Я в порядке, не беспокойся, но, пожалуй, загляну в дамскую комнату. Не двигайся. Оставайся на месте.
Я кивнула и проводила ее взглядом. К стойке подошел Брэндон Брайнд и заказал выпивку. Он мне всегда нравился. Несколько смущенно обменявшись короткими приветствиями, мы завели разговор о всяких пустяках. Он неплохо преуспевал. Он производил впечатление человека, довольного жизнью, здравомыслящего, с надеждой смотревшего в будущее.
Время летело незаметно. Я и не подозревала, что мы с ним так долго проговорили, пока Зоуи не вернулась из дамской комнаты с совершенно потерянным видом. Она была любезна с Брэндоном, задала ему несколько вопросов, но было ясно — ей срочно нужно что-то мне сообщить. Я извинилась, и мы поспешили к выходу.
— Надо же — мчимся с такой скоростью в туалет, чтобы посекретничать. Что такое? Что случилось?
— Ой, Миранда, ты не поверишь…
— Да в чем, наконец, дело?!
Мы уже собирались открыть дверь дамского туалета, как вдруг неведомо откуда раздался самый жуткий из человеческих голосов, какие мне доводилось слышать. При звуках такого голоса инстинктивно понимаешь, что обладатель его здорово не в себе. Голос карлика? Нет, еще выше, пронзительнее. Может, просто шутка, записанная на пленку? Голос раздавался из-за моей спины, и у меня не было ни малейшей возможности повернуться, не увидев лица Зоуи: оно сперва окаменело, а потом исказилось от ужаса.
— Что, опять приспичило? Что у тебя с мочевым пузырем?! Да что вообще с тобой такое, Зоуи? — Начал этот голос игриво, но к концу тирады уже звучал агрессивно.
Потом я услышала:
— Привет, Миранда.
Я обернулась. Первое, что я увидела, — его прическу. Хуже не придумаешь. Даже в Улан-Баторе не смогли бы подстричь хуже. Волосы у него были местами густые и не-расчесанные, а местами обкорнанные чуть не до корней. Впечатление возникало такое, будто кто-то начал выстригать у него пряди как бог на душу положит, а потом просто устал и бросил.
И только тут я узнала это лицо, в особенности глаза, потому что в них все еще светились прежние искорки. Правда, теперь в этих глазах было и кое-что другое — безумие, ярость и замешательство, как ни в одних других. В них невозможно было долго смотреть.
Да и желание такое вряд ли могло у кого-то возникнуть, потому что все в этих глазах говорило о болезни, ненормальности — их выражение, то, что они ни секунду не оставались на месте: то стреляли в сторону, то снова возвращались к вам, потом опять в сторону…
— Кевин?
Он заулыбался и, мелко тряся головой, склонил ее набок, как делают озадаченные собаки. Кевин Гамильтон, Зоуи по нему с ума сходила. Капитан футбольной команды Дартмутского колледжа, воплощение здоровья. Теперь же вид у него был такой странный, что мои глаза просто отказывались верить, а мозги словно застопорились.
— Ага! Я знал, что ты придешь! Я сказал Зоуи, когда ее увидел, что Миранда Романак наверняка тоже здесь. И я был прав. Я был прав.
Я онемела. Я перевела взгляд на Зоуи. Она смотрела на него с ужасом — как загипнотизированная.
— Я приехал только ради встречи с нашим классом. Мы теперь живем в Орандже. Знаете, где это? В Нью-Джерси. Мы туда перебрались после смерти моего батюшки. Но я забыл твой номер телефона, Зоуи, поэтому не мог тебе сообщить, что я приехал. Моя сестра говорила, что и незачем звонить-то, но я ей сказал: «Слушай, мы ведь с ней столько лет встречались…»
Он говорил без умолку своим неестественно высоким, скрипучим и одновременно гнусавым голосом — о себе, о встрече выпускников, о Зоуи, о своих «исследованиях». Я была рада его болтливости: это позволило мне справиться с потрясением и пристально разглядывать его, но не казаться при этом невежливой.
С первых секунд было ясно, что он страдает психическим расстройством, но каким именно — трудно было сказать. При всей бессвязности его речи то, о чем он рассказывал, складывалось в целостную картину и звучало вполне разумно. Глядя на него теперешнего, мне приходилось все время напоминать себе, что Кевин Гамильтон был в нашем классе одним из лучших по успеваемости. Мы все были уверены, что он далеко пойдет. Я за все эти годы почти ничего о нем не слыхала. Говорили, что он окончил Дартмут и поступил в Уортонскую школу бизнеса, но чего-то в этом роде и следовало от него ожидать. Даже когда ему было всего восемнадцать, никто не сомневался, что лет через десять его можно будет увидеть по телевизору дающим интервью или прочитать о нем в журнале «Тайм».
Похоже было, остальные участники знали про Кевина, потому что, пока мы стояли с ним, никто к нам не подошел. Пару раз я улыбалась, завидев вдали знакомое лицо, и мне улыбались в ответ, и шли поздороваться, но, заметив Кевина, поворачивали назад. А он все продолжал говорить.
Постепенно перед нами развернулась вся картина случившегося. Кевин был старшим из четырех детей. Его отец, с которым он был очень близок, скоропостижно умер, когда Кевин еще учился в институте. Кевину пришлось бросить учебу и вернуться домой, чтобы заботиться об осиротевшей семье. Ему здорово досталось, и в конце концов его психика не выдержала такого напряжения — Кевин попросту сломался. Он прошел курс лечения и с тех пор сидел на лекарствах. Целыми днями он просиживал в библиотеке, занимаясь исследованиями, но когда я спросила, какими именно, он бросил на меня подозрительный взгляд и заговорил о другом.
Я просто не могла себе представить, что чувствует Зоуи. Все, с чем она пришла на эту встречу — все ее мечты, ожидания, — было с места в карьер уничтожено этим кошмаром в человеческом обличье, все полетело кувырком, было разрушено. В который раз бедная моя подруга проиграла.
— Извини, Кевин, но нам надо идти. — Если я и задела его чувства, мне было наплевать. Я схватила Зоуи за руку и потащила ее в дамскую комнату. Он продолжал говорить и после того, как за нами захлопнулась дверь.
К счастью, кроме нас в туалете никого не оказалось. Мы уставились друг на друга, не в силах сказать ни слова. Словно хрустальная ваза упала на каменный пол и разлетелась на мелкие осколки. В конце концов ты сметаешь их веником, но прежде надо освоиться с мыслью, что вазы больше нет и никогда не будет.
Зоуи подошла к раковине и повернула ручки обоих кранов. Нагнулась и, сложив ладони лодочкой, принялась брызгать водой себе в лицо. Потом выдавила из висячей мыльницы жидкого мыла и тщательно смыла всю косметику, которую час назад так старательно накладывала.
Жаль, что я не такая мудрая, как мне бы хотелось, — я бы нашла какие-нибудь правильные слова, чтобы хоть на несколько мгновений рассеять мрак, воцарившийся в ее сердце, увы, надолго.
— И откуда только я набралась всех этих азбучных истин? — Она смотрела на себя в зеркало. Лицо у нее было пустое, покрытое сверкающими водяными каплями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Я кивнула и проводила ее взглядом. К стойке подошел Брэндон Брайнд и заказал выпивку. Он мне всегда нравился. Несколько смущенно обменявшись короткими приветствиями, мы завели разговор о всяких пустяках. Он неплохо преуспевал. Он производил впечатление человека, довольного жизнью, здравомыслящего, с надеждой смотревшего в будущее.
Время летело незаметно. Я и не подозревала, что мы с ним так долго проговорили, пока Зоуи не вернулась из дамской комнаты с совершенно потерянным видом. Она была любезна с Брэндоном, задала ему несколько вопросов, но было ясно — ей срочно нужно что-то мне сообщить. Я извинилась, и мы поспешили к выходу.
— Надо же — мчимся с такой скоростью в туалет, чтобы посекретничать. Что такое? Что случилось?
— Ой, Миранда, ты не поверишь…
— Да в чем, наконец, дело?!
Мы уже собирались открыть дверь дамского туалета, как вдруг неведомо откуда раздался самый жуткий из человеческих голосов, какие мне доводилось слышать. При звуках такого голоса инстинктивно понимаешь, что обладатель его здорово не в себе. Голос карлика? Нет, еще выше, пронзительнее. Может, просто шутка, записанная на пленку? Голос раздавался из-за моей спины, и у меня не было ни малейшей возможности повернуться, не увидев лица Зоуи: оно сперва окаменело, а потом исказилось от ужаса.
— Что, опять приспичило? Что у тебя с мочевым пузырем?! Да что вообще с тобой такое, Зоуи? — Начал этот голос игриво, но к концу тирады уже звучал агрессивно.
Потом я услышала:
— Привет, Миранда.
Я обернулась. Первое, что я увидела, — его прическу. Хуже не придумаешь. Даже в Улан-Баторе не смогли бы подстричь хуже. Волосы у него были местами густые и не-расчесанные, а местами обкорнанные чуть не до корней. Впечатление возникало такое, будто кто-то начал выстригать у него пряди как бог на душу положит, а потом просто устал и бросил.
И только тут я узнала это лицо, в особенности глаза, потому что в них все еще светились прежние искорки. Правда, теперь в этих глазах было и кое-что другое — безумие, ярость и замешательство, как ни в одних других. В них невозможно было долго смотреть.
Да и желание такое вряд ли могло у кого-то возникнуть, потому что все в этих глазах говорило о болезни, ненормальности — их выражение, то, что они ни секунду не оставались на месте: то стреляли в сторону, то снова возвращались к вам, потом опять в сторону…
— Кевин?
Он заулыбался и, мелко тряся головой, склонил ее набок, как делают озадаченные собаки. Кевин Гамильтон, Зоуи по нему с ума сходила. Капитан футбольной команды Дартмутского колледжа, воплощение здоровья. Теперь же вид у него был такой странный, что мои глаза просто отказывались верить, а мозги словно застопорились.
— Ага! Я знал, что ты придешь! Я сказал Зоуи, когда ее увидел, что Миранда Романак наверняка тоже здесь. И я был прав. Я был прав.
Я онемела. Я перевела взгляд на Зоуи. Она смотрела на него с ужасом — как загипнотизированная.
— Я приехал только ради встречи с нашим классом. Мы теперь живем в Орандже. Знаете, где это? В Нью-Джерси. Мы туда перебрались после смерти моего батюшки. Но я забыл твой номер телефона, Зоуи, поэтому не мог тебе сообщить, что я приехал. Моя сестра говорила, что и незачем звонить-то, но я ей сказал: «Слушай, мы ведь с ней столько лет встречались…»
Он говорил без умолку своим неестественно высоким, скрипучим и одновременно гнусавым голосом — о себе, о встрече выпускников, о Зоуи, о своих «исследованиях». Я была рада его болтливости: это позволило мне справиться с потрясением и пристально разглядывать его, но не казаться при этом невежливой.
С первых секунд было ясно, что он страдает психическим расстройством, но каким именно — трудно было сказать. При всей бессвязности его речи то, о чем он рассказывал, складывалось в целостную картину и звучало вполне разумно. Глядя на него теперешнего, мне приходилось все время напоминать себе, что Кевин Гамильтон был в нашем классе одним из лучших по успеваемости. Мы все были уверены, что он далеко пойдет. Я за все эти годы почти ничего о нем не слыхала. Говорили, что он окончил Дартмут и поступил в Уортонскую школу бизнеса, но чего-то в этом роде и следовало от него ожидать. Даже когда ему было всего восемнадцать, никто не сомневался, что лет через десять его можно будет увидеть по телевизору дающим интервью или прочитать о нем в журнале «Тайм».
Похоже было, остальные участники знали про Кевина, потому что, пока мы стояли с ним, никто к нам не подошел. Пару раз я улыбалась, завидев вдали знакомое лицо, и мне улыбались в ответ, и шли поздороваться, но, заметив Кевина, поворачивали назад. А он все продолжал говорить.
Постепенно перед нами развернулась вся картина случившегося. Кевин был старшим из четырех детей. Его отец, с которым он был очень близок, скоропостижно умер, когда Кевин еще учился в институте. Кевину пришлось бросить учебу и вернуться домой, чтобы заботиться об осиротевшей семье. Ему здорово досталось, и в конце концов его психика не выдержала такого напряжения — Кевин попросту сломался. Он прошел курс лечения и с тех пор сидел на лекарствах. Целыми днями он просиживал в библиотеке, занимаясь исследованиями, но когда я спросила, какими именно, он бросил на меня подозрительный взгляд и заговорил о другом.
Я просто не могла себе представить, что чувствует Зоуи. Все, с чем она пришла на эту встречу — все ее мечты, ожидания, — было с места в карьер уничтожено этим кошмаром в человеческом обличье, все полетело кувырком, было разрушено. В который раз бедная моя подруга проиграла.
— Извини, Кевин, но нам надо идти. — Если я и задела его чувства, мне было наплевать. Я схватила Зоуи за руку и потащила ее в дамскую комнату. Он продолжал говорить и после того, как за нами захлопнулась дверь.
К счастью, кроме нас в туалете никого не оказалось. Мы уставились друг на друга, не в силах сказать ни слова. Словно хрустальная ваза упала на каменный пол и разлетелась на мелкие осколки. В конце концов ты сметаешь их веником, но прежде надо освоиться с мыслью, что вазы больше нет и никогда не будет.
Зоуи подошла к раковине и повернула ручки обоих кранов. Нагнулась и, сложив ладони лодочкой, принялась брызгать водой себе в лицо. Потом выдавила из висячей мыльницы жидкого мыла и тщательно смыла всю косметику, которую час назад так старательно накладывала.
Жаль, что я не такая мудрая, как мне бы хотелось, — я бы нашла какие-нибудь правильные слова, чтобы хоть на несколько мгновений рассеять мрак, воцарившийся в ее сердце, увы, надолго.
— И откуда только я набралась всех этих азбучных истин? — Она смотрела на себя в зеркало. Лицо у нее было пустое, покрытое сверкающими водяными каплями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75