Могу побиться об заклад, больше ты от них ни одного секретика не выведаешь.
– Нет, Кэсси, ты этого не сделаешь! И это после того, что я тебе так доверяла…
– Проболтайся кому-нибудь хоть единым словом о нашей встрече здесь, – сказала я, стараясь прищуриться, как делает папа, – хоть кому-нибудь, и все в твоей школе узнают, по ком ты сходила с ума и все твои остальные тайны… сама знаешь, что я имею в виду. А вообще-то, пожалуйста, говори! Расскажи, как мы тут с тобой дрались, и все до самого Джексона обсмеют тебя: почти что тринадцатилетнюю дылду побила девятилетняя крошка.
Я тоже перебралась на лесную тропу, очень довольная собой, и вдруг Лилиан Джин, совсем сбитая с толку, спрашивает меня:
– Но, Кэсси, почему вдруг? Ты же была такая милая девочка…
Я так и вылупилась на нее. Потом повернулась и пошла вон из леса. Ну и ну, я просто поверить не могла, что до Лилиан Джин так и не дошло, что я ведь ее разыгрывала.
– Кэсси Логан!
– Да, мэм, мисс Крокер?
– Это уже в третий раз за сегодняшнее утро я ловлю тебя на том, что ты витаешь в облаках. То, что ты оказалась из первых на экзаменах прошлой недели, еще не позволяет тебе вести себя так на этой неделе.
У нас теперь новая четверть, и каждый начинает с чистого листа. Ты не получишь хороших оценок, если будешь витать в облаках. Надеюсь, ты это понимаешь.
– Да, мэм, – ответила я, не рискуя прибавить, что она так повторяется, что всему классу достаточно ее послушать каких-нибудь несколько минут в самом начале урока, чтобы потом спокойно витать в облаках ей же на радость.
– Думаю, тебе лучше пересесть назад, там тебе будет менее удобно мечтать, – сказала мисс Крокер. – Тогда, может быть, ты будешь внимательнее.
– Но…
Мисс Крокер подняла руку в знак того, что не желает больше слышать ни единого слова, и отправила меня в самый последний ряд перед окном. Я осторожно села на холодную скамью, с которой только что с удовольствием встали, чтобы пересесть на мое теплое местечко у печи. Как только мисс Крокер отвернулась, я пробормотала несколько возмущенных слов, а потом поплотнее натянула на себя мой рождественский свитер. Я попыталась было прислушаться с вниманием к тому, что говорит мисс Крокер, но холод, проникавший через щели в подоконнике, не допустил этого. Не в силах выполнить чертеж, я решила лучше заткнуть подоконник тетрадным листом.
Я вырвала страничку и обернулась к окну. В это самое время под окном прошел и скрылся мужчина. Это был Калеб Уоллес. Я подняла руку.
– Кхе, кхе, мисс Крокер, извините меня, пожалуйста, но можно мне… Мне надо… ну, вы сами знаете…
Сбежав от мисс Крокер, я кинулась в вестибюль к выходу. Калеб Уоллес стоял перед зданием, где занимался седьмой класс, и разговаривал с мистером Уэллевером и еще двумя белыми мужчинами, которых я со своего места не могла разглядеть. Когда мужчины вошли в здание, я повернулась, обежала дом с тыла и взобралась на поленницу дров, стоявшую позади него. Оттуда мне удалось через разбитое окно осторожно заглянуть в мамин класс. Мужчины как раз входили туда: первым Калеб Уоллес, за ним мужчина, которого я не знала, и наконец мистер Харлан Грэйнджер.
Мама сначала слегка испугалась, увидев этих мужчин, но когда мистер Грэйнджер сказал: «Мы слышали кое-что о ваших уроках, Мэри и поэтому, как члены попечительского совета школы, решили прийти и сами, что надо, выяснить» – мама кивнула и продолжала свой. урок Мистер Уэллевер вышел из класса, но тут же вернулся с тремя складными стульями для гостей, а сам остался стоять.
У мамы шел урок истории, и я подумала, что это неудачно. Судя по всему, и Стейси это понимал; он напряженно сидел в задних рядах, губы были плотно сжаты, глаза устремлены на присутствующих мужчин. Но мама не стушевалась; она всегда начинала утренние занятия с урока истории, когда у ее учеников еще не притупилось внимание. Я знала что до конца урока еще далеко. Как назло, в этот день тема урока была – рабство.
Она рассказывала о жестокости рабства, о быстром экономическом развитии, основанном на том, что рабы поставляли сырье фабрикам Севера и Европы, об успехах и благосостоянии страны, рожденных подневольным трудом людей, еще не обретших свободу.
Она еще не успела кончить, когда мистер Грэйнджер взял учебник одного из учеников, раскрыл его на заклеенной странице и поджал губы.
– Я полагал, эти учебники – собственность округа, – заметил он, прервав маму.
Мама кинула на него быстрый взгляд, но ничего не ответила.
Мистер Грэйнджер перелистал страницы, задержался, чтобы прочитать что-то.
– Я не нахожу материала, который вы только что объясняли на уроке.
– А его здесь и нет, – сказала мама.
– Да? Но если его нет в учебнике, вы не имели права рассказывать об этом ученикам. Этот учебник утвержден Министерством просвещения, и вам полагается преподавать только то, что в нем написано.
– Но я не могу этого делать.
– Почему же?
Мама, держась очень прямо и открыто глядя в глаза мужчинам, ответила:
– Потому что в этом учебнике написана неправда.
Мистер Грэйнджер встал. Положил учебник на место и направился к двери. Другой член попечительского совета и Калеб Уоллес последовали за ним. В дверях мистер Грэйнджер остановился и указал на маму пальцем.
– А вы, оказывается, довольно-таки самоуверенны, Мэри, если считаете, что знаете больше, чем автор, написавший этот учебник. И уж конечно, больше попечительского совета школы, я полагаю.
Мама промолчала, а мистер Уэллевер не поддержал ее.
– А в самом деле, – продолжал мистер Грэйнджер, надевая шляпу, – вы так уверены в своих знаниях, что вам, я полагаю, лучше совсем позабыть об учительстве… тогда у вас будет уйма времени, чтобы написать свой собственный учебник.
С этими словами он повернулся к маме спиной, бросил взгляд на мистера Уэллевера, чтобы убедиться, что тот уловил смысл его слов, и удалился в сопровождении остальных.
После того как окончились занятия в школе, мы остались ждать маму. Стейси отослал Т. Дж. и Клода вперед, а мы четверо молча и терпеливо сидели на ступеньках, когда мама вышла. Она улыбнулась нам и, казалось, ничуть не удивилась, что мы здесь.
Я поглядела на нее, но говорить не могла. Никогда раньше я не задумывалась о том, что она именно учительница; это всегда было неотрывной ее частью: мама-учительница. Но теперь, когда у нее отняли право учить, я за нее обиделась и рассердилась и возненавидела мистера Грэйнджера.
– Вы все знаете? – спросила она.
Мы ответили кивком головы. Она начала медленно спускаться по ступенькам. Стейси взялся за одну ручку ее тяжелой черной сумки с книгами, я за другую. Кристофер-Джон и Малыш взяли ее за руки, и все вместе мы направились через лужайку.
– М-мама, – начал Кристофер-Джон, когда мы дошли до дороги, – значит, ты уже никогда не сможешь быть учительницей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58