Он думал, что его никто не слышит, забыв, что в скафандре установлены очень чувствительные микрофоны!..
— Не хочу умирать… — повторил он. Хотя, наверное, считал, что не сказал, что лишь подумал об этом. — Не хочу-у!..
А потом все закончилось.
К сожалению, не быстро. И не легко.
Алексей Благов умирал долго и очень мучительно…
В аварийном баллоне начал истощаться кислород, но не сразу, постепенно, по глотку. Космонавту становилось труднее дышать — все труднее и труднее. Он огромными глотками жадно втягивал в легкие воздух, который не мог насытить его. Он распахивал рот, как рыба, выброшенная на сушу, он хрипел и сипел, но все равно еще жил, еще понимал, что с ним происходит.
Он умирал мучительней, чем если бы даже тонул. Если бы он тонул, он бы захлебнулся водой и довольно быстро пошел ко дну. Но он не тонул, он задыхался…
Он багровел, а потом синел.
И лишь одна, последняя, отчаянная мысль сверлила ему мозг: “Почему именно я? Вот так глупо, случайно…”
Но вдруг в последние секунды его жизни что-то произошло. Он все увидел по-другому. Все переосмыслил и все перевернул с ног на голову.
Он подумал про себя: “случайно” — и, зацепившись за слово, вдруг ясно понял, что не случайно! Нет, это не случайность, не стечение роковых обстоятельств, не несчастный случай… Потому что никакой не случай!..
Его умирающий, агонизирующий мозг заполнила главная, которая была сильнее даже страха смерти, мысль. Которую он обязательно хотел высказать, прежде чем умереть. Хотел донести до слышавших его людей.
Это не случайность — это убийство!
Его убили!..
Возможно, так ему уйти было легче, потому что ненависть — очень сильное чувство, порой даже более сильное, чем страх смерти. И умирать в ненависти легче, чем умирать в смертной тоске.
Да, его убили!
Его убил его напарник, который решил поквитаться с ним за свою жену. За рога! Это он все так подстроил, потому что обещал с ним рассчитаться!..
И — рассчитался!..
— Витька!.. Гад!.. Это же ты!.. — уже задыхаясь, уже хрипя, кричал Алексей Благов, расходуя на это самые последние глотки воздуха. — Ты меня убил! За жену!.. Сука!..
Он успел!
Он сказал!..
И уже ничего не осознавая, уже теряя сознание, заскреб перчатками по стеклу шлема, пытаясь прорвать пальцами невидимую, не дающую ему дышать пленку. Стремясь сорвать с себя, разбить, расколотить, расколошматить стекло колбы, из которой выкачивали воздух. Он желал разбить иллюминатор шлема, чтобы вдохнуть полной грудью спасительный воздух. Но вокруг него не было воздуха, вокруг него ничего не было, кроме безвоздушного пространства…
Он хрипел, его глаза вылезали из орбит. Его легкие, его бронхи разрывал спазм удушья, и на его губах выступила, запузырилась, разлетаясь хлопьями, подобно мыльным пузырям, розовая, страшная пена.
Все!.. Алексей Благов умер…
Умер, так и не дождавшись помощи…
Но успев сказать то, что хотел сказать. Самое главное…
МЕЖДУНАРОДНАЯ КОСМИЧЕСКАЯ СТАНЦИЯ
Двадцать один час десять минут по бортовому времени.
Шестнадцатые сутки полета
— Что он сказал? — спросил Рональд Селлерс у Виктора Забелина. Спросил не сразу, спросил только несколько часов спустя. — Что он сказал перед смертью?
— Так, ерунду какую-то, — недовольно отмахнулся Виктор Забелин. — Скорее всего он уже не отдавал отчет в том, что болтал. Скорее всего это была агония. — И, сворачивая неприятный для него разговор, перешел на официальный тон, попросив: — Если вы не возражаете, я бы хотел пойти к себе. Мне нужно побыть одному.
“К себе” — это значит в один из русских модулей.
— Да, конечно, конечно, — легко согласился командир. — Можете отдыхать. Завтра у нас внеплановый выходной.
Понять русского можно было: не каждый день погибает твой коллега и близкий друг. Причем почти у тебя на глазах. Американцы довольно легко относятся к своим покойникам, стараясь о них не вспоминать слишком часто. Но этот случай — особый.
Рональд невольно покосился на слепой, заклеенный черной бумагой иллюминатор. Но хотя иллюминатор был заклеен, он все равно знал, что за ним находится.
За ним был русский астронавт Алексей Благов. Мертвый.
Как он здесь оказался и зачем, теперь уже выяснить было невозможно. Почему-то в последние минуты своей жизни он предпочел переместиться именно сюда. Где и остался…
Когда они, вернувшись из шлюзкамеры, увидели Алексея, увидели его мертвое, прильнувшее к иллюминатору станции лицо, всем стало не по себе. Искаженное гримасой удушья, с выкатившимися из орбит глазами, лицо мертвеца было страшным. Но, наверное, еще страшней были розовые хлопья, недвижимо, словно выпавший, но не долетевший до земли снег, застывшие в шлеме скафандра.
— Черт побери! — тихо чертыхнулся кто-то.
Единственная в экипаже женщина Кэтрин Райт испуганно вскрикнула и прикрыла глаза руками. Потому что за несколько часов до того, в том же самом иллюминаторе видела русского космонавта живым и здоровым и даже помахала ему рукой. А теперь…
Теперь Алексей недвижимо, словно приклеенный, висел возле иллюминатора, ухватившись мертвой рукой за поручень. В космосе нет ветра и нет атмосферы, и все, что находится подле станции, не испытывая никакого сопротивления, летит вместе с ней и с ее скоростью. Так что надеяться на то, что мертвец переместится сам собой куда-нибудь в сторону, не приходилось. Мертвец будет оставаться там, где его застала смерть, и будет бесконечно заглядывать своими мертвыми, выпученными глазами в иллюминатор станции.
Что ужасно!..
Иллюминатор на скорую руку завесили черной бумагой.
До прилета “шаттла” мертвое тело решили оставить там, где оно находилось. Затаскивать труп внутрь станции, где он станет разлагаться, было по меньшей мере неразумно. Там, за бортом, при температуре абсолютного нуля тело русского космонавта сохранится идеально. Хоть тысячу лет.
Но тысячи, хочется надеяться, не понадобится, потому что Земля обещала прислать “борт” в течение ближайшей недели. Экипаж решили эвакуировать тем же транспортом, так как после всего пережитого вряд ли астронавты смогут работать полноценно.
Там, на Земле, ими обязательно займутся психологи…
— Если я зачем-нибудь понадоблюсь, вызывайте меня, — сказал Виктор Забелин.
— O’key! — кивнул Рональд.
Если Виктор не хочет говорить — он может не говорить, это его право. Хотя все это не очень понятно…
Последние слова покойного были произнесены по-русски, которого Рональд не знал, но он слышал интонации и слышал, как тот назвал имя своего русского коллеги. Потому что имена на всех языках звучат примерно одинаково.
Он сказал — Vit’ka. Причем очень агрессивно…
Подсказка пришла с неожиданной стороны.
— Я знаю, о чем были его последние слова, — сказал японский космотурист Омура Хакимото.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
— Не хочу умирать… — повторил он. Хотя, наверное, считал, что не сказал, что лишь подумал об этом. — Не хочу-у!..
А потом все закончилось.
К сожалению, не быстро. И не легко.
Алексей Благов умирал долго и очень мучительно…
В аварийном баллоне начал истощаться кислород, но не сразу, постепенно, по глотку. Космонавту становилось труднее дышать — все труднее и труднее. Он огромными глотками жадно втягивал в легкие воздух, который не мог насытить его. Он распахивал рот, как рыба, выброшенная на сушу, он хрипел и сипел, но все равно еще жил, еще понимал, что с ним происходит.
Он умирал мучительней, чем если бы даже тонул. Если бы он тонул, он бы захлебнулся водой и довольно быстро пошел ко дну. Но он не тонул, он задыхался…
Он багровел, а потом синел.
И лишь одна, последняя, отчаянная мысль сверлила ему мозг: “Почему именно я? Вот так глупо, случайно…”
Но вдруг в последние секунды его жизни что-то произошло. Он все увидел по-другому. Все переосмыслил и все перевернул с ног на голову.
Он подумал про себя: “случайно” — и, зацепившись за слово, вдруг ясно понял, что не случайно! Нет, это не случайность, не стечение роковых обстоятельств, не несчастный случай… Потому что никакой не случай!..
Его умирающий, агонизирующий мозг заполнила главная, которая была сильнее даже страха смерти, мысль. Которую он обязательно хотел высказать, прежде чем умереть. Хотел донести до слышавших его людей.
Это не случайность — это убийство!
Его убили!..
Возможно, так ему уйти было легче, потому что ненависть — очень сильное чувство, порой даже более сильное, чем страх смерти. И умирать в ненависти легче, чем умирать в смертной тоске.
Да, его убили!
Его убил его напарник, который решил поквитаться с ним за свою жену. За рога! Это он все так подстроил, потому что обещал с ним рассчитаться!..
И — рассчитался!..
— Витька!.. Гад!.. Это же ты!.. — уже задыхаясь, уже хрипя, кричал Алексей Благов, расходуя на это самые последние глотки воздуха. — Ты меня убил! За жену!.. Сука!..
Он успел!
Он сказал!..
И уже ничего не осознавая, уже теряя сознание, заскреб перчатками по стеклу шлема, пытаясь прорвать пальцами невидимую, не дающую ему дышать пленку. Стремясь сорвать с себя, разбить, расколотить, расколошматить стекло колбы, из которой выкачивали воздух. Он желал разбить иллюминатор шлема, чтобы вдохнуть полной грудью спасительный воздух. Но вокруг него не было воздуха, вокруг него ничего не было, кроме безвоздушного пространства…
Он хрипел, его глаза вылезали из орбит. Его легкие, его бронхи разрывал спазм удушья, и на его губах выступила, запузырилась, разлетаясь хлопьями, подобно мыльным пузырям, розовая, страшная пена.
Все!.. Алексей Благов умер…
Умер, так и не дождавшись помощи…
Но успев сказать то, что хотел сказать. Самое главное…
МЕЖДУНАРОДНАЯ КОСМИЧЕСКАЯ СТАНЦИЯ
Двадцать один час десять минут по бортовому времени.
Шестнадцатые сутки полета
— Что он сказал? — спросил Рональд Селлерс у Виктора Забелина. Спросил не сразу, спросил только несколько часов спустя. — Что он сказал перед смертью?
— Так, ерунду какую-то, — недовольно отмахнулся Виктор Забелин. — Скорее всего он уже не отдавал отчет в том, что болтал. Скорее всего это была агония. — И, сворачивая неприятный для него разговор, перешел на официальный тон, попросив: — Если вы не возражаете, я бы хотел пойти к себе. Мне нужно побыть одному.
“К себе” — это значит в один из русских модулей.
— Да, конечно, конечно, — легко согласился командир. — Можете отдыхать. Завтра у нас внеплановый выходной.
Понять русского можно было: не каждый день погибает твой коллега и близкий друг. Причем почти у тебя на глазах. Американцы довольно легко относятся к своим покойникам, стараясь о них не вспоминать слишком часто. Но этот случай — особый.
Рональд невольно покосился на слепой, заклеенный черной бумагой иллюминатор. Но хотя иллюминатор был заклеен, он все равно знал, что за ним находится.
За ним был русский астронавт Алексей Благов. Мертвый.
Как он здесь оказался и зачем, теперь уже выяснить было невозможно. Почему-то в последние минуты своей жизни он предпочел переместиться именно сюда. Где и остался…
Когда они, вернувшись из шлюзкамеры, увидели Алексея, увидели его мертвое, прильнувшее к иллюминатору станции лицо, всем стало не по себе. Искаженное гримасой удушья, с выкатившимися из орбит глазами, лицо мертвеца было страшным. Но, наверное, еще страшней были розовые хлопья, недвижимо, словно выпавший, но не долетевший до земли снег, застывшие в шлеме скафандра.
— Черт побери! — тихо чертыхнулся кто-то.
Единственная в экипаже женщина Кэтрин Райт испуганно вскрикнула и прикрыла глаза руками. Потому что за несколько часов до того, в том же самом иллюминаторе видела русского космонавта живым и здоровым и даже помахала ему рукой. А теперь…
Теперь Алексей недвижимо, словно приклеенный, висел возле иллюминатора, ухватившись мертвой рукой за поручень. В космосе нет ветра и нет атмосферы, и все, что находится подле станции, не испытывая никакого сопротивления, летит вместе с ней и с ее скоростью. Так что надеяться на то, что мертвец переместится сам собой куда-нибудь в сторону, не приходилось. Мертвец будет оставаться там, где его застала смерть, и будет бесконечно заглядывать своими мертвыми, выпученными глазами в иллюминатор станции.
Что ужасно!..
Иллюминатор на скорую руку завесили черной бумагой.
До прилета “шаттла” мертвое тело решили оставить там, где оно находилось. Затаскивать труп внутрь станции, где он станет разлагаться, было по меньшей мере неразумно. Там, за бортом, при температуре абсолютного нуля тело русского космонавта сохранится идеально. Хоть тысячу лет.
Но тысячи, хочется надеяться, не понадобится, потому что Земля обещала прислать “борт” в течение ближайшей недели. Экипаж решили эвакуировать тем же транспортом, так как после всего пережитого вряд ли астронавты смогут работать полноценно.
Там, на Земле, ими обязательно займутся психологи…
— Если я зачем-нибудь понадоблюсь, вызывайте меня, — сказал Виктор Забелин.
— O’key! — кивнул Рональд.
Если Виктор не хочет говорить — он может не говорить, это его право. Хотя все это не очень понятно…
Последние слова покойного были произнесены по-русски, которого Рональд не знал, но он слышал интонации и слышал, как тот назвал имя своего русского коллеги. Потому что имена на всех языках звучат примерно одинаково.
Он сказал — Vit’ka. Причем очень агрессивно…
Подсказка пришла с неожиданной стороны.
— Я знаю, о чем были его последние слова, — сказал японский космотурист Омура Хакимото.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67