разные стороны торчали ножки. К бутылочке был приклеен клочок бумаги с надписью: «Hemispherota. Посмотри в словаре».
– По-моему, он вроде и не мертвый. Но это, возможно, оттого, что мы в Лос-Анджелесе, – здесь они покрывают тело загаром, прежде чем положить в гроб.
– Фрэнни, заткнись. Он мертв.
– Скатертью дорога – он и его отец теперь играют в аду в пинг-понг.
Мы прошли мимо открытого гроба Дэвида Кадмуса и сели на складные стулья рядом. В помещении были еще лишь двое – прокуренная брюнетка и парень с непрерывно попискивающим пейджером. Добро пожаловать в Лос-Анджелес.
Накануне Маккейб позвонил мне и сообщил, что Дэвид Кадмус погиб в уличной перестрелке.
– Что ж, вот для Кадмусов круг и замкнулся, а? Яблочко от яблони...
Он добавил, что у него есть друзья в лос-анджелесской полиции, они обещали дать нам осмотреть дом Кадмуса, прежде чем оттуда что-либо уберут. Через шесть часов мы были уже в самолете.
Странно, что когда я видел Кадмуса в последний раз, он был белый, как полотно. Мертвого же покрывал темный загар пляжного волейболиста.
Лос-Анджелес – город, где постоянно приходится рисковать, но кроме моего редактора Аурелио Пармы, которого ограбили, угрожая оружием, когда он приехал на конференцию Ассоциации американских книготорговцев, я не знал там никого, кто стал бы жертвой преступников.
Помолчав минуту, Фрэнни наклонился ко мне и сказал:
– Пошли отсюда. Я не испытываю особого почтения к семейству Кадмусов.
На улице он вынул из кармана щеголеватые солнечные очки и нацепил на нос.
– Смотрится.
– Армани. А как же иначе? Что-то нужно – бери лучшее.
– Тогда зачем, Джорджо, было брать в прокате этот тарантас «неон»?
Он чмокнул воздух и подошел к бежевой взятой напрокат машине, смахивавшей, на большую буханку хлеба.
– Машина что надо, Сэм. Она жрет примерно галлон на тысячу миль, а здесь это важно.
Внутри было жарко, как в микроволновой печи. Слава богу, сиденья были матерчатые, иначе наши задницы расплавились бы, как сыр в тостере. Фрэнни включил кондиционер, но от этого стало еще жарче.
Мы выехали со стоянки у морга на бульвар Пико.
– Дом Кадмуса недалеко отсюда. Около десяти минут. По пути есть место, где сказочно готовят ребрышки, – ты когда-нибудь был в «Чикалишиэз»?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67