Планы уже готовы, и работы вот-вот начнутся. Это будет великая христианская столица, в самом средоточии христианства. И в центре его будут стоять две огромные новые церкви, посвященные — чему бы ты думал? — Мудрости и Миру. Эта мысль, как и все мои самые блестящие идеи, пришла ко мне на днях совсем неожиданно. Может быть, ее сочтут боговдохновенной, но мне она представляется вполне естественной. Тебе, святой отец, остается твой старый Рим, с Петром и Павлом и с катакомбами, полными мучеников. Мы же с самого начала избавимся от всех воспоминаний о трудных временах — и начнем все сначала в чистоте, в духе Божественной Мудрости и Мира. Я поставлю там свой лабарум, — добавил он, строго взглянув на мать. — Там его оценят. А что касается прежнего Рима, то он твой.
— Как сказал мудрый Кай, «наследство, таящее в себе гибель», — шепнул своему соседу один из присутствовавших священников.
— И все же я хотел бы получить твое письменное распоряжение на этот счет, — сказал Сильвестр.
— Будет тебе распоряжение. Будет.
— Воспоминания о трудных временах — животворное семя Церкви, — сказал папа Сильвестр.
— Что-то в этом роде говорил Лактанций, — заметила Елена.
— Да, в этом нет ничего нового. Я никогда не стремлюсь к оригинальности. Оставим ее лучше левантийцам.
— Я не люблю нового, — сказала Елена. — Как и все в той стране, где я родилась. Мне не нравится идея Константина основать Новый Рим. Он будет чист и пуст — как тот дом из Писания, незанятый, выметенный и убранный, куда вселяются нечистые духи .
Они прекрасно поладили, эти два достойных восхищения пожилых человека. Когда Константин уехал, Елена осталась в Риме, как папа, судя по всему, и ожидал.
— Ведь Мудрость и Мир нельзя призвать, когда захочешь, построить для них дома и запереть их там, — продолжала Елена. — Они же существуют не сами по себе, а в людях, верно? По мне, настоящие кости мучеников лучше.
Они сидели в маленькой лоджии с видом на бывший парк, который теперь был почти весь занят новым храмом, построенным Константином.
— Вот странно — ведь здесь жила бедняжка Фавста.
При Фавсте эти нынешние скромные кабинеты священнослужителей были увешаны дорогими шелками. Теперь от той роскоши ничего не осталось. О прежнем Латеранском дворце напоминали только уцелевшие кое-где остатки резных карнизов или заросшая плющом фигура сатира в парке. А о Фавсте не напоминало ничего. Она словно проплыла мимо, помахав золотистым плавником и оставив после себя цепочку пузырьков. Даже оба Евсевия вычеркнули ее имя из своих поминальных молитв.
Не в силах отогнать печальные воспоминания, Елена сказала:
— Нет, Рим оказался не совсем таким, как я ожидала.
— Я часто это слышу. Мне трудно судить, ведь я сам урожденный римлянин. Я не могу себе представить, каким он может показаться тем, кто попадает сюда впервые.
— Я знала одного человека — он был мой домашний учитель, — который много рассказывал мне о священных городах Азии. Они такие святые, говорил он, что их стены надежно ограждают от всех дурных страстей мира. Достаточно оказаться в таком городе, чтобы уподобиться святому.
— Он бывал в этих городах?
— О нет, он же был всего лишь раб.
— Не думаю, чтобы они показались ему такими уж непохожими на все остальные. Рабы любят мечтать о подобных городах. И наверное, всегда будут любить. Для римлянина существует только один Город, и он в самом деле далек от совершенства.
— Правда, он далек от совершенства?
— Да, конечно.
— И со временем становится все хуже?
— Нет, по-моему, чуть лучше. Сейчас, когда мы вспоминаем время гонений, нам кажется, что это была какая-то героическая эпоха. Но ты когда-нибудь задумывалась о том, как страшно мало было этих мучеников по сравнению с тем, сколько их должно было быть? Наша церковь — это не культ немногих героев. Она — спасение для всего падшего человечества. И конечно, как раз сейчас в нее рвется множество сомнительных личностей — из тех, кто всегда хочет быть на стороне победителя.
— Во что они верят, эти люди? Что творится у них в душе?
— Один Бог знает.
— Я всю жизнь задаю этот вопрос, — сказала Елена. — И даже здесь, в Риме, не могу получить прямого ответа.
— В этом городе есть люди, — сказал Сильвестр, усмехнувшись, — которые верят, что император собирался устроить себе ванну из крови младенцев, чтобы излечиться от кори. А вместо этого вылечил его я, вот почему он был ко мне так щедр. Люди верят этому здесь, сейчас, когда и я, и император еще живы и у них перед глазами. А чему они будут верить через тысячу лет?
— А некоторые из них, по-видимому, вообще ничему не верят, — сказала Елена. — Все это — пустая игра слов.
— Знаю, — вздохнул Сильвестр. — Знаю.
И тут Елена сказала нечто такое, что, казалось, не имело никакого отношения к тому, о чем они говорили:
— А где вообще находится крест?
— Какой крест, дорогая моя?
— Тот единственный. Истинный.
— Не знаю. И вряд ли кто-нибудь знает. Я думаю, этим вопросом никто никогда не задавался.
— Он же должен быть где-нибудь. Дерево не тает, как снег. Ему еще нет и трехсот лет. Здесь в храмах сколько угодно балок, которые вдвое старше. Было бы логично, если бы о кресте Господь позаботился больше, чем о них.
— Когда речь идет о Господе, нельзя говорить о том, что логично, а что нет. Если бы Он хотел, чтобы крест был у нас, Он бы дал нам его. Но Он не захотел. Он и без того многое нам дает.
— Но откуда ты знаешь, что Он этого не хочет? Готова спорить, что Он просто ждет, когда кто-нибудь из нас пойдет и отыщет его — крест, я хочу сказать. И как раз сейчас, когда он больше всего нужен. Именно сейчас, когда все начинают про него забывать и рассуждают о духовной сущности Бога, это бревно лежит где-то и ждет, когда люди упрутся в него своим глупым лбом. Я поеду и разыщу его, — закончила Елена.
Вдовствующая Императрица была почти так же стара, как и Сильвестр, но он взглянул на нее с любовью, словно она была еще ребенком, порывистой юной принцессой, и сказал с мягкой иронией:
— И ты, когда его найдешь, расскажешь мне об этом, не правда ли?
— Я расскажу об этом всему миру, — ответила Елена.
10
НЕВИННАЯ ДУША ЕПИСКОПА МАКАРИЯ
Елена отправилась в свое паломничество в начале осени 326 года. Исходной точкой его стала Никомедия: там в то время сходились все дороги империи. В распоряжение Елены были предоставлены все безграничные ресурсы казначейства. Огромная государственная машина снаряжала ее караван и готовила все необходимое по пути ее следования. Елена передвигалась не спеша. По дороге она сделала крюк, чтобы остановиться в Дрепануме и заложить храм в честь св. Лукиана, а потом повернула в глубь страны, на большую дорогу, проходившую через Ангору, Тарс, Антиохию и Лидду. Везде, где проходила она с сопровождавшей ее охраной и с обозом, нагруженным слитками золота, клирики, чиновники и местные жители встречали ее восторженными криками и простирались перед ней ниц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
— Как сказал мудрый Кай, «наследство, таящее в себе гибель», — шепнул своему соседу один из присутствовавших священников.
— И все же я хотел бы получить твое письменное распоряжение на этот счет, — сказал Сильвестр.
— Будет тебе распоряжение. Будет.
— Воспоминания о трудных временах — животворное семя Церкви, — сказал папа Сильвестр.
— Что-то в этом роде говорил Лактанций, — заметила Елена.
— Да, в этом нет ничего нового. Я никогда не стремлюсь к оригинальности. Оставим ее лучше левантийцам.
— Я не люблю нового, — сказала Елена. — Как и все в той стране, где я родилась. Мне не нравится идея Константина основать Новый Рим. Он будет чист и пуст — как тот дом из Писания, незанятый, выметенный и убранный, куда вселяются нечистые духи .
Они прекрасно поладили, эти два достойных восхищения пожилых человека. Когда Константин уехал, Елена осталась в Риме, как папа, судя по всему, и ожидал.
— Ведь Мудрость и Мир нельзя призвать, когда захочешь, построить для них дома и запереть их там, — продолжала Елена. — Они же существуют не сами по себе, а в людях, верно? По мне, настоящие кости мучеников лучше.
Они сидели в маленькой лоджии с видом на бывший парк, который теперь был почти весь занят новым храмом, построенным Константином.
— Вот странно — ведь здесь жила бедняжка Фавста.
При Фавсте эти нынешние скромные кабинеты священнослужителей были увешаны дорогими шелками. Теперь от той роскоши ничего не осталось. О прежнем Латеранском дворце напоминали только уцелевшие кое-где остатки резных карнизов или заросшая плющом фигура сатира в парке. А о Фавсте не напоминало ничего. Она словно проплыла мимо, помахав золотистым плавником и оставив после себя цепочку пузырьков. Даже оба Евсевия вычеркнули ее имя из своих поминальных молитв.
Не в силах отогнать печальные воспоминания, Елена сказала:
— Нет, Рим оказался не совсем таким, как я ожидала.
— Я часто это слышу. Мне трудно судить, ведь я сам урожденный римлянин. Я не могу себе представить, каким он может показаться тем, кто попадает сюда впервые.
— Я знала одного человека — он был мой домашний учитель, — который много рассказывал мне о священных городах Азии. Они такие святые, говорил он, что их стены надежно ограждают от всех дурных страстей мира. Достаточно оказаться в таком городе, чтобы уподобиться святому.
— Он бывал в этих городах?
— О нет, он же был всего лишь раб.
— Не думаю, чтобы они показались ему такими уж непохожими на все остальные. Рабы любят мечтать о подобных городах. И наверное, всегда будут любить. Для римлянина существует только один Город, и он в самом деле далек от совершенства.
— Правда, он далек от совершенства?
— Да, конечно.
— И со временем становится все хуже?
— Нет, по-моему, чуть лучше. Сейчас, когда мы вспоминаем время гонений, нам кажется, что это была какая-то героическая эпоха. Но ты когда-нибудь задумывалась о том, как страшно мало было этих мучеников по сравнению с тем, сколько их должно было быть? Наша церковь — это не культ немногих героев. Она — спасение для всего падшего человечества. И конечно, как раз сейчас в нее рвется множество сомнительных личностей — из тех, кто всегда хочет быть на стороне победителя.
— Во что они верят, эти люди? Что творится у них в душе?
— Один Бог знает.
— Я всю жизнь задаю этот вопрос, — сказала Елена. — И даже здесь, в Риме, не могу получить прямого ответа.
— В этом городе есть люди, — сказал Сильвестр, усмехнувшись, — которые верят, что император собирался устроить себе ванну из крови младенцев, чтобы излечиться от кори. А вместо этого вылечил его я, вот почему он был ко мне так щедр. Люди верят этому здесь, сейчас, когда и я, и император еще живы и у них перед глазами. А чему они будут верить через тысячу лет?
— А некоторые из них, по-видимому, вообще ничему не верят, — сказала Елена. — Все это — пустая игра слов.
— Знаю, — вздохнул Сильвестр. — Знаю.
И тут Елена сказала нечто такое, что, казалось, не имело никакого отношения к тому, о чем они говорили:
— А где вообще находится крест?
— Какой крест, дорогая моя?
— Тот единственный. Истинный.
— Не знаю. И вряд ли кто-нибудь знает. Я думаю, этим вопросом никто никогда не задавался.
— Он же должен быть где-нибудь. Дерево не тает, как снег. Ему еще нет и трехсот лет. Здесь в храмах сколько угодно балок, которые вдвое старше. Было бы логично, если бы о кресте Господь позаботился больше, чем о них.
— Когда речь идет о Господе, нельзя говорить о том, что логично, а что нет. Если бы Он хотел, чтобы крест был у нас, Он бы дал нам его. Но Он не захотел. Он и без того многое нам дает.
— Но откуда ты знаешь, что Он этого не хочет? Готова спорить, что Он просто ждет, когда кто-нибудь из нас пойдет и отыщет его — крест, я хочу сказать. И как раз сейчас, когда он больше всего нужен. Именно сейчас, когда все начинают про него забывать и рассуждают о духовной сущности Бога, это бревно лежит где-то и ждет, когда люди упрутся в него своим глупым лбом. Я поеду и разыщу его, — закончила Елена.
Вдовствующая Императрица была почти так же стара, как и Сильвестр, но он взглянул на нее с любовью, словно она была еще ребенком, порывистой юной принцессой, и сказал с мягкой иронией:
— И ты, когда его найдешь, расскажешь мне об этом, не правда ли?
— Я расскажу об этом всему миру, — ответила Елена.
10
НЕВИННАЯ ДУША ЕПИСКОПА МАКАРИЯ
Елена отправилась в свое паломничество в начале осени 326 года. Исходной точкой его стала Никомедия: там в то время сходились все дороги империи. В распоряжение Елены были предоставлены все безграничные ресурсы казначейства. Огромная государственная машина снаряжала ее караван и готовила все необходимое по пути ее следования. Елена передвигалась не спеша. По дороге она сделала крюк, чтобы остановиться в Дрепануме и заложить храм в честь св. Лукиана, а потом повернула в глубь страны, на большую дорогу, проходившую через Ангору, Тарс, Антиохию и Лидду. Везде, где проходила она с сопровождавшей ее охраной и с обозом, нагруженным слитками золота, клирики, чиновники и местные жители встречали ее восторженными криками и простирались перед ней ниц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47