– Я пригласил вас, чтобы поблагодарить. И заверить, что все в полном порядке.
– Отнюдь.
– Вы уже успели поговорить с сыном, и он выложил вам все, что узнал обо мне и моем окружении.
– Совершенно верно.
– Шана позвонила Джеку без моего ведома или разрешения. Я очень удивился, прочитав распечатку ее разговора с Джеком по телефону у…
– …магазина.
– Эта распечатка подтвердила то, что я уже знал о ней, и открыла кое-что новое. Подтвердила, что она действительно меня любит и боится, как бы со мной чего не случилось. И не догадывался я о том, что ее возбуждает снег.
– Простите?
– Судя по всему, несколько лет назад, в снежную ночь, она набросилась на вашего разгоряченного, вспотевшего сына в Стоу, штат Вермонт, разорвала на нем рубашку и затащила в постель, где они несколько часов предавались любовным утехам.
– Однако.
– Он вам этого не рассказывал?
– Пока еще нет.
– Год назад, в Берлине, в снежную ночь, мы с Шаной на улице играли в снежки, пытались насыпать свежего снега друг другу за шиворот. – Редлиф застенчиво улыбнулся. – Кончилось это тем, что остаток той ночи мы провели в одной кровати. На основе этой, новой для меня информации следующей зимой в Европе я буду проводить деловые совещания исключительно в Сен-Морице.
– Шана действительно вас любит, – вставил Флетч. – Вы говорите об этом?
– Со всей страстью. Это же хорошо, правда?
– Изумительно.
– Итак, она позвонила Джеку. Джек приехал. И позвонил вам. Приехали вы. Между прочим, я читал «Пинто». Мне понравилось.
– Никаких пометок на полях?
– Разумеется, пометки есть. Нет вопросов. Во всяком случае, тех, что запомнились.
– Это хорошо. Я боялся, что этим вечером мне придется держать экзамен.
– Экзамена не будет, – ответил Редлиф. – Я лишь хотел поблагодарить вас и заверить, что никаких проблем нет.
– Проблемы есть.
– Вас действительно интересует Бьерстадт?
– Я бы хотел взглянуть на него.
– Отлично. Я покажу вам его утром, как и планировалось, до вашего отъезда.
– Доктор Редлиф, кто-то, и не один человек, пытаются вас убить.
– И что? – Пальцы Редлифа потирали грудь.
– Разве этого мало?
– Сколько попыток покушения на мою жизнь насчитали вы, Джек и Шана? Четыре?
– Кофеварка, взорванный коттедж, сломанная ось джипа, отравленная лошадь…
– Остановитесь на восемнадцати. Хорошее число. Или на двадцати четырех.
– Неужели их было так много?
– Я ничего не знаю о полученном вами образовании, мистер Флетчер, но, думаю, понятие научного метода вам не чуждо. – Редлиф поднял левую руку. Согнул, разогнул. – Когда вам известно о четырех или пяти попытках покушения на мою жизнь, у вас есть все основания для тревоги. Если же вы знаете о двух дюжинах, причем ни одна не удалась…
– Одна удалась. И я не думаю, что доктор Джим Уилсон думал о главенстве научного метода, умирая от ядовитого газа, который ждал вас в вашей же лаборатории.
– Согласен, меня. Но кого вы подозреваете? Мою жену? Вы знаете, что я и Шана Штауфель – любовники.
– За обедом я сидел рядом с вашей женой. Она все говорила о «доминирующих страстях». Спрашивала, есть ли такие у меня. Она уверена, что всеми, кто ее окружает, движет какая-то страсть, за исключением ее самой.
– Да, – кивнул Редлиф. – Амалия иной раз зрит в корень.
– Как раз вашу жену я не обвиняю.
– Вы обвиняете моих детей? Полагаю, вы уже догадались о том, что я в курсе страстей, которые ими движут.
– Доктор Редлиф, вы создали в Виндомии очень необычную среду обитания.
– Необычную? – Редлиф посмотрел в потолок. – Разве это не идеальная среда для моих сотрудников, друзей, родственников? Разве вам не нравится в Виндомии, мистер Флетчер.
– Вы создали диктатуру.
– Неужели вас не учили в школе, что лучшая форма управления – милосердная диктатура?
– Меня учили, что милосердными диктатуры остаются очень недолго.
– Моя вот остается. Мне не надо собирать налоги. Наоборот. Мне не надо вести войны.
– Но вы предъявляете требования. Вы загоняете одного сына в политику, другого – в бизнес, дочь – в кинозвезды…
– Я имею полное право требовать. Посмотрите на все то, что я им дал. Получив так много, они должны что-то и отдать, если не мне, то миру. Формула проста. – Он тряхнул левой рукой, словно хотел сбросить с нее капельки воды. – Я ненавижу вторые поколения, которые транжирят свои ресурсы.
– Должен ли я напомнить вам результаты, к которым привело практическое использование этой «формулы»?
– Я знаю, знаю. Моя дочь, Аликсис, прошлой ночью забралась в постель вашего сына.
– Забралась?
– В вашем сыне есть что-то магнетическое.
– Он играет на гитаре.
– Я его слышал. Хорошо играет. Полагаю, молодой человек, умеющий использовать пальцы, несомненно, обладает сексуальной привлекательностью.
Флетч вздохнул. Он выпил только капельку коньяка, а его уже потянуло в сон.
Очень уж длинным выдался день.
– И мой сын, герой футбольных полей, член «Фи-Бета-Каппа», Чет, трахает соседского мальчика. В смысле, соседа вашего сына. А Дункан со следующего понедельника будет проходить курс лечения. В одном из коттеджей, здесь, в Виндомии.
– И ваша трижды замужняя дочь шантажирует вас.
– Это процесс взросления, мистер Флетчер. В наши дни.
– Вам это так представляется.
– Безусловно. Детский бунт. Они делают именно то, что меня повергает в ужас. К сожалению, повод для бунта у них только один… я. А я терпеливо жду, когда они вырастут, повзрослеют, добьются уважения окружающих, начнут приносить пользу обществу, чего я от них и жду.
– Вы рассчитываете дожить до этого времени?
– В Виндомии у них есть все шансы выжить. – Отблеск ламп на очках доктора Редлифа не позволял Флетчу заглянуть ему в глаза. – Они повзрослеют. Должны.
– Доктор Редлиф, кто-то убил, мы думаем, по ошибке, доктора Джима Уилсона.
– Я не желаю слышать ни одного плохого слова о моей семье, жене, теще, сыновьях или дочерях. То, что вы и ваш сын здесь узнали, не должно стать достоянием широкой публики, или я гарантирую вам…
– Что?
– Что ваш сын вновь отправится в федеральную тюрьму за преступление, которое он не совершал, только на этот раз он проведет за решеткой всю жизнь. Я могу это устроить.
– Уверен, что можете.
– Тем не менее утром мы насладимся мастерством Бьерстадта. Мне очень понравилась ваша книга. И я благодарен вам за стремление оказать мне посильную помощь.
– Эрик Бьювилль…
Редлиф вскинул правую руку:
– Достаточно. К моим сотрудникам я питаю те же чувства, что и к родственникам.
– Речь идет о том, какие чувства питают они к вам, идиот!
Редлиф рассмеялся:
– Меня никогда не называли идиотом. Как свежо это прозвучало!
– Извините. С вами очень трудно сохранить хладнокровие. Вы – не Господь Бог, доктор Редлиф.
– Мне это уже говорили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41