нечто неотделимое от приморских туманов, конюшен и соленых прядей юных рыжих волос. Елена попыталась бороться с этим побуждением — она заерзала на стуле, прикусила палец, натянула на лицо край шали, стала тереть ногу об ногу, лихорадочно старалась отвлечься, припомнив что-нибудь неприятное или грустное — вифинийский акцент Минервины или печальную судьбу покинутой Дидоны, — но все было напрасно. Не выдержав, она прыснула, и из-за того, что так старалась сдержаться, — особенно громко.
Ее веселья никто не разделил. Матрона с дощечкой для письма, чьи глубокомысленные размышления оказались прерваны какими-то непонятными сдавленными звуками, взглянула на Елену, увидела, что та закрыла лицо шалью, а плечи у нее трясутся, и, решив, что это рыдания и что она пропустила нечто патетическое, изобразила на лице горестное выражение, чтобы не быть заподозренной в недостаточной тонкости чувств.
Голос мудреца все журчал, и, когда Елена наконец смогла взять себя в руки, оказалось, что он уже заканчивает. Хозяйка принялась благодарить его: «Я уверена, что мы теперь намного лучше понимаем эту важную проблему... Наш гость любезно согласился ответить на вопросы...»
Сначала никто не решался заговорить, потом кто-то спросил:
— Я не совсем поняла — был Демиург Эоном или нет?
— Нет, уважаемая госпожа. Одна из задач моего скромного сообщения состояла как раз в том, чтобы доказать, что он им не был.
— А-а... Спасибо.
Минервина кивнула с таким видом, как будто хотела сказать: «Я бы тебе то же самое объяснила, только не так вежливо».
Снова наступила пауза, а потом Елена громко и отчетливо, словно на уроке, произнесла:
— Я хотела бы знать вот что. Когда и где все это происходило? И откуда тебе это известно?
Минервина нахмурилась. Марсий ответил:
— Все это происходит вне пространства и времени. Истинность утверждений заложена в них самих и по своей природе не требует материальных доказательств.
— Но тогда скажи, прошу тебя, как ты это узнал?
— Для этого понадобились терпеливые, пусть и скромные, изыскания на протяжении всей моей жизни.
— Изыскания чего?
— На то, чтобы изложить это в подробностях, понадобится, боюсь, еще целая жизнь.
Его остроумный ответ был встречен восхищенным гулом, после чего хозяйка, встав, закрыла заседание. Дамы, шурша нарядами, окружили мудреца, но он, отмахнувшись от их комплиментов, подошел к Елене.
— Мне говорили, что ты, царица, возможно, окажешь мне честь и придешь.
— Я никак не надеялась, что ты меня узнаешь. Боюсь, я мало что поняла из того, что ты говорил. Но я очень рада видеть, что ты преуспеваешь. Ты... ты можешь теперь путешествовать куда хочешь?
— Да, я получил свободу много лет назад благодаря одной доброй и глупой старой женщине, которой понравились мои стихи.
— Ты побывал в Александрии?
— Пока еще нет, но я нашел то, что искал. А ты побывала в Трое, царица?
— Нет... О, нет.
— А в Риме?
— Даже там — нет.
— Но ты нашла то, что искала?
— Я примирилась с тем, что нашла. Ведь это то же самое?
— Для большинства людей — да. Но ты, мне кажется, хотела большего.
— Когда-то. Моя молодость прошла.
— Но твои вопросы — «Когда? Где? Откуда известно?» — это же детские вопросы.
— Вот потому-то твоя религия, Марсий, мне и не подходит. Если я когда-нибудь найду себе наставника в вере, то это будет такой наставник, который обращался бы к детям.
— Увы, это не в духе времени. Мы живем в очень древнем мире. Мы слишком много знаем. Чтобы ответить на твои вопросы, нам надо было бы все забыть и заново родиться.
Дамы, которым не терпелось поговорить с Марсием, стояли поодаль, ожидая, когда закончится его беседа с царственной особой. Елена отпустила его к ним, и ее проводили к носилкам. Минервина осталась, чтобы наслаждаться его дальнейшими откровениями.
В тот вечер Елена послала за Лактанцием и сказала ему:
— Я сегодня послушала этого ученого. Оказалось, что я хорошо его знаю. Он когда-то был рабом моего отца в Британии. С тех пор он изрядно потолстел и прославился. Я не могла понять ни слова из гого, что он говорил. Ведь это все чушь, да?
— Совершенная чушь, царица.
— Я так и думала, просто хотела еще раз убедиться. Скажи мне, Лактанций, вот этот ваш бог — если бы я спросила, когда и где его могли видеть, что бы ты ответил?
— Я бы сказал, что в человеческом образе он умер двести семьдесят восемь лет назад в Палестине, в городе, который теперь называется Элия Капитолина.
— Ну, это, во всяком случае, прямой ответ. А откуда ты это знаешь?
— У нас есть рассказы об этом, записанные очевидцами. Кроме того, существует живая память Церкви. Это знание передается от отца к сыну, есть тайные места, нам известные, — пещера, где он родился, могила, куда было положено его тело, могила Петра. Когда-нибудь они будут известны всем, но сейчас мы храним их тайну. Если ты хочешь посетить эти святые места, ты должна разыскать нужного человека. Он скажет тебе — столько-то шагов к востоку от такого-то камня, на который падает тень на восходе солнца в такой-то день. Это знают всего несколько семей и передают детям. Когда-нибудь, когда Церковь будет свободной и открытой, в таких уловках не будет необходимости.
— Ну, это в высшей степени интересно. Благодарю тебя, Лактанций. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, царица.
— Значит, никто его не видел почти триста лет?
— Некоторые видели. Мученики видят его сейчас.
— А ты?
— Нет.
— Знаешь ли ты кого-нибудь, кто его видел?
— Царица, я прошу меня простить. Есть вещи, о которых можно говорить только со своими.
— Я не должна была об этом спрашивать. Всю жизнь я задаю вопросы, которые оскорбляют чувства верующих. Спокойной ночи, Лактанций.
— Спокойной ночи, царица.
7
ВТОРАЯ ВЕСНА
Прошло четыре года. Криспа вызвали в штаб-квартиру отца, и он с радостью отправился туда. Минервина вышла замуж за честолюбивого молодого бельга и утратила интерес к Высшей Философии. Индийская обезьяна преждевременно состарилась, занемогла, не перенеся холодных речных туманов, и умерла. А Константин, дождавшись наконец подходящего момента, вступил со своим войском в Италию.
Слухи о происшедшем достигли Трира одновременно с курьером из Рима. Жители города были вне себя от волнения — все, кроме Вдовствующей Императрицы: за свою жизнь она не раз получала подобные известия. Одной победой больше, одним императором меньше; еще одна сделка между победителями, скрепленная еще одним браком без любви, — все это она видела снова и снова. Разделение сфер влияния, начало новых интриг и заговоров — все это без конца повторялось, следуя своим причудливым законам.
В Трире был объявлен Миланский эдикт, провозглашавший терпимость к христианам.
— К чему такие восторги? — говорила Елена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Ее веселья никто не разделил. Матрона с дощечкой для письма, чьи глубокомысленные размышления оказались прерваны какими-то непонятными сдавленными звуками, взглянула на Елену, увидела, что та закрыла лицо шалью, а плечи у нее трясутся, и, решив, что это рыдания и что она пропустила нечто патетическое, изобразила на лице горестное выражение, чтобы не быть заподозренной в недостаточной тонкости чувств.
Голос мудреца все журчал, и, когда Елена наконец смогла взять себя в руки, оказалось, что он уже заканчивает. Хозяйка принялась благодарить его: «Я уверена, что мы теперь намного лучше понимаем эту важную проблему... Наш гость любезно согласился ответить на вопросы...»
Сначала никто не решался заговорить, потом кто-то спросил:
— Я не совсем поняла — был Демиург Эоном или нет?
— Нет, уважаемая госпожа. Одна из задач моего скромного сообщения состояла как раз в том, чтобы доказать, что он им не был.
— А-а... Спасибо.
Минервина кивнула с таким видом, как будто хотела сказать: «Я бы тебе то же самое объяснила, только не так вежливо».
Снова наступила пауза, а потом Елена громко и отчетливо, словно на уроке, произнесла:
— Я хотела бы знать вот что. Когда и где все это происходило? И откуда тебе это известно?
Минервина нахмурилась. Марсий ответил:
— Все это происходит вне пространства и времени. Истинность утверждений заложена в них самих и по своей природе не требует материальных доказательств.
— Но тогда скажи, прошу тебя, как ты это узнал?
— Для этого понадобились терпеливые, пусть и скромные, изыскания на протяжении всей моей жизни.
— Изыскания чего?
— На то, чтобы изложить это в подробностях, понадобится, боюсь, еще целая жизнь.
Его остроумный ответ был встречен восхищенным гулом, после чего хозяйка, встав, закрыла заседание. Дамы, шурша нарядами, окружили мудреца, но он, отмахнувшись от их комплиментов, подошел к Елене.
— Мне говорили, что ты, царица, возможно, окажешь мне честь и придешь.
— Я никак не надеялась, что ты меня узнаешь. Боюсь, я мало что поняла из того, что ты говорил. Но я очень рада видеть, что ты преуспеваешь. Ты... ты можешь теперь путешествовать куда хочешь?
— Да, я получил свободу много лет назад благодаря одной доброй и глупой старой женщине, которой понравились мои стихи.
— Ты побывал в Александрии?
— Пока еще нет, но я нашел то, что искал. А ты побывала в Трое, царица?
— Нет... О, нет.
— А в Риме?
— Даже там — нет.
— Но ты нашла то, что искала?
— Я примирилась с тем, что нашла. Ведь это то же самое?
— Для большинства людей — да. Но ты, мне кажется, хотела большего.
— Когда-то. Моя молодость прошла.
— Но твои вопросы — «Когда? Где? Откуда известно?» — это же детские вопросы.
— Вот потому-то твоя религия, Марсий, мне и не подходит. Если я когда-нибудь найду себе наставника в вере, то это будет такой наставник, который обращался бы к детям.
— Увы, это не в духе времени. Мы живем в очень древнем мире. Мы слишком много знаем. Чтобы ответить на твои вопросы, нам надо было бы все забыть и заново родиться.
Дамы, которым не терпелось поговорить с Марсием, стояли поодаль, ожидая, когда закончится его беседа с царственной особой. Елена отпустила его к ним, и ее проводили к носилкам. Минервина осталась, чтобы наслаждаться его дальнейшими откровениями.
В тот вечер Елена послала за Лактанцием и сказала ему:
— Я сегодня послушала этого ученого. Оказалось, что я хорошо его знаю. Он когда-то был рабом моего отца в Британии. С тех пор он изрядно потолстел и прославился. Я не могла понять ни слова из гого, что он говорил. Ведь это все чушь, да?
— Совершенная чушь, царица.
— Я так и думала, просто хотела еще раз убедиться. Скажи мне, Лактанций, вот этот ваш бог — если бы я спросила, когда и где его могли видеть, что бы ты ответил?
— Я бы сказал, что в человеческом образе он умер двести семьдесят восемь лет назад в Палестине, в городе, который теперь называется Элия Капитолина.
— Ну, это, во всяком случае, прямой ответ. А откуда ты это знаешь?
— У нас есть рассказы об этом, записанные очевидцами. Кроме того, существует живая память Церкви. Это знание передается от отца к сыну, есть тайные места, нам известные, — пещера, где он родился, могила, куда было положено его тело, могила Петра. Когда-нибудь они будут известны всем, но сейчас мы храним их тайну. Если ты хочешь посетить эти святые места, ты должна разыскать нужного человека. Он скажет тебе — столько-то шагов к востоку от такого-то камня, на который падает тень на восходе солнца в такой-то день. Это знают всего несколько семей и передают детям. Когда-нибудь, когда Церковь будет свободной и открытой, в таких уловках не будет необходимости.
— Ну, это в высшей степени интересно. Благодарю тебя, Лактанций. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, царица.
— Значит, никто его не видел почти триста лет?
— Некоторые видели. Мученики видят его сейчас.
— А ты?
— Нет.
— Знаешь ли ты кого-нибудь, кто его видел?
— Царица, я прошу меня простить. Есть вещи, о которых можно говорить только со своими.
— Я не должна была об этом спрашивать. Всю жизнь я задаю вопросы, которые оскорбляют чувства верующих. Спокойной ночи, Лактанций.
— Спокойной ночи, царица.
7
ВТОРАЯ ВЕСНА
Прошло четыре года. Криспа вызвали в штаб-квартиру отца, и он с радостью отправился туда. Минервина вышла замуж за честолюбивого молодого бельга и утратила интерес к Высшей Философии. Индийская обезьяна преждевременно состарилась, занемогла, не перенеся холодных речных туманов, и умерла. А Константин, дождавшись наконец подходящего момента, вступил со своим войском в Италию.
Слухи о происшедшем достигли Трира одновременно с курьером из Рима. Жители города были вне себя от волнения — все, кроме Вдовствующей Императрицы: за свою жизнь она не раз получала подобные известия. Одной победой больше, одним императором меньше; еще одна сделка между победителями, скрепленная еще одним браком без любви, — все это она видела снова и снова. Разделение сфер влияния, начало новых интриг и заговоров — все это без конца повторялось, следуя своим причудливым законам.
В Трире был объявлен Миланский эдикт, провозглашавший терпимость к христианам.
— К чему такие восторги? — говорила Елена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47