Она делала пожертвования в монастыри, отпускала на волю заключенных, наделяла приданым сирот, закладывала святилища и базилики. Она любовалась видами и поклонялась памятным местам христианской истории. Она раздавала огромные суммы церковным иерархам. Ее окружали золотой ореол благодетельствования и, казалось бы, всеобщая радость и любовь. Она не догадывалась, какой страх порождало ее приближение в одной невинной душе.
Ибо Макарий, епископ Аэлии Капитолины, был безусловно ни в чем не повинен. Он хорошо знал, что ложные обвинения столь же неугодны Господу, как и сокрытие истины. Он снова и снова самым тщательным образом анализировал все свои действия, но нигде не обнаруживал даже следа нечистых побуждений.
Копаясь в собственной совести, Макарий пользовался теми же методами, что и ученый натуралист грядущих веков, изучающий обитателей какого-нибудь пруда. Менее скрупулезный кающийся заметил бы лишь несколько крупных рыб; более брезгливый отшатнулся бы при виде водорослей и ила и, зажмурившись в отвращении, выпалил бы искренние, но незаслуженные слова самообвинения. Однако епископ на протяжении всей своей долгой жизни совершенствовался в познании человеческой души, и каждая соринка, каждая микроскопическая инфузория имела для него свое особое значение. Он знал, какая из них вредна, какая безобидна, а какая полезна. И теперь, в этой истории со Святым Гробом, он проник мысленным взором в самые глубины прозрачных вод и пришел к выводу, что никакой вины на нем нет.
И все же на него возлагали вину, и в том числе сам наместник. Это он первым сообщил ему новость, явившись к епископу теплым сентябрьским утром и испортив ему весь день, обещавший блаженный покой.
— Вот видишь, что ты наделал, — сказал наместник. — Теперь ты доволен?
Уже одно то, что наместник пришел сам, наглядно показывало, как изменилось положение Макария за последние восемнадцать месяцев. Два года назад наместник послал бы за ним и велел бы явиться в свою резиденцию. А еще несколькими годами раньше он либо заявил бы, что не знает никакого Макария, либо посадил бы его в тюрьму.
— Ну скажи мне, ради Бога, как, по-твоему, я должен принимать Вдовствующую Императрицу? Эта дыра была дырой еще до того, как ты начал тут орудовать. А теперь, когда вокруг кишат строители и паломники, а половина улиц перекопана, тут просто негде жить. Как я смогу обеспечить ее безопасность? Мне-то никто штаты не добавлял.
— Поверь, — отвечал епископ Макарий, — мне в самом деле очень жаль, что так получилось. Ничего такого я в виду не имел.
Все началось в Никее предыдущим летом. Случай был исключительный. Впервые в истории Церковь явилась во всем своем блеске — папские легаты, император, высшие иерархи всего христианского мира. Многие из них привезли с собой доносы друг на друга с обвинениями в ереси, отступничестве и волхвовании. Константин демонстративно сжигал доносы, не читая. Но Макарий пришел к нему с ходатайством совсем другого рода. Придирчивые критики могли приписывать ему желание возвеличить себя, но Макарий твердо знал, что это не так. Он стремился лишь к вящей славе Господней, а в достижении этой высокой цели ему мешала досадная ненормальность положения его епархии.
Дело в том, что его Аэлия Капитолина представляла собой не что иное, как древний священный город Иерусалим, пуповину христианской веры. В этом маленьком городке с небольшим гарнизоном и в его окрестностях вершили свои деяния Божьи избранники. Здесь родились и умерли Спаситель и его Благословенная Матерь, отсюда они вознеслись на небеса. Здесь Святой Дух в языках пламени снизошел на новорожденную Церковь. Макарий постоянно поражался, насколько недостоин он занимать такую должность там, где происходили все эти события. Он бы с радостью уступил свое место кому-нибудь более заслуженному, если бы таким способом можно было добиться, чтобы священный город чтили больше. На самом же деле его чтили очень мало. По капризу гражданской администрации Макарий был всего лишь викарным епископом и, что еще обиднее, подчинялся Кесарии — городу с недолгой и притом сильно запятнанной историей, творению Ирода, торговому порту, где царили идолопоклонничество, продажность и греховность. Рано или поздно это ненормальное положение следовало исправить. Однако Макарий не решился бы заявить о своих претензиях и предоставил бы все времени, если бы у него не было причины спешить. Евсевий, епископ Кесарийский, был не тот человек, которому он мог служить с чистой совестью. Политикан и писатель, высокомерный и беспринципный, вполне достойный соратник своего тезки из Никомедии, он тоже был сильно замешан в черные замыслы заговорщиков-ариан. Некоторые из искалеченных ветеранов прежних гонений при виде епископа, шествующего куда-нибудь по своим делам, говорили, что видели, как он, элегантный и самоуверенный, точно так же много раз наведывался с какими-то аккуратными свитками в тюрьму, где они валялись закованными в цепи, и что он отступник, а может быть, и доносчик.
Макарий не мог допустить, чтобы его паства подвергалась такому пагубному влиянию. Однако в своем ходатайстве он ограничился тем, что привел только первую причину.
Собор отнесся к его прошению сочувственно, но решение вынес уклончивое. Макарий добился аудиенции у императора. Тот принял его весьма любезно. Макарий напомнил ему о славе Сиона. Император как будто поддался убеждениям. Не тогда ли у него впервые возникла идея о том, как примирить две противоположности — историю и миф? Новая религия, которой он был так увлечен, имела много привлекательных сторон: она утверждала практичную и вполне пригодную для повседневной жизни этику, проповедуя братство, мир и покорность властям; она обещала заманчивые воздаяния — небесное покровительство, прощение и бессмертие. Но видел ли когда-нибудь Константин разницу между рассказами о событиях в Галилее и мифами об олимпийских богах? А теперь он впервые стоял лицом к лицу с человеком, который хранил и держал в руках тот самый терновый венец, которым был увенчан триста лет назад умирающий Бог.
— А ты в этом уверен?
— Ну конечно же, великий император. Его с самого того дня хранила иерусалимская церковь. Мария сама подобрала его и принесла домой. Потом они увезли его в Пеллу и вернулись вместе с ним, когда законы были смягчены. Ты знаешь, у нас есть еще копье, которым Ему пронзили бок, и много других реликвий в том же роде.
— Потрясающе, — произнес император и добавил вечную жалобу всех власть предержащих: — Почему мне об этом никогда не говорили?
Макарий рассказал ему об Иерусалиме — о том, как, невзирая на все перипетии истории, христиане не оставляли этот город ни когда он был разрушен, ни после того, как отстроили его заново;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47